- Доброе утро! - окликнула она их. - Как мистер Дэвидсон? Ему полегчало?

Они прошли мимо молча, подняв головы, словно не замечая ее. Но когда она насмешливо захохотала, обе покраснели. Миссис Дэвидсон, не выдержав, обернулась.

- Не смейте заговаривать со мной, - взвизгнула она. - Если вы посмеете меня оскорбить, вас вышвырнут отсюда.

- Я ведь не приглашала мистера Дэвидсона навестить меня, как по-вашему?

- Не отвечайте ей, - поспешно прошептала миссис Макфейл.

Они заговорили только тогда, когда она уже не могла их услышать.

- Бесстыжая дрянь! - вырвалось у миссис Дэвидсон.

Она задыхалась от ярости.

Возвращаясь с прогулки, они встретили мисс Томпсон, которая направлялась к набережной. Она была в своем обычном одеянии. Огромная белая шляпа с безвкусными яркими цветами была оскорбительна. Проходя мимо, мисс Томпсон весело окликнула их, и два американских матроса, стоявшие неподалеку, широко ухмыльнулись, когда дамы ответили ей ледяным взглядом. Едва они добрались до дому, как снова пошел дождь.

- Надо полагать, ее наряд порядком пострадает, - сказала миссис Дэвидсон со жгучим сарказмом.

Дэвидсон пришел, когда они уже доедали обед. Он промок насквозь, но не захотел переодеваться. Он сидел в угрюмом молчании, почти не прикоснувшись к еде, и не отрываясь следил за косыми струями дождя. Когда миссис Дэвидсон рассказала ему о двух встречах с мисс Томпсон, он ничего не ответил. Только по еще более помрачневшему лицу можно было догадаться, что он ее слышал.

- Как вы думаете, не следует ли потребовать, чтобы мистер Хорн выселил ее? - спросила миссис Дэвидсон. - Нельзя же допускать, чтобы она над нами издевалась.

- Но ведь ей больше некуда идти, - сказал доктор.

- Она может поселиться у какого-нибудь туземца.

- В такую погоду туземная хижина - вряд ли удобное жилье.

- Я много лет жил в туземной хижине, - сказал миссионер.

Когда темнокожая девочка принесла жареные бананы - их ежедневный десерт, - мистер Дэвидсон обратился к ней:

- Узнайте у мисс Томпсон, когда я могу к ней зайти.

Девочка робко кивнула и вышла.

- Зачем тебе нужно заходить к ней, Альфред? - спросила его жена.

- Это мой долг. Я ничего не хочу предпринимать, пока не дам ей возможность исправиться.

- Ты ее не знаешь. Она тебя оскорбит.

- Пусть оскорбляет. Пусть плюет на меня. У нее есть бессмертная душа, и я должен сделать все, что в моих силах, чтобы спасти ее.

В ушах миссис Дэвидсон все еще звучал насмешливый хохот проститутки.

- Она пала слишком низко.

- Слишком низко для милосердия божьего? - Его глаза неожиданно засияли, а голос стал мягким и нежным. - О нет. Пусть грешник погряз в грехе более черном, чем сама пучина ада, но любовь господа нашего Иисуса все же достигнет его.

Девочка вернулась с ответом.

- Мисс Томпсон приказала кланяться, и, если только преподобный Дэвидсон придет не в рабочие часы, она будет рада видеть его в любое время.

Эти слова были встречены гробовым молчанием, а доктор поспешил подавить улыбку. Он знал, что его жене не понравится, если он сочтет наглость мисс Томпсон забавной.

До конца обеда все молчали. Потом дамы встали и взяли свое вязанье (миссис Макфейл трудилась над очередным шарфом - с начала войны она связала их бесчисленное множество), а доктор закурил трубку. Но Дэвидсон не двинулся с места и только рассеянно глядел на стол. Через некоторое время он поднялся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Они услышали его шаги на лестнице и вызывающее "войдите", которым мисс Томпсон ответила на его стук. Он оставался у нее около часа. А доктор Макфейл смотрел в окно. Этот дождь начинал действовать ему на нервы. Он не был похож на английский дождик, который мягко шелестит по траве: он был беспощаден и страшен, в нем чувствовалась злоба первобытных сил природы. Он не лил, он рушился. Казалось, хляби небесные разверзлись; он стучал по железной крыше с упорной настойчивостью, которая сводила с ума. В нем была затаенная ярость. Временами казалось, что еще немного - и вы начнете кричать; а потом вдруг наступала страшная слабость - словно все кости размягчались, - и вас охватывала безнадежная тоска.

