Раньше всего ислам укрепился в северо-восточной Суматре. Именно здесь и появились первые произведения мусульманской литературы. Среди них большой популярностью пользовался малайский перевод «Романа об Александре» Псевдо-Каллисфена — «Хикаят Искандар Зулкарнайн» («Повесть об Искандаре Двурогом»). В этом памятнике династийный миф (малайские султаны ведут свою родословную от Искандара) сочетается с проповедью основ мусульманского вероучения, согласно которому возможности человека могут быть реализованы через духовное совершенство. «Хикаят Амир Хамза» («Повесть об Амире Хамзе») проник в малайские султанаты через северную Индию не позднее XV в. и был здесь с добавлениями переложен на малайский язык. Амир Хамза — дядя пророка Мухаммада — действительно существовавшая личность. Он так же, как Искандар, в своих странствиях совершает ратные подвиги, а героико-эпическая обрисовка его характера в хикаяте напоминала славных героев повестей о панджи и сказаний о санг Боме и сри Раме. Более последовательным мусульманином в своих убеждениях и поступках рисуется в «Хикаяте Мухаммад Ханафия» («Повесть о Мухаммаде Ханафии»), его герой — Мухаммад Ханафия, который также являлся исторической личностью — сыном халифа Али от рабыни. Повесть, как и ее персидский прототип, состояла из двух частей. Первая часть — по существу, конгломерат рассказов, повествующих об истории раннего ислама; вторая — жизнеописание самого Мухаммада Ханафии — отличается композиционной стройностью. Деление персонажей повести на два лагеря — божественный во главе с Мухаммадом и демонический, руководимый Язидом, — характерно для пьес ваянга. Это, а также повсеместный культ Мухаммада Ханафии как подлинного мусульманского героя и святого, обеспечило повести стойкую популярность. Все три выше названных хикаята, герои которых в мусульманском мире были причислены к лику святых, можно отнести к агиографической литературе.
Из историографических произведений малайской литературы самым ранним был «Хикаят раджа-раджа Пасей» («Повесть о раджах Пасея», конец XIV в.). В тексте хикаята ощущается влияние устного народного творчества и пьес ваянга. Памятник делится на две части. В первой — повествуется о происхождении правящих государей Пасея, представленных как потомки волшебных первопредков. Вторая часть посвящена правлению последнего султана — Ахмада, чья жестокость и несправедливость неотвратимо привели к возмездию — падению Пасея. Повесть предлагает своего рода иллюстрацию этико-государственного учения малайского средневекового общества: государь должен быть носителем справедливости и воплощением Аллаха на земле, подданные — верными и преданными вассалами. Поскольку султан Ахмад не может противостоять низменным желаниям, он губит себя, детей и страну. Но Браим Бапа, его сын, олицетворяет долг и преданность вассала: оклеветанный, он беспрекословно принимает смерть от руки отца. Мученическая смерть возводит Браима Бапу в ранг мусульманских подвижников, достигших полного самоотречения.
К самым значительным памятникам малайской историографии относится «Седжарах Мелаю» («Малайские родословия»), которые, как и другие произведения подобного рода («Параратон», «Хикаят раджа-раджа Пасей»), представляют собой разновидность средневекового исторического эпоса. Существует две редакции этого сочинения: более ранняя 1536 г. и поздняя 1612 г., которая была обновлена джохорским бендахарой (визирем) туном Сри Ланангом. Автор хроники прекрасно владел как фольклорным материалом (прибегая к династийному мифу малаккских султанов, этиологическим преданиям, народным песням и т. д.), на котором основана первая часть книги, так и фактическим, которым он пользуется во второй части для описания постепенного возвышения и стремительного падения Малакки. Государственно-этическая концепция остается той же, что и в «Хикаят раджа-раджа Пасей», но подана с большей четкостью: государи должны обращаться с подданными в соответствии с установлениями шариата и не бесчестить их, а подданные — быть верны династии, несмотря на жестокость со стороны отдельных ее представителей. Гибель Малакки также объясняется преступлениями, которые совершил последний ее султан — Махмуд-шах: его неумеренным женолюбием и незаслуженным смертным приговором бендахаре туну Мутахиру. Таким образом, главная идея хроники состоит в том, что справедливость обеспечивает стране процветание, а самовластие ведет к гибели.
К малаккскому периоду относятся «Унданг-унданг Мелака» («Малаккское уложение») и «Унданг-унданг лаут» («Морское право»). Это памятники правовой литературы, но, в отличие от яванских, они, как и вся ранняя средневековая малайская литература, написаны прозой. В уложении помимо статей обычного права иногда есть отсылки и к шариату.
