— Знаете, какой-то остряк сказал, что хорошо смеется тот, кто смеется без последствий, — усомнился Березин.
Павел слушал, переводил взгляд с одного на другого и догадывался, что у отца произошло что-то неприятное, но он ничего не говорил ни маме, ни ему, делал вид, что ничего не случилось. И этот сегодняшний срочный вызов к командующему флотом…
Нет, тут что-то не так… Об этом можно было судить и из немногословного разговора отца с Березиным.
— Бать, что-то случилось у вас на лодке? — тихо, чтобы никто другой не услышал его вопроса, спросил Павел. Военную тайну он хранить умел. А какой мальчишка, выросший в гарнизонах, не знает их?
Отец и Березин переглянулись.
— С чего это ты решил?
— Да по вашему виду. Вздыхаете тяжело, приглашение к командующему не радует. Дядю Юру ругнули.
— Ишь ты, Шерлок Холмс. Дедукция плюс интуиция? Нет, сынище, все в порядке. Просто Геннадий Васильевич новый тактический прием использования лодок предложил. А командующий им заинтересовался. Кстати, в последние дни я то в море, то занят и все забываю у тебя спросить, как с училищем. Вызов прислали?
— Да нет пока. Я и сам волнуюсь, как бы не опоздать.
— Не опоздаешь, — заверил сына Николай Филиппович, — я сегодня же туда позвоню, выясню, в чем дело.
— Вы в какое училище поступать собираетесь? — спросил Павла Березин.
— В имени Фрунзе. Его папа заканчивал.
— И я тоже.
— При вас, Геннадий Васильевич, в училище не был распространен шутейный устав военно-морских жен? — спросил Логинов.
— Как же, был. Вот только содержание его не помню по своему холостяцкому положению.
— Там есть такой пункт: «Жена морского офицера воспитывает ребенка, прививая ему любовь к отцу и Родине, отвращение к морю и лютую ненависть к врагам». Наша мать не справилась с этой своей обязанностью. Отвращения к морю Павлу не привила.
— Она старалась, пап, — усмехнулся Павел, — да ты пересилил.
В приемной командующего флотом адъютант, худенький и аккуратный мичман, попросил их подождать — командующий пока занят. В приемную то и дело заходили адмиралы, капитаны первого ранга, другие начальники, и чтобы не вскакивать каждый раз при их появлении, Логинов и Березин встали у боковой стенки за дверной портьерой, за которой их не было видно.
А в эти же самые минуты перед огромным и пустым, как биллиардный, письменным столом командующего тоскливо переминался с ноги на ногу Щукарев. От его всегдашней молодцеватости не осталось и следа: только что прямо при нем командующий позвонил в Москву начальнику управления кадров военно-морского флота и попросил, если это еще возможно и удобно, притормозить представление на Щукарева к контр-адмиральскому званию. Судя по реакции командующего, на том конце провода пообещали придержать. «Придержат… — печально и зло подумал Щукарев. — Отбирать — не давать, всегда проще».
Командующий, осанистый и совсем еще не старый мужчина, красивый какой-то особой мужественной красотой, внешне очень напоминал артиста Мордвинова в роли Котовского: та же стать, орлиная гордость во взгляде и, самое главное, тоже был обрит наголо «под Котовского». Он положил телефонную трубку, привычно огладил левой рукой гладкую блестящую макушку и пронзительно взглянул на Щукарева.
— Военный совет флота допустил ошибку, представив вас, товарищ Щукарев, к адмиральскому званию. Будем ее исправлять. Если вы уже сейчас позволяете себе так вести, то чего же можно ожидать от зарвавшегося адмирала?
Щукарев почувствовал, как внутри него что-то мягко рухнуло, отдавшись слабостью в коленях. Ноющей обидой засаднило сердце: «За что?!.. Я ли не тянул как вол?!..» И тут же на душе горькой пеной начала взбухать неудержимая ярость на Золотухина: как только Щукарев вошел в кабинет командующего и увидел на штативе, на котором обычно развешивают карты, лист ватмана с аккуратно вычерченной схемой маневрирования С-274 в Буйном, он сразу же понял, что здесь уже побывал его замполит. И схема маневрирования, и вообще все, что сейчас происходило в этом большом и гулком кабинете, все — дело его рук. Накапал, сукин сын, члену Военного совета… Недаром тот так и сверлит глазищами.
