Вскоре во всех странах сульфамид (1162 Ф) был признан эффективным не только против стрептококков, но и против менингококков, пневмококков, гонококков и даже против некоторых фильтрующихся вирусов. Поле исследовательской деятельности расширилось. Химики усовершенствовали эту «магическую пулю», еще уменьшив токсичность сульфамидов (некоторые организмы их плохо переносили) и создав новые соединения, которые должны были действовать на другие микробы.
Фурно и его школа дали замечательное указание исследователям, выявив природу группы атомов, которая, цепляясь за бактерии, оказывала терапевтическое действие. Число сульфамидов увеличилось, и ими стали, как это всегда бывает, чрезмерно увлекаться. Всякое чудо вызывает восхищение, к тому же и в самом деле применение сульфамидов давало прекрасные результаты. Смертность при цереброспинальном менингите упала с тридцати процентов до трех. Больные гонореей в девяноста случаях из ста вылечивались за десять дней. Итак, можно было сказать, что вслед за антипаразитарной химиотерапией Эрлиха на свет появилась антибактериальная химиотерапия. Однако в борьбе против некоторых микробов сульфамиды оказались бессильны, и клиницист оставался против них безоружным.
Кроме того, когда бактерии вторгались в омертвевшие ткани или в гной, они становились недосягаемыми для сульфамидов. Тогда они выделяли защитное вещество, которое тормозило действие сульфамидов. Флеминг, будучи бактериологом старой школы, так сказать, сжившийся со своими микробами и хорошо знавший их «повадки», предупреждал, еще когда только появились сульфамиды, что если при борьбе с гонококками, например, применять дозы, которые их не убьют, то появятся устойчивые штаммы. И действительно, вскоре «неустрашимые» гонококки оказали сопротивление сульфамидам. «Это может быть вызвано двумя причинами, – объяснял Флеминг, – или медикамент уничтожил только самые восприимчивые микроорганизмы, а менее чувствительные выжили, продолжали размножаться и дали новые устойчивые поколения, или же лечение было недостаточно энергичным и восприимчивый вначале микроб приобрел устойчивость».
Флеминг, как всегда сдержанный и молчаливый, не мог отказаться от мысли, что настанет день, когда его детище, пенициллин, станет более эффективным лекарством. Он упорно пытался найти химика, который выделил бы чистый пенициллин. Гинеколог Дуглас Мак-Леод вспоминает, как он в 1935 году обедал с Флемингом в столовой Сент-Мэри. Они обсуждали поразительные результаты лечения родильной горячки пронтозилом. Флеминг похвалил новое лекарство, но вдруг, повернувшись к собеседнику, сказал:
– Знаете, Мак, я нашел вещество гораздо лучше пронтозила. Но никто не хочет меня слушать, и я не смог найти врача, который бы им заинтересовался, и химика, который бы его очистил.
«Я его спросил, что это за вещество, – рассказывает Мак-Леод. – Он ответил, что назвал его пенициллином. Я вынужден был признаться, что никогда о нем не слышал. Он пригласил меня подняться к нему в лабораторию, что я и сделал. Флеминг показал и дал мне образец плесени, который до сих пор хранится у меня. Мы с ним обсудили возможность применения пенициллина в гинекологии. Я высказал предположение, что его можно употреблять для влагалищных тампонов против некоторых инфекций. Мы договорились, что этот опыт будет проделан, но испытания не дали желаемых результатов, так как фильтрат очень быстро нейтрализовался влагалищными выделениями». Мак-Леод добавляет, что Флеминг спросил его, не знает ли он биохимика, который смог бы, наконец, выделить пенициллин. «Я ответил, что знаю одного очень способного химика, доктора Уоррена, но в тот момент я вел с ним работу по определению пола ребенка до родов, и из этого ничего не вышло».
Доктор Брин рассказывает, как однажды в субботу в клубе художников в Челси он сказал Флемингу:
– Я где-то читал, что вы на собрании фармакологов говорили о своем открытии... Знаете, об этом веществе... Как вы его называете?
– Вы говорите о пенициллине?
– Да, – ответил Брин. – Неужели он в самом деле может сделать все, что вы утверждаете?
