– Перестань! – сказал он. – Исчезни!
Но она будто и не слышала, а, наоборот, стала целовать его грудь… живот…
Он задохнулся и закрыл глаза:
– О-о!.. О!.. Господи!..
В комнате занялось золотое свечение, но тут жена толкнула Пачевского в бок:
– Паша!
– Что? – спросил он, не открывая глаз.
– Ты стонешь. Проснись!
– Отстань, дай поспать… О-о!..
Но жена не отставала:
– Паша, очнись! Что тебе снится? И зачем ты зажег свечу?
Тут, расталкивая его, рука жены соскользнула по его животу вниз, к паху.
– О Господи! – почти испугалась она. – Ну наконец-то! Поздравляю!
И жарко обняла Пачевского. И Пачевский вдруг ответил ей с таким пылом и рвением, какого она не испытывала, наверное, со времен их медового месяца.
А в воздухе вдруг зазвучала, все нарастая, знакомая песня:
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
…На отраженном потолке
Скользили тени —
Скрещенье рук, скрещенье ног,
Судьбы скрещенье…
Действительно, пламя свечи отбрасывало на потолок скрещение их рук и ног. Только (хотите – верьте, хотите – нет) на сей раз этих ног было не две пары, а три…
На рассвете, то есть еще тогда, когда адские мусорные машины только выезжали из своих гаражей, Ангел с Небес опять разбудила Пачевского.
– Ну что теперь? – сказал он стоически.
– Вставай!
– Зачем? Еще ночь…
– Вставай, я сказала! – И она бросила перед ним его старые, еще армейские, из лосиной кожи кроссовки.
– Господи, где ты их нашла?
– Нашла. В кладовке. Вставай!
Поливальная машина шла по мостовой и мощной струей сбивала пыль к тротуару.
Позади нее двигалась техничка и на прицепе тащила за собой какой-то внедорожник.
А еще дальше, по тротуару легкой ангельской походкой бежала она, Ангел с Небес, и, оглядываясь, насмешливо подгоняла Пачевского:
– Давай!.. Давай!.. Мужчина!..
Пачевский, тяжело дыша, старался не отставать.
А когда потный, с одышкой, он вернулся домой и на полусогнутых поднялся к своей квартире, он еще с лестницы услышал голос жены:
Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее совсем не ждешь!..
И, войдя в квартиру, не поверил своим глазам: жена, причесанная, в новеньком коротком халатике, пекла на кухне блины и громко, в полный голос пела:
И каждый вечер сразу станет
Так удивительно хорош!..
И ты поёшь!..
Увидев мужа, она танцующим шагом ступила к нему с протянутыми руками:
– Сердце! Тебе не хочется покоя!.. Сердце! Как хорошо на свете жить!.. Садись, дорогой! Блины! Твои любимые…
– Ты видишь? – сказала за спиной Пачевского Ангел с Небес. – А если б ты делал это два раза в день? Она бы тоже летала!..
И снова фургон с надписью «КНИГИ» колесил по Москве, разгружая книги у книжных магазинов «Библиоглобус», «Москва», «Дом печати»… Накладные… счета… накладные… Книжные палатки и прилавки на улицах и в метро…
Но теперь в своей каморке в издательстве часть выручки Пачевский регулярно клал себе в карман.
И жизнь его стала – сплошная малина! Жена села на «кремлевскую диету», похудела, постриглась в модной парикмахерской, от еженощного секса помолодела лет на двадцать и закормила Пачевского не только блинами, но и самыми невероятными кулинарными изысками. И даже обновила обои в квартире…
А в дорогих бутиках – в «Атриуме», на Манеже и на Смоленке – Ангел с Небес примеряла платья, сапоги, нижнее белье, джинсы, кофточки, плащи и еще бог знает что.
И поминутно выскакивала из примерочной, весело и кокетливо показывая себя Пачевскому.
Ей действительно все было к лицу и все по фигуре, остальные покупательницы восторженно смотрели на нее и бросались примерять то же, что выбрала она.