Член Военного совета, такой же крупный, как и командующий, но значительно постарше возрастом, и впрямь был разгневан, но гневался он больше не на Щукарева, а на самого себя: о грубости Щукарева, его нетерпимости он уже слышал не раз, не раз собирался его пригласить на беседу, но за разными неотложными и более важными делами все как-то не доходили руки. И вот дождался скандала…
— Мне, товарищ Щукарев… Товарищ Щукарев! — Щукарев настолько углубился в свою обиду, что забыл даже про командующего, и тот вынужден был окликнуть его. — Так вот мне совершенно непонятны мотивы вашего отношения к действиям командования двести семьдесят четвертой. Вы опытный подводник, прошли всю войну, казалось, вы должны были бы пропагандировать маневр Логинова, поставить в пример другим командирам четкость и продуманность его действий. Вместо этого вы устраиваете дикий разнос своему заместителю по политчасти, офицеру штаба флота, наказываете Логинова, его старпома. За что?! Почему?! Вы мне это можете объяснить?
— Так точно, товарищ командующий, могу. Логинов и Березин нарушили правила плавания на театре. Я считаю, что любое отступление от требований руководящих документов противозаконно и преступно. А они нарушили запрет на плавание в Буйном, шли на неоправданный риск. — Щукарев настолько увлекся, что не заметил, как командующий порывался что-то сказать, открывал рот. Щукарева было не остановить. — Если каждый в армии начнет переиначивать законы по собственному усмотрению, надумает переосмысливать их критически, то армия превратится в вооруженный сброд, товарищ командующий. Идя на совершенно неоправданный риск, и это мое глубокое убеждение, Логинов совершил проступок, в корне подрывающий основы воинской дисциплины. — Щукарев начал переводить дух, и командующий, воспользовавшись паузой, спросил:
— О каком, собственно, запрете вы ведете речь?
— О запрете плавать лодкам в подводном положении в Буйном. В лоции, правда, написано, что плавание подводных лодок в подводном положении там «не рекомендуется», но я — военный человек и привык считать, что в армии «не рекомендую» это то же самое, что «запрещаю». Если, скажем, мне мое начальство что-то не рекомендует делать, то у меня и в голову не придет делать это. Так же, как и моим подчиненным, если я им не порекомендую… По-моему, все это вполне естественно.
— Хорошо, что это только «по-вашему». У вас, товарищ Щукарев, своеобразное отношение к русскому языку. — Командующий хмыкнул. — Выгодно вам — толкуете так, не выгодно — толкуете этак. Я вот, например, всю жизнь считал, что «не рекомендуется» вовсе не означает «запрещается». Это не красный свет, а желтый, говоря языком автомобилистов. Если ты собираешься сделать что-то, что делать почему-либо не рекомендуется, то прояви осторожность, бдительность, мудрость, наконец. Логинов и проявил все эти качества, форсировав Буйный с блеском. Больше того, своим маневром он наглядно доказал нам, что в плане противолодочной обороны бухты Багренцовой у нас был допущен существенный изъян. И вина этому изъяну — традиционность нашего мышления, отсутствие гибкости в нем. А вот подводники вероятного противника вряд ли стали бы оглядываться на рекомендации нашей лоции, наверняка пошли бы на риск. Так что, товарищ Щукарев, Логинова поощрять надобно было, а не наказывать. И риск его был вполне оправданным.
— Товарищ командующий, — чуть не возопил Щукарев, хватаясь за последнюю возможность хоть как-то оправдаться, — капитан второго ранга Логинов не выполнил моего приказа. Когда я ему давал задание на поход, я ему прямо приказал не рисковать, не идти на поводу у Березина. Я понимаю, возможно, мой приказ был и не совсем правилен в чем-то, но он был, и уставы требуют, чтобы любой приказ был выполнен, а потом лишь обжалован. Поэтому не наказать Логинова я не мог. Иначе… мой авторитет…
