— Открой рот.

Толмачь, обречённо выполнил эту команду, Витальевич вылил туда половину флакона. Переводчик сморщился (видимо яд был очень горьким) но ничего не выплюнул.

— Глотай.

И это было послушно выполнено. Не прошло и минуты, как отравленный закашлялся, забился в конвульсиях, и в уголках его рта появилась пена. Очень скоро он стих и обмяк. Убедившись, что всё кончено, Юрий занялся бумагами: бегло осмотрев их, он отобрал несколько штук и, сложив, спрятал себе за пазухой. Затем вылил остаток яда в кувшин с водой, стоявший на прикроватной тумбе. Наполнил из него медный кубок, примерно на треть и вложил его в руку покойнику. Тот сразу опрокинулся, разлив воду по кровати. Всё, здесь больше нечего делать, пора тихо уходить.

Когда только начало светать, Гаврилов, всё обдумал и принял решение что ему делать дальше. А именно, отдав найденные на столе у Райана бумаги на хранение Кокоре и взяв с собой необходимый минимум вещей, он отправлялся вдогонку за Чарльзом. Нельзя было допустить его встречи с Карлом XI. Хотя у короля и был весьма умный советник — Юхан Юлленшерна, который во внешних делах королевства, советовал Карлу держаться самостоятельной политики. То есть никаких военных союзов, что бы ни принимать участие в ненужных войнах. Но, недооценивать этого проныру Фокса, тоже не стоило. Он стремился поскорее попасть в Шведскую Ливонию и дальше в Стокгольм, поэтому держал свой путь на Псков. Где его и надо было перехватить, не позднее.

На первом же постоялом дворе, весьма упитанный и лысый корчемник, поставив перед Юрием кружку пива и жареного мяса. Выслушал вопрос о том, не видел ли он молодого иноземца с охраной. Испуганно осмотрелся по сторонам и, растеряно пожал плечами. Витальевич повторил вопрос, решив немного «стимулировать память» хозяина заведения, тот польстившись на пару лишних медных монет, поведал: мол, проезжал подобный господин и точно, был с охраной. Прибыл вчера вечером, поел и, сменив лошадей, поехал дальше, наотрез отказавшись от предложенного ночлега.

— Точно говорю, спешил куда-то. — Окая, полушёпотом, говорил розовощёкий толстяк, усевшись за стол рядом с Юрием. — Кричал всё на одного из своих охранников, того, который мог говорить по нашенски. А тот конюхов наших торопил, мол, поторапливайтесь холопы, иначе батогов получите вместо денег. Ну а наши парни за это на этих гостей и осерчали, да так, что, обнаружив, небольшую поломку — на карете скоро колесо отлетит. Не сказали им ничего, пущай эта нерусь, в дороге помается, да будет знать, как на нас голос свой повышать.

Толстяк расплылся в злорадной улыбке.

— А ведь перед Чарльзом, наверняка тоже угодливо улыбался и лебезил. — Мысленно подметил Юра.

— Благодарю хозяин, за угощение и рассказ твой интересный, вот тебе ещё от меня, — Юрий положил на стол ещё один «медяк». — Но и мне в дорогу пора. Не обессудь и будь здоров.

Заметив нехороший огонёк, блеснувший во взгляде хозяина гостиного двора, Гаврилов решил не подавать виду. А только, рассеянно окинул корчму взглядом. Или ему показалось, или на самом деле, один из посетителей, еле заметно кивнул толстяку. Затем неспешно встал и пошёл к выходу.

— Да Юра, твои рисовки тебя и погубят. — Думал Гаврилов, поедая мясо и запивая его пивом. — Ну, кто тебя просил доставать кошель и соблазнять им окружающих. Хотя…, может быть, тобой заинтересовались потому, что Фокс приплатил местным задирам, чтобы те расправились со всеми, кто будет им интересоваться.

В любом случае доев заказанный ужин, Юрий, решил здесь не задерживаться. Он понимал, что неприятности уже не избежит: что оставшись здесь, что отправившись дальше. Но в пути хоть не будет ненужных свидетелей, мало ли чего в глухом лису может произойти: на то он и глухомань.

Как и положено — расплатившись, и устно поблагодарив хозяина постоялого дома, Гаврилов неспешно пошёл к выходу. Выйдя во двор, где неспешно возились работники корчмаря: немолодая, женщина с болезненной худобой (которую не могла скрыть даже рубаха и шугай), ощипывала курицу, возле коновязи, конюх возился с лошадью, вычёсывая ей гриву. В противоположность взрослым двое мальчишек, не старше десяти лет, по идее кололи дрова. Старший малец, как и положено, подтрунивал младшего. И в данный момент, смеясь, убегал от обиженного белобрысого малыша, позабыв о работе.

