– А что он за человек? – спросил я, а она ответила, что хрипловатый, из чего я никакого вывода сделать не смог, а когда она добавила, что сообщила ему, что я дома, я сказал, чтобы она пригласила его подняться, и несколько секунд спустя вошел типчик, который вполне мог бы сойти за брата Стаута. И неудивительно, потому что он им и оказался.
– Здрасьте, – сказал он, и я понял, почему миссис Как-бишьеетам назвала его хрипловатым. Голос у него был хриплый и глухой. Ларингит или что-то еще, подумал я.
– Фамилия Стаут, – продолжал он. – По-моему, вы знаете моего брата Ораса.
– Боже великий! – сказал я. – Его имя Орас?
– Верно. А мое – Перси.
– И вы тоже дворецкий?
– Букмекер на стоячих трибунах. Вернее, был.
– Вы ушли на покой?
– Временно. Сорвал голос, выкрикивая ставки. Потому, собственно, я и пришел.
И он поведал очень странную историю. По-видимому, один его клиент играл в кредит – как часто я желал, чтобы букмеки позволяли мне это! – и задолжал Перси кругленькую сумму, так что в конце концов расплатился с ним антикварной мебелью. Перси она была ни к чему, и он горел нетерпением распродать ее, если цена окажется подходящей, а чтобы сделать цену подходящей, ему требовались услуги кого-то убедительно красноречивого – кто-то, у кого язык хорошо подвешен, так он выразился, – чтобы он распродал мебель за него. Ведь, разумеется, сам он этого не мог, поскольку его голосовые связки подставили ему ножку. А его брат Орас, который слышал меня в действии, считал, что продолжать поиски им не надо. Человек, сказал Орас, который способен добиться, чтобы Флосси налила ему в кредит пинту портера, именно тот, кого ищет Перси. Он знал, что Флосси – девушка, выкованная из железа и стали, глухая к самым страстным мольбам. И если б он не слышал все собственными ушами, то никогда бы не поверил, что такое возможно.
– Ну, так как? – спросил Перси.
Ты меня знаешь, Корки. В первую и главную очередь – прозорливый деловой человек. «А что это даст мне?» – осведомился я. Он сказал, что будет выплачивать мне комиссионные. Я сказал, что предпочту получать твердое жалованье, а когда он предложил пять фунтов в неделю со столом и кровом вдобавок, я еле удержался от того, чтобы тут же не ухватиться за это предложение, поскольку я уже упоминал, что мое финансовое положение было стесненным. Но я сумел высокомерно фыркнуть, и в конце концов мне удалось выцыганить у него десять фунтов.
– Вы сказали, стол и кров, – напомнил я. – Так где мне предстоит столоваться и укрываться?
Это, сказал он, самая заманчивая часть нашего договора. Он не собирался арендовать магазин в столице, а предполагал устроить выставку своих товаров в каком-нибудь коттедже в Кенте, снабженном жимолостью, розами и прочими причиндалами. Проследить ход его мысли было нетрудно. Автомобилисты там косяками валят то туда, то сюда, и, уж конечно, хотя бы некоторые, увидев объявление на воротах «Продажа антикварной мебели. Подлинность периода гарантируется», остановятся и купят. Моя тетка Джулия – большая любительница старинной мебели, и я знал, что она частенько обнаруживает что-нибудь стоящее в этих придорожных дворцах антиквариата. Идея понравилась мне более чем, а он сказал, что и он того же мнения. Ибо, заметь, Корки, хотя мы с тобой не хотели бы, чтобы нас даже покойниками увидели в канаве рядом с каким-нибудь антиквариатом средней руки, имеются орды полоумных, которые ценят этот хлам чрезвычайно высоко. Из чего следует, как я часто повторяю, миру требуются всякие и разные. Я сказал себе, что дело стоящее, и хлопнул его по спине. Он хлопнул меня по спине. Я потряс его руку. Он потряс мою руку. И – превратив все это в истинный пир любви – он вручил мне пять фунтов аванса. Вторая половина следующего дня застала меня уже в коттедже «Розмарин» в окрестностях Танбридж-Уэллса[4], поплевывающим на ладони.
