Все соседи уже много лет стояли в очереди на «улучшение жилплощади».

Театр каждый год взывал к исполкому, чтоб ведущей актрисе их театра Людмиле Пахомовой, наконец, выделили отдельную квартиру, без которой она не может нести искусство в массы. Но ничего не продвигалось, пока не помог случай: после перестройки на их коммуналку положил глаз какой-то преуспевающий делец и забрал её, купив каждому соседу по отдельной однокомнатной квартире. Конечно, все были счастливы, но больше всех ликовал Борис: наконец-то, они избавились от неусыпного надзора Людоедовны. Кроме того, уходя в армию, он втайне надеялся, что отдельное жильё поможет матери найти мужа и наладить свою личную жизнь. Поэтому же, когда отслужил и поступил в академию, обитал в общежитии или у своих постоянно меняющихся дам. Но и в новой, отдельной квартире на Русаковской набережной, Людмила Михайловна продолжала жить одна, хотя у неё было много поклонников, переходящих в любовники, но никого долго в своей квартире и в своей жизни она не задерживала… Если б не регулярные сердечные приступы, она бы всё ещё продолжала тащить на себе весь репертуар театра. Но после того, как прямо на сцене, аристократ Эдвин вместе с санитаром «Скорой помощи» уложили её на носилки, она ушла на пенсию, отказалась от главных ролей – участвовала только в эпизодах.

Из маминого дневника.

«… Я так часто врала о своём возрасте, что уже сама забыла, сколько мне лет. Боюсь отрывать листок календаря мне кажется, будто я отрываю день своей жизни. Поэтому, недавно провела декаду борьбы за бережное отношение к себе. Призналась себе в любви и ответила себе взаимностью. Затем подошла к зеркалу, висящему на стене, и стала себя рассматривать, долго рассматривала – разозлилась и плюнула в него: я всё равно лучше!.. Подумаешь, морщинки и синяки! Если бы не я, какое б у меня было здоровье! (Кажется, до меня это сказал граф де Мирабо).

Бабий угодник Горский, недавно утешал меня: «Женщины не стареют – они набираются мудрости и опыта. Ты ещё – настоящая секс-бомба!»… Да, я ещё секс-бомба, но уже замедленного действия.

Но мудрости я, действительно, набралась: убрала зеркало со стены, чтоб не огорчало»…

Когда он заскочил к маме, чтобы, как всегда, оставить какие-то продукты, купленные в магазине, в комнате был дикий беспорядок: скатанный ковёр, сдвинутые стулья, тарелки на столе, подушки, упавшие с дивана… Людмила Михайловна, закутавшись в оренбургский платок, сидела в кресле и читала журнал. Увидев сына, счастливо улыбнулась, отбросила чтиво и поднялась ему навстречу.

– Сиди, сиди! – он вернул её в кресло, обнял, поцеловал, затем удивлённо спросил. – Что у тебя творится? К тебе нагрянул ОМОН?

– Вчера я пригласила гостей: отмечала свой день рождения…

– Ой, какая же я сволочь – ведь вчера было 19 июля!.. Я забыл!.. Прости, мама, прости…

– Не рви на себе волосы: я тебе давно всё простила, авансом… Просто была полукруглая дата – шестьдесят пять. Пришли даже мои сослуживицы из театра, и с плохо скрываемым удивлением, что я ещё жива, поздравили меня с днём рождения… Я бы не отмечала. но вчера был ещё один мой праздник, причём, самый любимый: день развода с твоим отцом.

– А чего посуда не вымыта?

– Утром дали горячую воду, но забыли её нагреть.

– Что-нибудь вкусненькое осталось?

– Только яичный ликёр – можем поджарить из него яичницу…

– Я тут тебе кое-что принёс. – Вынимает из сумки сыр, масло, колбасу, яблоки. – Это будет закуска. А выпивка всегда при мне. – Ставит на стол свою флягу – Мы сейчас вдвоём отпразднуем.

Людмила Михайловна кивнула в сторону фляги.

– Ты всё ещё таскаешь её с собой?

– Однажды, по твоему настоянию, я перестал выпивать. Появилось много свободного времени, подсчитал, сколько за все годы пития я потратил на выпивку – оказалась такая страшная сумма, что от ужаса мне пришлось снова выпить!.

– Сыночка, но ведь из-за этого пристрастия тебя не повышают в звании.