И Пачевскому льстило это, он любовался своей красоткой и щедро платил за ее наряды. А она льнула к нему и шептала:
– Мужчина, я хочу в «Экспедицию».
– В какую еще экспедицию? – изумился Пачевский.
– Это такой ресторан. На Солянке. Там можно на вертолете полетать!
– Кто тебе такую чушь сказал?
– Ничего не чушь! Я видела рекламу. А можно мне эту кофточку? Смотри, как на мне сидит…
* * *
В издательстве Пачевский, отведя директора типографии от конвейера в дальний угол цеха, взял его за грудки:
– Коля, ты мне доверяешь?
– А в чем дело? – ответил тот осторожно.
– Заработать хочешь?
– Ну, допустим.
– Нет, ты не крути: да или нет?
– Ну, хочу, конечно! Кто не хочет?
– Значит, так, смотри. «Жаркие ночи» улетают, как горячие пирожки. Любой тираж! Да или нет?
– Ну…
– Дышло гну! Думай! Я пригоню левую бумагу, ты сделаешь левый тираж, и я его двину мимо кассы – бабки пополам. Ты понял?
Директор испуганно посмотрел ему в глаза, но Пачевский не ослаблял напора:
– Прикинь, Колян! Доллар делаем на книжке! Доллар!!! Тиснешь тысячу – пятьсот твои. Тиснешь десять тысяч – пять штук в карман! Тачку купишь, человеком станешь! Катю будешь катать! А у Кати сиськи!!! Ну?!
Директор охрип:
– Дышло гну! Давай бумагу…
Конвейер, увеличив скорость, стал печатать левые тиражи. Пачевский, увеличив темп, разгружал книги у книжных магазинов и уличных торговцев, делил выручку с директором типографии и выводил свою жену в концерты на Жванецкого, Митяева и Макаревича.
А по утрам бегал по парку «Сокольники».
И снова разгружал книги… Книжные магазины… уличные прилавки… И польщенно принимал от Ангела с Небес цветы, с которыми она являлась к нему в его каморку в издательстве. И гулял с ней по Чистым и Патриаршим прудам, по Тверской и Манежу.
– Мужчина, – говорила она, облизывая эскимо на палочке, – а что такое Государственная дума?
– Это наш парламент.
– Там сочиняют законы?
– Да. А почему ты спрашиваешь?
– Я хочу, чтоб они сочинили закон о любви.
– Как это «о любви»?
– Очень просто. Ведь все, что мы делаем, мы делаем ради любви. Правильно? Чтобы нас любили. Значит, нужен закон: три раза в день – час любви! И тогда все – никто на вашей земле не будет никого убивать, завоевывать. Понимаешь? Кончатся все войны! Поцелуй меня!..
Конечно, на них оглядывались прохожие, но Пачевскому это льстило, он гордился и собой, и своим Ангелом и как-то заехал с ней в ресторан «Экспедиция» на Солянке. А там оказались не только экзотическая еда и оранжевый вертолет посреди зала, но – вдруг – живая музыка, джаз-банд, да какой! Конечно, не Игорь Бутман и не Алексей Козлов, а кто-то из молодых. Но – ранних…
При первых звуках саксофона и трубы Ангел с Небес совершенно остолбенела. Даже отшатнулась к Пачевскому, спросила с испугом:
– Что это?
– Это джаз. Ты никогда не слышала?
– Нет.
– А что, у вас там нет музыки?
– Есть. Но у нас только эти… Брамс, Шопен, Моцарт… А это… Ой!.. Ой, как хорошо-то!.. Ой!.. – И ее тело, словно само собой, стало вибрировать в такт музыке и даже слегка взлетать над стулом.
Но Пачевский успел схватить ее за плечи, прижать к сиденью.
Тут из-за соседних столиков несколько пар вышли танцевать, Ангел посмотрела на них… присмотрелась… а затем вскочила и потащила Пачевского:
– Идем! Идем! Я тоже так хочу!
– Только не летать! – предупредил он ее.
– Хорошо, я постараюсь…
Подойдя к танцующим, она еще пару секунд присматривалась к их движениям, затем стала осторожно копировать, а затем…