Мои розовые ожидания полностью оправдались. По солидному комфорту ничто не сравнится с уютным обиталищем холостяка. У женщин, бесспорно, есть свои достоинства, но, если тебя влечет приятная жизнь, в доме они абсолютно лишние. Все время требуют, чтобы ты хорошо вытирал ноги, и не любят, чтобы ты садился за стол без пиджака. В коттедже «Розмарин» подобные ограничения нас не стесняли. Приют Свободы – вот чем он был.
Мы зажили счастливой маленькой коммуной. У Перси был неистощимый запас отличных историй, накопленных за долгие годы на ипподромных трибунах, а Орас, хотя и оказался не столь блистательным собеседником, зато отлично играл на губной гармонике. А мне и в голову не приходило, что дворецкие способны на подобное. Четвертым членом нашей компании был внушительный субъект по имени Эрб, который ошивался вокруг Перси в качестве напоминальщика. На случай, если этот термин для тебя нов, то он подразумевает следующее: если бы ты задолжал Перси пятерку после заезда в Пламптоне и не выложил бы ее с похвальной быстротой, то Эрб незамедлительно начал бы дышать тебе в спину. Он был одним из тех сильных молчаливых мужчин, которые молчат, пока с ними не заговорят, хотя и тогда чаще продолжают хранить молчание, но, к счастью, он неплохо играл в бридж, а потому после ужина мы могли образовать необходимую четверку. Эрб был вице-президентом по кухонной части, и я не пожелаю лучших свиных отбивных, чем те, которые поджаривал он. Просто таяли во рту.
Да, это была идиллическая жизнь, и мы предавались ей сполна. Лишь одно облако омрачало ее – тот факт, что торговля могла бы идти побойчее. Я продал несколько жутких предметов, но дважды допустил, чтобы перспективные покупатели ускользнули от меня, а потому несколько тревожился. Я не хотел, чтобы Перси пришел к заключению, что, возложив продажу на меня, он допустил ошибку. Когда на карту была поставлена колоссальная сумма в десять фунтов, мне следовало побыстрее поразмыслить, и вскоре я обнаружил причины неудач. Моим рекомендациям не хватало профессиональной ноты.
Ты же знаешь, как это бывает, когда ты покупаешь старую мебель. Ты ждешь, что типус, ее продающий, не поскупится на массу заумностей, которые ни черта не значат, но тебе представляются обязательными. Ну, практически совсем так, как при покупке автомобиля. Если тебя не оглушат изобилием сведений о рессорах, и коробках передач, и дифференциалах, и карданных валах, ты заподозришь ловушку и заявишь типусу, что подумаешь и дашь ему знать.
По счастью, этот пробел в моем методе я мог восполнить без всякого труда. У тети Джулии целые полки были забиты книгами про старинную мебель, которые я мог заимствовать и выдалбливать, таким способом приобретя требуемый двойной язык, а потому на следующее утро я отбыл в «Кедры», Уимблдон-Коммон, исполненный трудолюбия и воли к победе.
По прибытии я с сожалением услышал от преемника Ораса, что она слегла с тяжелой простудой, но он поднялся доложить ей обо мне, а затем спустился сказать, что она может уделить мне пять минут – и не больше, так как ждет врача. А потому я поднялся к ней, и оказалось, что она нюхает эвкалиптовые листья, все время чихает и явно чувствует себя скверно. Однако страдания не сломили ее дух, поскольку для начала она сообщила, что не даст мне ни пенни, и я с огорчением убедился, что инцидент с французскими часами еще не исчерпан. Какими французскими часами? Ну, теми, которые, нуждаясь в тот момент в некоторой толике капитала, я позаимствовал в одной из комнат для гостей в полной уверенности, что их отсутствие останется незамеченным. Но теперь я поспешил заверить ее, что у меня нет ни малейшего намерения куснуть ее, и некоторое напряжение, грозившее омрачить беседу, смягчилось.
– Однако я действительно приехал с целью попросить вас кое о чем, тетя Джулия, – сказал я. – Вы не разрешите мне взять парочку-другую ваших книг о старинной мебели? Я скоро их верну.
Она скептически чихнула.
– Или заложишь, – сказала она. – С каких это пор ты интересуешься старинной мебелью?
– Я ее продаю.
– Ты ее ПРОДАЕШЬ?! – отозвалась она, точно эхо в швейцарских горах. – Ты хочешь сказать, что работаешь в магазине?