Когда миссионер снова вошел в гостиную, Макфейл повернул к нему голову и обе женщины подняли глаза от рукоделия.

- Я сделал все, что мог. Я призывал ее раскаяться. Она закоснела во зле.

Он умолк, и доктор Макфейл увидел, как его глаза потемнели, а бледное лицо стало суровым и непреклонным.

- Теперь я возьму бичи, которыми господь наш Иисус выгнал продающих и покупающих из храма всевышнего17.

Он начал ходить взад и вперед по комнате. Его рот был крепко сжат, черные брови сдвинуты.

- Если бы она скрылась на краю света, я и там настиг бы ее.

Вдруг он резко повернулся и вышел. Они услышали, как он снова спустился вниз.

- Что он собирается делать? - спросила миссис Макфейл.

- Не знаю. - Миссис Дэвидсон сняла пенсне и протерла стекла. - Когда он трудится во славу божию, я никогда не задаю ему вопросов.

Она вздохнула.

- Что с вами?

- Он себя убивает. Он не знает, что значит щадить себя.

О первых результатах деятельности миссионера доктор Макфейл узнал от метиса-торговца, в доме которого они жили. Он окликнул доктора, когда тот проходил мимо лавки, и вышел на крыльцо поговорить с ним. На его жирном лице была тревога.

- Преподобный Дэвидсон напустился на меня за то, что я сдал комнату мисс Томпсон, - сказал он. - Но ведь я же не знал, кто она, когда договаривался с ней. Когда люди хотят снять у меня комнату, я интересуюсь только одним - есть ли у них чем платить. А она заплатила мне за неделю вперед.

Доктор Макфейл предпочел не высказывать своего мнения.

- В конце концов это ваш дом. Мы вам очень благодарны, что вы нас приютили.

Хорн посмотрел на него с некоторым сомнением. Он еще не решил, насколько доктор Макфейл сочувствует миссионеру.

- Миссионеры всегда стоят друг за друга, - начал он неуверенно. - Если они разозлятся на торговца, можно сразу прикрывать дело.

- Он потребовал, чтобы вы ее выгнали?

- Нет. Он сказал, что, пока она будет вести себя прилично, он не может этого требовать. Он сказал, что не хочет поступать несправедливо по отношению ко мне. Я обещал, что посетители к ней больше ходить не будут. Я ей только что об этом объявил.

- И как же она это приняла?

- Обругала меня.

Торговец смущенно поежился. Разговор с мисс Томпсон не доставил ему никакого удовольствия.

- Ну, я думаю, она сама куда-нибудь переедет. Вряд ли она захочет оставаться здесь, если ей нельзя будет приглашать гостей.

- Переехать ей некуда, только к какому-нибудь туземцу, а из них ее теперь никто не примет, раз она не в ладах с миссионерами.

Доктор Макфейл посмотрел на непрерывно струящийся дождь.

- Пожалуй, нет смысла дожидаться, чтобы прояснилось.

Вечером в гостиной Дэвидсон стал рассказывать им о давних днях, когда он учился в колледже. Он был беден и смог закончить курс только благодаря тому, что подрабатывал в каникулы. Внизу было тихо. Мисс Томпсон сидела в своей комнатушке одна. И вдруг заиграл граммофон. Она завела его назло, стараясь забыть о своем одиночестве, но подпевать было некому, и музыка звучала тоскливо. Это был словно зов о помощи. Дэвидсон и бровью не повел. Не меняя выражения, он продолжал свой рассказ. Граммофон все играл. Мисс Томпсон ставила одну пластинку за другой. Казалось, темнота и безмолвие пугали ее. Ночь была безветренной и душной. Макфейлы легли, но долго не могли уснуть. Они лежали рядом и с открытыми глазами слушали злобное пение москитов над сеткой.

- Что это? - вдруг прошептала миссис Макфейл.

Из-за деревянной перегородки до них донесся голос - голос Дэвидсона. Он звучал не затихая, монотонно и торжественно. Миссионер молился вслух. Он молился о душе мисс Томпсон.