Беллетристика в малайской литературе, помимо сочинений на сюжеты «Махабхараты» и «Рамаяны» и повестей о панджи, была представлена еще рядом произведений романического эпоса. Одним из наиболее популярных памятников такого рода, относящихся к XVI в., является «Хикаят Индрапутра» («Повесть об Индрапутре»). Волшебно-авантюрный сюжет подвергается здесь суфийской интерпретации и становится аллегорией духовного совершенствования героя. И наряду с чисто эстетическим назначением хикаят приобретает функцию романа-поучения. Такую же установку имеет и «Хикаят баян будиман» («Повесть о мудром попугае»), созданный в середине XVI в. Этот хикаят — переложение персидской «Тути-наме», наиболее ранний образец обрамленной повести в малайской литературе — состоит из обрамления и 25 (иногда 24) вставных новелл.
В XV—XVI вв. в малайской литературе появляются стихотворные поэмы — шаиры, использующие четырехстрочную строфу со сплошной рифмой. К наиболее ранним поэмам относится «Шаир Кен Тамбухан» («Поэма о Кен Тамбухан»), повествующий о кознях жестокой свекрови. Фабула шаиров была чаще всего известна читателю, так как многие из них представляли собой стихотворные пересказы хикаятов. Основная ценность шаиров состояла в пространных лирических описаниях и красивых пейзажных зарисовках.
Литературы родственных народностей — яванцев, сунданцев и малайцев — имели много общего как по форме, так и по содержанию. Это было следствием не только их генетической близости, но и сходства тех общественных условий, в которых эти литературы развивались. Будучи литературами типично средневековыми, они опирались на традиционные сюжеты и приемы, исходили из представления о незыблемости литературного канона. Большинство произведений (особенно у сунданцев и малайцев) было анонимными. Светские и религиозные памятники не вполне различались, жанры имели в первую очередь функциональное, а не собственно литературное назначение. Но постепенно на фоне первоначального синкретизма выделяются как самостоятельные жанры героико-эпические произведения, исторические хроники, правовые и клерикальные сочинения, к каковым принадлежали агиографические и философско-религиозные памятники.
В яванской и сунданской литературах преобладала поэзия, а проза — возможно, из-за своей близости к фольклору — лишь постепенно входила в круг «высокой» словесности. В малайской же литературе, во многом опиравшейся на достижения яванской, напротив, господствовали прозаические повествовательные произведения. В целом, однако, литературы Индонезии в XIII—XVI вв. развивались параллельно и в постоянном взаимодействии друг с другом.
ФИЛИППИНСКАЯ (ОСТРОВОВ МАЙ-И) ЛИТЕРАТУРА
Научной периодизации классической филиппинской литературы пока нет. Традиционно она, как и история страны, подразделяется на «домагеллановский», или «доиспанский» (до 1521 г., когда Филиппины были открыты европейцами, или до 1565 г., когда архипелаг был захвачен испанцами), «испанский», т. е. период господства Испании, продолжавшийся до 1898 г., и, наконец, «новый» (XX в.) периоды.
Само понятие «филиппинская литература» в известной мере условно: на Филиппинских островах нет единого языка и единой литературы (насчитывается свыше 100 филиппинских языков и диалектов, среди которых основные сформировались к началу и середине, а письменность на них — к концу I тыс. н. э.). Словесность «доиспанского» периода — это устное и письменное творчество преимущественно на тагальском, себуанском, илоканском, бикольском, пампанганском и пангасинанском языках, каждый из которых локализован на одном или нескольких из островов Май-и (древнее название Филиппин). Эти языки использовали различные разновидности филиппинского слогового письма, ведущего происхождение, скорее всего, от индийского брахми через дравидийское (древнеюжноиндийское) письмо. И хотя филиппинская словесность этого периода (анимистические заклинания, магические формулы, мифы и легенды, сказки, поговорки, песни, героический эпос) была в основном устной, нельзя отрицать наличия на Май-и письменной литературы на основании того, что образцы этой литературы извлечены из поздних (XVII—XIX вв.) публикаций испанских монахов. В процессе обращения населения в католичество (конец XVI — начало XVIII в.), параллельно с которым шла латинизация филиппинских письменностей, уничтожались памятники старофилиппинского письма, третировавшиеся колониально-церковной администрацией как «измышление дьявола». Даты создания многих литературных произведений приблизительны, и уточнить их пока не представляется возможным. Недостаточны и сомнительны сведения о средневековых филиппинских авторах, имена которых в ряде случаев не дошли до нашего времени. Кроме того, филиппинцы часто брали или получали испанские имена, и поэтому далеко не всегда их можно отличить от авторов-испанцев, создававших на Филиппинах литературные произведения, особенно религиозного содержания.