– И прекрасно! Дадут подполковника – засяду в кабинете среди бумаг, и уже не смогу любимым делом заниматься: преступничков ловить!.. Не волнуйся, мама: я не алкаш, я выпивоха, – это разные понятия! – Достаёт из серванта две рюмки, наполняет их. – Давай выпьем за моего самого красивого, самого умного, самого понимающего меня друга – за тебя, мама!

Выпивает, целует её.

– А я выпью за самого несерьёзного и самого дорогого мне мальчика, за тебя, малыш!

– Хорош малыш – в ноябре уже сорок!.. Когда об этом подумаю, становится так грустно!

– Перестань печалиться, послушай старую опытную маму: отпразднуешь день рождения, потом придешь к своей самой привлекательной любовнице, переспишь с ней ночь и поймёшь, что ничего не изменилось!..

– Не шути, не в этом дело!.. Уже сорок – а жизнь пробежала мимо. Я не посадил сад. не написал книгу и не вырастил сына…

– Мой маленький мальчик взрослеет!

– … В сорок мужчины уже стреляются… – продолжал он.

– или женятся, – вставила она.

– А что раньше: стреляются или женятся?… Я думаю, сначала женятся, тогда легче застрелиться…

– Перестань кокетничать! Ты так много сделал за свою жизнь: ловил грабителей, убийц, фальшивомонетчиков, педофилов… Ты очищал страну – это дорогого стоит!..

– Судя по тому, сколько ещё в стране дерьма, я не очень её очистил… Вот. знаешь, мама, если бы поймать Осаму бин Ладена или кого-то вроде него, тогда…

– Слушай, а почему ты мне никогда «мамочка» не сказал? За всю жизнь – ни разу!.. Всё «мама», «мама»…

– Не получается. Несколько раз пытался, но язык не поворачивался, не умеет сюсюкать. Я за тебя жизнь отдам, с радостью, не раздумывая, но без красивых слов – зачем они тебе? Ты ведь сама прекрасно знаешь, что они сейчас обесценены!

– Знаю. Давно знаю. И всё равно хочу! Всегда хотела слышать их, от мужа, от поклонников и особенно от любимого сына… И я надеюсь, что когда-нибудь ты меня назовёшь «мамочкой»…

– Обязательно: ещё немного подрасту, состарюсь, впаду в детство и назову.

– А знаешь, почему так?.. Я ведь бабушку тоже никогда мамочкой не называла: мама, мать, мамка, матушка… – вздохнула, указала пальцем в потолок. – Там всё видят и возвращают нам, как бумеранг… – Снова вздохнула. – И ещё меня мучает: уже год не была на её могиле… А на той неделе получила письмо из Владимира: её памятник потрескался, покосился – надо привести в порядок.

– Мам, обещаю: в первый же свободный день заеду за тобой и рванём во Владимир. – Увидев на подоконнике четырёх одинаковых плюшевых зайцев в целлофановых пакетах, удивился. – Что это за близнецы?

– Подарки моих бывших поклонников – они ещё помнят, что я любила игрушки.

– Но почему одинаковые подарки?

– Одинаковые вкусы – поэтому они все и выбирали меня… – Вдруг закрыла лицо руками и сама себя прервала. – Ой!.. Не могу!..

– Что с тобой, мама? – испуганно спросил Борис.

– Выколи мне глаза! Немедленно!

– Чего это вдруг?

Она патетически произнесла:

– Чтоб я больше никогда не видела на тебе таких нечищеных туфель!.. – Потом резко сменив тон, назидательно завершила. – А вот если б ты был женат, тебя бы не выпустили из дому в таком виде!

Борис с облегчением вздохнул.

– Фу-у!.. С тобой не соскучишься!.. Кстати, а чего это вдруг ты заговорила о моей женитьбе? Ты ведь меня раньше никогда к ней не подталкивала.

– Потому что раньше у тебя не было прав на вождение семьи.

– Чего, чего?..

– Когда мужчина садится за руль, он должен иметь права на вождение машины. Когда мужчина женится, он должен иметь права на вождение семьи.

Борис рассмеялся.

– Ну, ты придумаешь!.. А что должно быть записано в этих правах?

– «Не превышай скорость, не врезайся в чужой ряд, не обгоняй женщин-водителей, не доводи до крушения»… Раньше ты не имел этих прав, поэтому я не настаивала, а теперь… Ты созрел для ответственности за женщину, за детей… Не верь бабам, которые всюду провозглашают свою независимость от мужчин. Я тоже принадлежала к этой гнусной категории женщин, которые яростно добиваются полной эмансипации…. Какая же я была дура! Господи! Когда нас снова закрепостят!.. Налей мне ещё чуть-чуть и давай выпьем за это…