– Возвращаемся на позицию, – принял решение Дмитрий. – Давай задом, чтоб в корму подарочек не влепили.
И подумал про себя: «Надеюсь, пацаны разберутся, что к чему, и под гусянку не полезут».
Взревев дизелем, «тридцатьчетверка» дернулась и поползла назад. Второй танк повторил маневр, как вдруг из тех самых зарослей, в которые Захаров лично положил две гранаты, протянулась светящаяся ниточка донного трассера, воткнувшаяся в лобовую броню танка Кочеткова.
Несколько мгновений десантник еще надеялся, что немцы смазали, что ушел в рикошет, но секундой спустя «Т-34» густо задымил. И, не успел Дмитрий коротко и зло выругаться в адрес фрицевского наводчика, взорвался. Подпрыгнув на погоне, граненая башня с выбитыми ударной волной люками, и в самом деле в чем-то похожая на гайку, плюхнулась обратно, нелепо своротив в сторону ствол. Всё, вот и у них минус один. Пацанов жаль, но сейчас главное – уцелеть самим и вместе с остатками алехинских бойцов успеть прикрыть госпиталь. Если, конечно, из пехтуры хоть кто-то уцелел: обзор из башни никакой, а высовываться из люка десантник не спешил. Не хватало только схлопотать в дурную башку шальную пулю.
– Давай, уходи с директрисы, б…, сожгут нах…! – краем сознания Захаров отметил, что его мехводу данный термин определенно не знаком, но Иван, как ни странно, понял: танк снова дернулся, изменяя направление движения, и набрал скорость, насколько позволяла задняя передача.
Прижавшись к налобнику, Дмитрий пытался нащупать пушку. Нереально, разумеется, при такой-то тряске, но если они успели перезарядиться – а они, ясен пень, успели – то…
– «Короткая», – не слишком надеясь на переговорник, Захаров пихнул механика сапогом. Танк замер, несколько раз качнувшись, и бывший десантник навел марку на подозрительные заросли. Три секунды, две… успокоиться, навестись… только вот пальцы предательски дрожат… огонь! Нога ушла вниз, утопив педаль спуска, и мехвод тут же рванул с места. В кустах вспух подсвеченный коротким внутренним огнем взрыв, ударная волна сорвала с близлежащих деревьев не успевшие еще полностью раскрыться клейкие апрельские листья. Попал или нет – уже неважно. Главное – успеть уйти, оторваться… все, успели…
Укрывшись за приметным бугорком по самый срез башни, танк замер. Правда, тише от этого не стало: дизель Иван не глушил, похоже, окончательно въехал в ситуацию. Что ж, молодец. Если выживет, нужно будет прибрать толкового механа в экипаж. Пятьдесят, если не больше, процентов живучести танка лежит на водителе. Жестокая статистика войны, ага.
Захаров огляделся, с искренней радостью увидев возвращающихся бойцов. Из трех десятков уцелело человек семнадцать, тащивших к рубежу обороны нескольких раненых. Что ж, если отбросить эмоции и рассуждать цинично, не столь и плохо. Нормальный размен для подобного боя, поскольку фрицы полегли практически все. А вот пулеметов, похоже, не осталось вовсе. Нужно будет снять с танка оба «дегтяря», благо запасных дисков еще с десяток осталось.
В броню загрохотали прикладом, и Дмитрий наконец рискнул высунуться из башни. Рядом с танком, устало привалившись к заляпанной глиной надгусеничной полке, стоял лейтенант Алехин. Ух ты, значит, уцелел зар-раза! Вот это сюрприз, определенно приятный. Молодец, лейтеха! И ведь первым на фрица пер!
Лицо Алексея было обильно испачкано уже начавшей подсыхать кровью, не поймешь, то ли своей, то ли чужой, под левым глазом вызревал роскошный фингал, гимнастерка разодрана от ворота и почти до середины груди. Да уж, красавец, что и говорить.
Прогремев подошвами по броне, десантник спрыгнул вниз и порывисто обнял лейтенанта:
– Живой, сукин ты сын?! Вот же, б…!
– Ага, – вяло ответил тот. – Есть такое дело. Тошнит только очень, по голове сильно получил. Прикладом. Хорошо, по касательной, а то там бы и лег. Мы это… – не договорив, Алехин вдруг согнулся в пароксизме рвоты, заодно облевав сапоги Захарова. – Простите, тарщ командир. Виноват.
– Ничего, братишка, пройдет. У меня три контузии было, и ничего, живой пока. Людьми управлять сможешь? Нужно отойти на запасную позицию, ну, где рембат стоит. Там и окопаемся. Сколько у тебя бойцов осталось, лейтенант?
– Шестнадцать, – поднял тот мутный взгляд. Сглотнув, продолжил: – И пятеро раненых, из них трое тяжелые. Пулеметов нет. Боекомплекта практически тоже.
