Итого – восемьдесят жетонов по тысяче эскудо. Три игры, если он каждый раз будет проигрывать. Это было бы невезением из невезений. Своего рода «знаком свыше» от сил, в существование которых он не верил, знаком того, что его затея нелепа и что ему следует как можно скорее снова браться за молоток и в будущем не выпускать его из рук.

– Eu pagar, рог favor,[61] – позвал Ермунн официанта. Расплатившись, он вышел.

На улице уже стемнело. Над головой сияли звезды, и он какое–то время постоял, вдыхая прохладный и ласковый морской воздух и изучая небосвод. Вон Сириус, Кастор, Бетельгейзе. Он отыскал Плеяды и Гиады. Потом Кассиопею и туманность Андромеды. Во что, спрашивается, он хочет себя втравить? Судя по всему, куда проще съесть чайной ложкой туманность Андромеды, чем финансировать частное и в высшей степени сомнительное предприятие – расследование деятельности нацистов – с помощью игры в рулетку, подумал он. Однако жребий был брошен. Хорошо, хоть есть чайная ложка.

Ермунну удалось поймать такси.

– Para о casino, signor.[62] – Казино было расположено ближе к предместьям города.

В кассе он обменял свой аккредитив на жетоны. Восемьдесят жетонов по тысяче эскудо. Потом пошел в туалет. Долго смотрелся в зеркало. Разговаривал сам с собой. Успокаивал себя. Дескать, если проиграет, ну что ж, ничего страшного. Полтора месяца он уже отдохнул, можно и возвращаться к работе. Другим приходится гораздо хуже, чем ему. Так–то вот. Человек в зеркале улыбнулся. Ни пуха ни пера, дуралей ты этакий!

Зеленое сукно. Трое одетых в смокинги крупье. Все очень изысканно. У Ермунна было ощущение, что он приближается к рулеточному столу осторожно, чуть ли не подкрадываясь к нему. Он словно подбирался к омуту в горной речушке, где, как он знал, пряталась крупная рыба. Волнение в крови все усиливалось.

Он немного постоял, наблюдая за игрой. Шарик остановился возле цифры шесть. В следующий раз вышло девять. И еще раз – двадцать один.

Тогда он сделал ставки.

Выставил двадцать восемь жетонов. Девять незакрытых гнезд пришлись на цифры три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, двадцать один и двадцать два. Шансы на выигрыш – двадцать восемь к тридцати семи. Шарик завертелся в круге. Вот он остановился. Номер двадцать четыре!

Все сошло благополучно, но он был близок к проигрышу. На этой игре он заработал семь жетонов, семь тысяч эскудо.

Он снова сделал ставки. На этот раз он оставил незакрытыми гнезда зеро, шесть, семь, восемь, девять, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. Шарик остановился против номера тридцать три. Он снова выиграл. Итак, четырнадцать дополнительных жетонов. Запихнув все в карман, Ермунн прошел в бар и взял пива.

' Он совсем обессилел, слишком велико было напряжение. В голове его стучало: это кончится плохо, – это кончится плохо! Отваливай отсюда, ты уже заработал тысячу четыреста крон! Выпив большими глотками пиво, он направился было в кассу, однако по дороге ноги сами, помимо его воли, привели его к ближайшему рулеточному столу. Даже не понаблюдав за игрой, он стал выкладывать жетоны. Начиная с номера шестнадцатого и кончая номером тридцать пятым. Всего двадцать жетонов. Гнезда с зеро по пятнадцатое, а также номер тридцать шесть остались незакрытыми. Шансы на выигрыш – двадцать к тридцати семи, чуть выше, чем один к одному. Кто же так играет, кретин? – подумал он, когда шарик завертелся.

Выпал номер восемнадцатый. Подфартило, на этот раз целых пятнадцать дополнительных жетонов. «Спокойствие, Ермунн, спокойствие», – сказал он сам себе. Все равно никто за столом по–норвежски не понимал. Там собрались в основном немцы и англичане.

В следующий тур он играл более осторожно. Закрыл уже тридцать три гнезда, оставив незакрытыми цифры шестнадцать, семнадцать, восемнадцать и девятнадцать. Вышел номер три. Два дополнительных жетона.

Вот так, почти не идя на риск, он сыграл еще три тура, каждый раз выигрывая. Пора было снова выпить пива.

