Однако опасения эти к концу года рассеялись. Посол Дмитрий Михайлович Голицын донес 23 августа из Андрианополя, что был он у султана на аудиенции и что его «приняли, как цесарского посла». «Турки мирный договор подтвердили, — писал он, — только требовали разорения Казикерменя и других городов на Днепре, согласно с поставленными условиями мира».

У Петра несколько отлегло от души. Голицыну он предложил уверить султана, что договор с турками будет исполнен.

Но тут получено было новое тревожное сообщение: Карл на виду у неприятельского войска переправился верстах в двух ниже Риги на левый берег Двины, стремительно напал на саксонцев и после короткого боя разбил их главные силы. Это значило, что надеяться на действенную помощь польского короля теперь не приходилось. Продолжать отвлекать шведов от русских границ — это единственное, чем мог теперь помочь Август Петру. Такую косвенную поддержку Август вынужден был оказывать русским независимо от собственного желания. К этому понуждал его упорно преследующий польскую армию шведский король. Получалось, будто сам Карл предоставлял русским возможность выиграть время. И Петр не замедлил широко использовать эту возможность для усиления обороны страны.

Но не только об активной обороне думал Петр в это время. Он принял решение: изменить тактику, приступить к ведению «малой войны» и продолжать ее до тех пор, пока русская армия не будет обучена искусству побеждать непобедимых до этого шведов.

Фельдмаршалу Шереметеву дается инструкция: не вступать в открытые сражения с неприятелем, а производить внезапные набеги на его гарнизоны и лагери.

«Необходимо, — приказывал Петр, — чинить промысел над противником, не вступая с ним в генеральную баталию, а действуя против него партиями, когда к тому представится удобный случай».

В таких набегах прошел весь 1701 год. А в январе следующего года окрепшей русской армии удалось одержать над шведами и первую частную победу. В пятидесяти верстах от города Юрьева, при деревне Эрестфере, Шереметев разгромил Шлиппенбаха. Шведский генерал потерял в этом бою добрую половину своего корпуса и шесть пушек.

— Слава Богу! — воскликнул Петр, получив донесение

о победе. — Наконец мы дошли до того, что шведов побеждать можем. Правда, пока сражаясь два против одного, но скоро начнем побеждать и равным числом.

Шереметева Петр возвел в генерал–фельдмаршалы, пожаловал кавалером ордена Андрея Первозванного, наградил своим портретом, осыпанным бриллиантами, награждены были также и все офицеры, а солдатам выдали каждому по серебряному рублю «из тех, что вновь начеканены».

Результаты применения новой петровской, отлично продуманной тактики не замедлили сказаться и далее. Летом 1702 года Шлиппенбах терпит новое поражение при мызе Гуммельсгоф в Лифляндии. В этом бою шведский генерал потерял почти всю свою пехоту — из 6 тысяч осталось только 500 человек, — всю артиллерию и даже знамена.

Петр приказал разорить Лифляндию, лишить противника опоры, «чтобы неприятелю пристанища и сикурсу своим городам подать было невозможно».

Шереметев выполнил этот приказ «с особым тщанием и превеликим усердием». «Желание твое исполнил, — доносил он позднее Петру, — неприятельской земли больше разорять нечего… разорили и запустошили все без остатку».

Тем временем в Ингрии окольничий Петр Апраксин рекой Невой до самой Ижорской земли прошел, прогнав шведов от Тосны до Канец[13]. А посланный им на судах в Ладожское озеро полковник Тыртов в результате нескольких успешных сражений принудил шведов отойти под Орешек[14].

Сам Петр прогостил все лето 1702 года на Белом море, так как весной было получено известие, что шведы намереваются прорваться к Архангельску. В ожидании приступа неприятеля Петр строил новые корабли. Правой рукой его в этом деле являлся по–прежнему неразлучный с ним Алексаша. На реке Вавчуге были спущены два фрегата — «Св. Духа» и «Курьер», вслед за тем был заложен двадцатишестипушечный корабль «Св. Илия», «а большего чаю и почать нечем; лесов нет», — писал Петр Апраксину.