– Как отойдем в тыл, пришли пару бойцов, пусть снимут пулеметы с танка, я помогу. Патроны – как решишь, можешь часть дисков распотрошить для тех, у кого «мосинки». И это, Леха, – продержись еще с полчаса, ладно? Как назад откатимся, я приму командование, все равно у меня снарядов штук пять осталось. А тебе в госпиталь нужно.
– Не, никуда не пойду, – лейтенант решительно потряс головой, отчего его заметно качнуло в сторону и снова вырвало. Отдышавшись, договорил:
– Я с ребятами останусь…
– Не тебе решать! – отрезал Захаров. – Давай раненых на броню, остальные следом. Все, это приказ. И это… короче, ладно, я только что принял командование. Так что исполняй приказ, лейтенант. Три минуты на сборы, и уходим.
– А…
– Отставить. Выполнять приказ. Иван, – глядя вслед покачивающемуся лейтенанту, при ходьбе опиравшемуся об землю прикладом автомата, Дмитрий обратился к механику-водителю, с интересом прислушивающемуся к диалогу: – Все слышал?
– Так точно, чай, не глухой. Отходим через рембатовцев, прикрываем госпиталь. Тока, как доедем, я сам дэтэшники и сниму, к чему бойцов напрягать. Так что, уже едем?
– Нет, блин, тетю Клаву ждем! – откуда взялась эта самая «тетя Клава», Дмитрий и понятия не имел. Вроде из какой-то давнишней, чуть ли не девяностых годов, телевизионной рекламы. – Давай отползай, примем на броню трехсот… м-мм… раненых, и едем назад. Вряд ли фрицы нам много времени дадут, так что скоро попрут. Или авиаподдержку вызовут, а от «лаптежников» нам, сам понимаешь, не укрыться.
– Слышь, командир, а может, мы им так вломили, что они и не…
– Попрут, вот увидишь, жопой чую, – мрачно ответил Захаров. – А она у меня редко ошибается. И вообще, Иван Батькович, разговорчики! Давай, отъезжай, чтобы нас пригорочек полностью укрыл. А то, не ровен час, еще и…
В этот момент утреннее небо разорвал рокот авиационных моторов, и Дмитрий инстинктивно вжал голову в плечи, готовясь к самому худшему. Если немцы вызвали-таки авиацию – всё, сливай воду, как говорилось в его времени. От пикирующей сверху «штуки» на ровном месте не спасешься, как ни насилуй дизель и ни маневрируй, это он и без боевого опыта Краснова прекрасно понимает. Вот только почему они заходят с востока: просто идут «под солнцем», опасаясь наземной ПВО – которой тут, увы, попросту нет – или…
Оказалось как раз «или», и Захаров облегченно выдохнул, неожиданно поймав себя на мысли, что несколько этих долгих секунд, похоже, и вовсе не дышал. Что ж, и на сей раз повезло.
А над головой проносились распластанные на небесно-голубых плоскостях с красными звездами «Ильюшины». Гораздо выше выли моторами истребители прикрытия, готовясь отогнать немецкие перехватчики, буде они появятся. Вот же как бывает: до усрачки боялся прилета «восемьдесят седьмых»[3], а прилетели наши! И с ходу дали фрицам неслабого жару, причем в самом прямом смысле этого слова: зайдя на атаку на высоте в триста-четыреста метров, «горбатые» проштурмовали опушку и ближайшие несколько сотен метров лесной дороги ФАБами и эрэсами, превратив ее в кипящее море огня. Сделав второй заход и окончательно освободившись от смертоносного груза, «Ил-2» прошлись напоследок на бреющем, поливая разгромленную колонну и окрестности огнем бортовых пушек и пулеметов.
Захаров впервые видел атаку штурмовиками наземной цели и весьма впечатлился. Конечно, боевая пара «Ми-24» или «грачей» отработала б не хуже, в Афгане наблюдал пару раз, как вертолеты утюжили НАРами горные склоны, а разок даже стал свидетелем атаки звена «Су-25» на непокорный кишлак, из которого, несмотря на многочисленные зачистки, раз за разом приходили моджахеды, но и только что виденная картина более чем впечатляла. Собственно говоря, никакой опушки больше не существовало. Вообще. И доброго полукилометра невидимой отсюда дороги тоже. Только нечто дымно-пыльное, пронизанное огненными всполохами, фонтанирующее рвущимися в пламени боеприпасами и опадающее на землю клочьями жирного пепла и сорванными ударной волной листьями и ветками. Н-да уж, теперь он, пожалуй, и на самом деле понимает, отчего немцы называли этот штурмовик «чумой» или «мясником»![4] А вообще, если честно, то им просто немыслимо повезло, что летуны успели вовремя. На этой войне подобное, увы, не столь уж часто случалось.
