Я знаю, как непросто отважиться на такие шаги в отношениях с нормальной молодежью, а ведь здесь речь шла о больных, не ведающих об элементарных жизненных принципах, не имеющих ни малейших организаторских и практических навыков. Многие из них преступники. Я не мог знать заранее, чем это закончится, но все же пошел на риск, веря в то, что это единственный возможный путь.

Так появился первый Дом МОНАРа в Глоскове – небольшое помещение с хозяйственными пристройками и несколькими гектарами земли вокруг. Начало было очень трудным. Мы вдруг оказались предоставлены сами себе. Стали вылезать один за другим все пороки этих ребят, главные изъяны их воспитания. Недоверие вокруг нас сгущалось, все подозрительно и настороженно наблюдали за тем, что там «фанатик Котаньский» делает с молодежью.

Согласно теоретичским обоснованиям широко применявшейся и пропагандировавшейся у нас педагогики, все наше предприятие должно было провалиться уже на следующий день. Однако не провалилось! Вопреки всему, а может быть поэтому, дело пошло. В комнатах появились первые, сделанные своими руками, необходимые для быта предметы, вечерами окна освещались светом уютных домашних ламп. По дому и во дворе стали мелькать хлопочущие по хозяйству, поначалу неумело, первые его обитатели. Кропотливо, день за днем возводился фундамент монаровского сообщества людей, вставших на путь возвращения к нормальной жизни.

Приходилось организовывать и решать буквально все, начиная с того, кто должен идти доить корову, а кто мыть посуду, и заканчивая выработкой правил о лишении права пребывания в нашем доме. Тогда я обнаружил, какие огромные пласты нереализованных возможностей таятся в этих отпетых наркоманах и какие чудеса может творить свобода самостоятельной деятельности. Мы начали с труда, и труд стал основой всей системы. Именно труд, потому что нужно было работать – не за вознаграждение, а просто для того, чтобы была еда, чтобы огород приносил урожай, чтобы было тепло и чисто в доме. Честный труд для всех и одновременно для себя давал человеку право быть среди нас. Включившись с первого дня в общий труд, каждый приобретал право стать членом нашего сообщества. Постепенно складывался облик нашего дома, его климат, человеческие взаимоотношения. Мы повернулись лицом ко всему здоровому и естественному в жизни, к тому, что для многих сегодня – утопия.

Мы, взрослые, пошли с молодыми на полное партнерство, разделяя с ними все хорошее и плохое, выполняя роль советчиков, не навязывая им своего мнения и вмешиваясь только тогда, когда видели, что они совершают ошибку. И делаем мы это не с позиции более сильного, а с позиции того, кто движим желанием помочь. Они это чувствуют, ибо все, что здесь происходит, делается в атмосфере домашнего тепла и доброжелательности. Мы вернули первоначальный смысл таким словам, как дружба, любовь, смелость, честность, искренность, терпимость, альтруизм, уважение к другому человеку. Мы жестоко осудили все, что определяет личность наркомана: нечестность, лень, лживость, безделие. Разумеется, в основу созидания новой личности- не наркомана – было положено обязательное и полное наркотическое и алкогольное воздержание.

Все вопросы, связанные с нашим домом и сообществом, обсуждались вместе, и каждый имел право свободно высказать свое мнение. Конечно, произошло естественное размежевание позиций, на осуждающие и более одобрительные. Были опредены условия, необходимые для успешного лечения, а также последствия в случае их невыполнения. Конечно, все это звучит громко, однако достижение намеченных целей было, как вы, вероятно, догадываетесь, отнюдь не легким делом.

Сегодня действует четырнадцать Домов МОНАРа, эксперимент стал системой.

Мог ли я ожидать этого?

Несомненно одно: я никогда не думал, что все это приобретет такой размах.

Когда от нас стали выходить первые выздоровевшие пациенты, я увидел, что целые толпы новых наркоманов тоже ждут помощи. К нам стали приходить письма от многих беспомощных и отчаявшихся молодых людей, которые поверили, что здесь они обретут свой единственный шанс.