— Стёпка, курв… сын, ты чего балуешь? Ты вот от Миньки то бегаешь, а глядишь, очаг то без дров и загаснет! От сейчас матери твоей скажу, она-то тебе покажет, где раки зимуют.

Женщина, занимавшаяся птицей, и отвлеклась на ребятню, чтобы их приструнить и не успокоилась на том, что пожурила детей. А подняла с земли и бросила в их направлении кусочком сучка, валявшегося у неё под ногами. На удивление, это возымело действие на обоих озорников. Они молчком, понуро пошли назад к поленнице. Только тот, кого звали Степаном, выждав момент, когда никто на них не смотрел, отпустил Михаилу лёгкий подзатыльник. Малец замахнулся, чтобы ответить обидчику, но тут его окликнул конюх — пообещав надрать уши.

Во всю эту идиллию, не вписывалось только одно — Юрины лошади были явно чем-то встревоженными. Но почему были возбуждёнными именно его, а не все находящиеся рядом животные? И это настораживало.

— Спокойно красавица. Ну что с тобой, что случилось? — Гаврилов достал из дорожной сумки и протянул на открытой ладони сухарик, желая угостить им свою пегую лошадку.

Она, было, потянула к нему свою морду, но когда Юрий захотел поправить сумку, висевшую на ремне, через плечо — испугавшись этого движения, отпрянула. По тому, как она это сделала и косилась на руку, было ясно, что кто-то недавно её напугал, или причинил боль.

— Ну что с тобой произошло девочка? Кто тебя обидел?

Услышав спокойный, и ласковый голос, пегая кобыла снова успокоилась, и польстилась на угощение, аккуратно взяв его своими губами с Юриной ладони. Он же, в свою очередь, стараясь больше не делать резких движений, решил проверить свою догадку, касающеюся такого поведения лошади. Немного наклонившись, он заглянул ей под брюхо и заметил то, что так боялся увидеть — передняя и задняя подпруги кавалерийского седла, были подрезаны. Тот, кто это сделал, видимо торопился, так как, делая надрезы на заднем ремне, глубоко поцарапал шкуру бедного животного.

Такая же «история» была и у вьючной лошади. Единственным плюсом было то, что чёрной лошади не поранили шкуру. Но всё равно, в такой ситуации, на какую бы лошадь Юрий не сел, через какое-то время, он гарантированно с неё упадёт: причём, скорее всего на скаку. И как следствие: человек совершивший такое падение никому, полноценного отпора оказать не сможет.

— Бери, как говорится, если не голыми руками, так … Сволочи, где мне теперь хорошего шорника искать?

С этими мыслями, Юрий опустошил обе перемётные сумы, переложив самые необходимые из вещей в свою суму. Затем, снял с задней части села и приторочил к переднему вьюку скатанную попону, и расстегнул заднюю подпругу (чтобы она не бередила рану на шкуре животного). Управившись с этим, призадумался, придирчиво осматривая своих лошадей. Сел на вьючную лошадку, перед этим перенеся её поклажу, на спину пегой кобылки и неспешно направил свой мини караван к выходу. Гаврилов понимал, что так ехать рискованно, намается, ожидая неизбежного — не зная в какой момент лопнут подрезанные ремни. Но ничего другого он не смог придумать. Так и проследовал к воротам, кожей чувствуя взгляды возившихся во дворе людей.

Когда лесная дорога сомкнулась за спиной почти сплошной стеною, скрыв от взгляда постоялый двор, Гаврилов неспешно проехал ещё немного, убедившись, что его пока никто не преследует, спешился и, взяв коней под уздцы, свернул в лес. Да, это был не парк культуры и отдыха или ботанический сад, уже через несколько шагов, небо не было видно, и вокруг, несмотря на то, что был ясный день, всё погрузилось в сумрак. Под ногами хрустел валежник, толстые стволы деревьев стояли абсолютно не упорядоченно, вперемешку с молодой порослью, затрудняя продвижение. Хотя, чем дальше, тем молодняк встречался реже, но местами появилась другая беда — упавшие деревья, зацепившись своими сухими ветками за ещё живых собратьев, угрожающе нависали над путником.