Лето проходило, шведы не появлялись. И Петр, ободренный успехами своей армии, решает наконец осуществить свою заветную мечту — выйти к берегам Балтийского моря. Прежде всего для этого нужно было овладеть занятыми шведами крепостями: Орешком — у истока Невы и Канцами — на реке Охте. От старого, ставшего традиционным, направления главного удара прямо на Нарву Петр отказался. Нужно было разобщить силы противника и бить его по частям. Выполнение этой задачи обеспечивало направление через Ладогу к Неве, а затем уже к Нарве.

Всю зиму и лето велась подготовка к походу. А в сентябре Петр во главе гвардейских полков прибыл из Архангельска в Ладогу, чтобы лично руководить операцией. «Если не намерен чего, ваша милость, еще главного сделать в Лифляндии, — написал он Шереметеву, — изволь не мешкав быть к нам; зело время благополучно, не надобно упустить, а без вас не так у нас будет, как надобно».

В конце сентября войска, приведенные Петром, Шереметевым и Репниным, сосредоточились возле Орешка — древней крепости, построенной нижегородцами еще в XIII веке на небольшом островке в Водьской пятине Зарецкого стана, у самого истока Невы.

Крепость обложили 28 сентября, а накануне днем Петр собрал военный совет. Были: Шереметев, Репнин, Петр Апраксин, Михайло Голицын, Меншиков и артиллерийские офицеры полковник Гошке и майор Гинтер.

В большой провиантской палатке сидели на бочках. Шереметев и Репнин по–стариковски устроились на мягких кулях. Выкатили на середину бочонок для государя — почетное место. Петр, когда говорил, вскакивал то и дело с бочонка, но где шагать тесно было — снова садился. Говорил отрывисто, размахивая правой рукой.

— За апроши приниматься немедля! Подводить к берегу, против города. Сроку тебе, Борис Петрович… — глянул на склонившего голову Шереметева, секунду подумал.

— Двое суток! — вставил Данилыч.

— Добро! — мотнул Петр головой. — Двое суток… А вам, — обернулся к артиллеристам, те вскочили, — когда апрошами подойдут, открыть на самом берегу кесели на десяток мортир да десятка на три пушек.

Полковник Гошке и майор Гинтер звякнули шпорами:

— Есть, государь!

— В ночь на Покров Богородицы и поставить, — добавил Данилыч, подмигивая в сторону Шереметева. — Как раз так выходит.

— На Покров так на Покров, — с хрипотцой вымолвил Шереметев, потирая руки. Прищурил выпуклые, рачьи глаза, глядя на Меншикова, улыбнулся: — Может, так‑то и крепче получится.

Данилыч слегка ткнул его в бок большим пальцем.

— На Покров, Борис Петрович, надейся, — шепнул, — а сам не плошай. Или в пушки господина Виниуса не веришь, Покровом‑то накрываешься?..

— Новгородские дворяне… Помолчи! — обратился Петр к Меншикову. — Новгородские дворяне Кушелев, Бестужев. Мышецкий в росписи горному пути от Ладоги к Канцам об Орешке все описали. Тебе, — обратился к Макарову, кабинет–секретарю, — надобно это им показать, — кивнул в сторону генералов. — Описано хорошо… Сколько войска сейчас к тебе подошло? — спросил Шереметева.

— В гвардейских полках Преображенском и Семеновском две тысячи пятьсот семьдесят шесть человек; в прочих полках, что я привел, да Репнин, да Апраксин, не менее десяти тысяч солдат…

Меншиков, одернув ловко затянутый шарфом тонкий кафтан, вскочил с бочки, шагнул:

— А как с переправой будет, мин херр? Когда будем свирские лодки из Ладоги в Неву перетягивать?

— Да уж приканчивают «Осудареву дорогу» в лесу, — сказал простоватый Репнин, моргая глазами, — прорубили просеку, почесть, версты на три… — Крякнул, обмахнулся платком. — Многотрудное дело!..

— Да знаю! — нетерпеливо перебил его Меншиков. — Я про то, кто будет вершить переправу на правый берег Невы, где неприятельский шанец… Какими солдатами? Кто командовать будет?..

— Подожди, кипяток, — толкнул его Петр обратно на бочку. — Лодки перетянем, пока апроши ведут. Просека готова, почесть… А перетянуть лодки… На это потребно… ну… сутки…