В очередной раз я оказался перед необходимостью сделать нелегкий выбор: или продолжать узкую деятельность в одном «элитарном» центре или же выйти за его рамки и попытаться помочь также и другим, предлагая им свой опыт.

Реальность торопила. И я решился. Мы обратились ко всем людям доброй воли, к тем, кто хотел бы помогать наркоманам. Мы отвоевывали все новые и новые помещения, на которые прибивалась вывеска: «МОНАР». Для меня тоже наступили новые времена, времена долгих, иногда по целым неделям, разъездов из центра в центр затягивающиеся на всю ночь бурные сеансы психотерапии и не менее долгие разговоры с работниками этих центров. Тысячи километров на спидометре сотни новых лиц и сотни проблем.

Откровенно говоря, охваченный собственным энтузиазмом, я и не предполагал, что будет так мучительно трудно. Я не ожидал, что помимо работы с наркоманами на мою долю выпадает еще и необходимость формирования взглядов их воспитателей, которым, при всем их желании работать в МОНАРе, приходится преодолевать в самих себе множество бартеров.

Все, кому хотелось бы насаждать у нас избитые лозунги и схемы, строить из себя идолов и непогрешимых гуру, иными словами, заниматься педагогической халтурой, все эти люди не вправе находиться среди особо чувствительней к лицемерию и ханженству молодежи.

Как объяснить это сейчас тем взрослым, кто пришел в МОНАР помотать, кто, по их же словам, хочет лечить не себя, а только других. Многие среди них – прекрасные люди, увлеченные делом, но вместе с тем нередко и сами не менее искалечены отягощающим их жизненным опытом и привитыми моделями воспитания.

К сожалению, одних благих намерений недостаточно. Нужно еще обладать такими качествами, как способность воспринимать новую информацию, смелость перед неизвестным, готовность человека самому меняться по мере открытия новых сторон правды об окружающей жизни.

Поэтому я так страстно осуждаю ошибки в существующей системе воспитания и обучения. Я просто боюсь, что вряд ли найдется много людей, желающих помочь молодежи и готовых при этом отказаться от собственных амбиций, мелочности, не всегда честных игр, имеющих целью угодить своему тщеславию или успокоить совесть.

Посещая отдельные центры, я вижу, как многие теряют веру в свои силы, разочаровываются, потому что они не ждали таких трудностей, и уже никакие заработки и социальные ассигнования их не привлекают. Глядя на них, я чувствую себя бессильным и начинаю бояться, что все, что мы с таким трудом создали, может рухнуть, потому что просто некому будет воплощать и продолжать начатое.

Система МОНАРа предъявляет высокие требования к тем, кто занимается нашим делом. Эти требования касаются не только их профессиональных познаний, но и их человеческих качеств. Трудно охватить все эти проблемы, учитывая объемы обязанностей сотрудников МОНАРа.

Система, которую мы создали, это не система административно-приказного типа, когда, оценивая любого работника, можно руководствоваться одним четким критерием – выполнил приказ или не выполнил.

Мы исходим в своих действиях из велений сердца и стремлений души, опираясь на самостоятельность и творчество, на умение понять потребности другого человека. Это свидетельство нашего доверия к людям, нашей веры в добро и альтруизм.

Возможно, многие сочтут подобные идеи проявлением наивности и незнания действительности. Но мне представляется, что все это элементарные требования, которые обязан выполнять каждый, кто решился на такое огромное дело, как воспитание.

На практике это выглядит по-разному.

Встречаются люди, еще не созревшие, для которых все, что происходит в МОНАРе, не более чем игра, и они стараются устроиться поудобнее, чтобы отдавать этому как можно меньше сил. Другие воспринимают далеко зашедшую самостоятельность и самоуправление молодежи буквально и говорят так: «Они лечатся, вот пускай и работают». А есть и такие, которые уже заранее делят пациентов на излечимых и неизлечимых, подобно тому, как некоторые учителя избавляются от трудных учеников, отсылая их в специальные школы.