В общей сложности его выигрыш достиг тридцати семи тысяч эскудо, то есть трех тысяч семисот крон. Карманы его разбухли от жетонов. Теперь он мог пару раз остаться в проигрыше, катастрофы уже не будет. По теории вероятности сейчас он должен проиграть.

Ермунн делал ставки дальше. Играл с шансами двадцать восемь к тридцати семи. И выигрывал. Всякий раз неизменно выигрывал, шарик ни разу не остановился на незакрытом гнезде. Семь конов подряд. Сорок девять тысяч эскудо. Его выигрыш составлял уже восемьдесят шесть тысяч эскудо.

Он пошел в уборную, и его стошнило. Стошнило от возбуждения. Из переполненных карманов вываливались жетоны. Все это было слишком неправдоподобно. Глаза, смотревшие на него из зеркала, налились кровью. Он походил на вынутого из воды морского окуня. Его совсем сморило.

Обменяв в кассе восемьдесят жетонов, он получил восемьдесят тысячных банкнотов. И все равно у него еще оставалось на шесть жетонов больше, чем было в начале игры. Ермунн решил сыграть три кона, только три кона.

Первая игра – с минимальным риском: тридцать три против тридцати семи. Все прошло хорошо. Вторая игра – с шансами двадцать девять к тридцати семи. Здесь тоже все сошло удачно. Независимо от того, что случится в последней игре, подумал Ермунн, я уйду отсюда с крупным выигрышем. Посему он отступил от своей привычной тактики.

В последние разы выпадали номера шестнадцать, восемнадцать и двадцать два. То есть в середине круга. А Ермунн закрыл гнезда от десяти до двадцати четырех. Вполне вероятно, что теперь шарик попадет на цифру либо большую, либо меньшую, поскольку три последних раза выпадала середина. Однако Ермунн вдобавок сделал нечто совсем нелогичное: он поставил на каждое из гнезд не по одному, а по три жетона. В общей сложности на столе лежало сорок пять его жетонов, а шансы на выигрыш были довольно низкие: пятнадцать к тридцати семи. Скверная игра, просто идиотская, но он мог себе это позволить. Если же шарик остановится на одном из гнезд, куда он поставил три жетона, он получит сто пятьдесят жетонов, то есть шестьдесят дополнительных. Шестьдесят тысяч эскудо.

А шарик все катился по кругу. Долго, как казалось Ермунну, невыносимо долго. Напустив на себя безразличный вид, Ермунн прошелся по залу, словно игра его не больно–то интересовала. Сложил рот трубочкой, чтобы засвистеть, но звука не получилось. Губы были сухие, как береста. Шарик остановился.

– Vinte–e–dois! – выкрикнул крупье. – Двадцать два. – Шарик второй раз подряд остановился против цифры двадцать два. А там у Ермунна стояли три жетона.

Он бежал по темным улицам. Бежал, не чуя под собой ног. Он был наверху блаженства. С горы сверкал огнями отель «Монте–Карло». Он возвышался, словно сказочный замок, освещенный с фасада сотнями лампочек. Красных, желтых, синих. А как пахло: воздух был напоен ароматом ландышей, роз, герани. И высоко над головой – туманность Андромеды. Та самая, которую Ермунн только что съел чайной ложкой. И это оказалось совсем несложно.

Пронзительно громко засмеявшись, Ермунн похлопал себя по нагрудному карману. К восьмидесяти тысячам, имевшимся у него ранее, прибавилось сто пятьдесят пять тысяч эскудо. В общей сложности он теперь обладал капиталом более чем в двадцать три тысячи норвежских крон. Этого должно хватить надолго.

На следующее утро он встал поздно. В постели съел аннону и выпил теплого томатного сока. Слушал, как кукарекают припозднившиеся петухи. В одиннадцать он вскочил, принял душ и побрился.

В ванной он постоял перед зеркалом, разглядывая себя. Ермунн Хаугард, тридцати пяти лет. Столяр и начинающий писатель. Почти во всем сплошная посредственность. За плечами у него много недоделанного и половинчатого: незавершенное исследование на степень магистра, развод, недописанные новеллы и жизнь наполовину в Люнгсете, наполовину в Осло. Растительность на лице тоже какая–то недоделанная: не такая густая, чтобы отпустить бороду, и в то же время не настолько жиденькая, чтобы не бриться каждый день. К тому же он наполовину слепой, без очков не может сделать и шагу. А теперь еще он лысеет, у него плоскостопие и бывают приступы аллергического насморка. Весь он какой–то недоделанный!