Флеминг возмутился:
– Конечно. Я бы не стал говорить то, чего нет.
Брин дружески похлопал Флеминга по плечу:
– Вы же великолепно знаете, что я не это имел в виду. Я просто хотел спросить у вас: будет ли применимо ваше вещество на практике. Смогу ли я им пользоваться?
Флеминг некоторое время молча смотрел куда-то в пространство, потом сказал:
– Не думаю. Оно слишком неустойчиво. Его нужно выделить в чистом виде, а один я этого не смогу сделать.
Доктор Мак-Эллигот, венеролог больницы Сент-Мэри, намного моложе Флеминга, был дружен с ним. Он часто приходил к нему за советом, и не только по вопросам бактериологии, но также и по клиническим и административным. Ведь Флеминг был одним из первых, кто успешно применил против сифилиса эрлиховский препарат «606», в те времена когда этот метод считался весьма революционным. Он и сейчас еще продолжал наблюдать за некоторыми из бывших своих пациентов и с гордостью убеждался, что излечил их полностью.
Флеминг, естественно, показал Мак-Эллиготу свою удивительную культуру «пенициллиума».
– Это вещество могло бы излечить многих ваших больных.
Они долго обсуждали, каким способом довести пенициллин до гонококков. Но кто решится ввести плесень в уретру с риском прибавить к гонорее еще одну инфекцию?
«Время от времени, – вспоминает Мак-Эллигот, – он приглашал меня на чай в библиотеку Института, чтобы я встретился с Алмротом Райтом и послушал великого проповедника иммунизации. Помню, что я там поделился своими первыми результатами, полученными при лечении гонореи сульфамидами, помню, с каким недоверием Райт отнесся к достигнутым успехам. Ему было не по душе, это чувствовалось, что химический антибактериальный препарат оказался столь могущественным...»
Что же думал о сульфамидах Флеминг? У него были свои испытанные способы проверки действенности антибактериального препарата и свое собственное твердое мнение о важности естественной защиты организма. Он решил выяснить, в какой степени лейкоциты объединялись с сульфамидами в борьбе против микробов. В отличие от антисептиков, применявшихся раньше, против которых он выступал во время войны и после нее, сульфамиды не оказывали токсического действия на лейкоциты, вернее, могли его оказать только при гораздо большей концентрации, чем та, которая нужна была для борьбы с микробами. И Флеминг, изучая сульфамиды, сразу же отнесся к ним доброжелательно.
В ряде сообщений, сделанных в Королевском медицинском обществе, он показал, что:
1. Сульфамиды имеют свою специфику (то есть убивают определенные микробы и не оказывают никакого действия на другие).
2. При наличии большого количества микробов сульфамиды малодейственны или даже совсем не оказывают действия.
3. Их действие в основном бактериостатично, другими словами, они останавливают размножение микробов и тем самым дают возможность лейкоцитам сыграть свою бактерицидную роль.
Свои опыты Флеминг проделал при помощи slide cells, чашек Петри, желобков в агаре. Прорезав два параллельных желобка, он наполнил один сульфамидным препаратом, второй – пенициллином, а перпендикулярно расположил культуры стрептококков в разных разведениях. Он увидел, что пенициллин действовал во всех случаях, в то время как сульфамиды, очень эффективные против слабых концентраций микробов, не в силах были приостановить рост неразведенных культур. Значит, пенициллин – более сильное средство, но сульфамиды существуют в чистом виде и они устойчивы. Пока что преимущество на их стороне.
А вакцины? Группа ученых Сент-Мэри продолжала их применять, и небезуспешно. Флеминг в своей статье, напечатанной в «Британском медицинском журнале», приводил случаи, когда удавалось добиться излечения аутовакцинами. Он пытался создать вакцину против палочки Пфейфера и вируса гриппа. Насморк, хоть он чаще всего и вызван вирусом, против которого медики бессильны, во многих случаях еще усугубляется бактериальной инфекцией, так считал Флеминг. Иногда даже простуда – чисто бактериальное заболевание – должна быть отнесена за счет временного обострения хронического инфекционного состояния. В последнем случае она может быть излечена аутовакциной.
