Бертелсен ответил первое, что пришло на ум:

– В Драмменском объединении бумажных фабрик.

– Угу. – Венке задумчиво выплюнула жевательную резину в обертку, открыла окно и выбросила комок на дорогу.

В воздухе висела изморось. Венке вздрогнула и закрыла окно.

– Фу, как противно, зима без снега!

– Ну, меня ты допросила по всей форме, – вдруг сказал Бертелсен. – Теперь моя очередь. Скажи, у тебя есть виза на проезд через ГДР?

Венке испуганно посмотрела на него.

– Зачем? Разве вы едете в Италию через ГДР?

– А почему бы и нет?

– Разве так ездят?

– А почему бы нам так не проехать? Там, между прочим, тоже хорошие шоссе.

Он испытал почти садистское удовольствие, немного помучив ее. Отчего так? – удивился он про себя. Конечно, как у всякого человека, у Бертелсена было много слабостей и недостатков, но до сих пор он даже не подозревал, что способен на такую зловредность.

– Но ведь на этот раз вы не поедете через Восточную Германию?

– Не поедем, твое счастье, – коротко бросил он.

– Каким же путем мы поедем?

– Через Гамбург, Ганновер, Гёттинген, Кассель… – Он искренне порадовался, что груз у них не тяжелый: возле Касселя их ждали неприятные крутые холмы. – Вюрцбург, Нюрнберг, Мюнхен, Инсбрук. В Бреннере будет таможенный досмотр… Вот где продажные шкуры! Взятки там берет всякий кому не лень, даже таможенники. К тому же у них там чуть не каждый день забастовки. – Бертелсен фыркнул. – Не понимаю, как люди по доброй воле могут ехать в Италию!

– Я еду не по доброй воле.

– Да я не о тебе, – сварливо заметил он.

Одной рукой Бертелсен свернул себе самокрутку, не отрывая глаз от дороги.

– Хочешь мои сигареты?

– Предпочитаю самокрутки.

Венке достала пачку длинных сигарет с фильтром и закурила; затянувшись, она выпустила облако дыма на ветровое стекло.

– Чем ближе мы подъезжаем к Италии, тем больше я трушу.

– Знаешь, нас всех интересует один вопрос. – Бертелсен закурил свою самокрутку и скользнул взглядом по Венке. – Почему ты решила ехать в Италию таким способом?

– Нет денег на билет!

– И не у кого занять?

– А я не люблю занимать. Если возможно, стараюсь ни от кого не зависеть.

– Учти, в Милан мы не поедем.

– Я знаю.

– Зачем же ты сказала, что едешь в Милан?

Венке с упреком посмотрела на Бертелсена.

– Разве Слон тебе ничего не объяснил?

Бертелсен вздохнул.

– Так это правда, что тебя ждет в Фодже больная тетка?

– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросила она.

Прежде чем ответить, Бертелсен глубоко затянулся.

– Сегодня ночью я проснулся и почему–то подумал о тебе. Мне показалось, что ты сказала, будто едешь в Италию, думая, что мы едем только в ФРГ. Ты хорошо знаешь Слона, и для тебя не секрет, что мы часто бываем в ФРГ. Вот ты и решила: скажу – Милан и доеду с ними, куда мне нужно.

– Вот, значит, какого ты обо мне мнения! Выходит, я – такая корыстная дрянь… – Она умолкла, как будто ей не хватало слов.

– Take it coolly.[85] Ничего удивительного, если мы тебе не доверяем и пытаемся в тебе разобраться. Слон ни разу не возил с собой девушек. Он и словечком не обмолвился, что у него вообще есть девушка. И вдруг ты появляешься на пароме…

Бертелсен отпустил руль и сделал правой рукой выразительный жест. Недокуренная самокрутка словно прилипла у него в углу рта. Потом он снова положил руку на руль и покачал головой.

– Все это так непонятно, что… – Он даже не стал заканчивать фразу.

– Ты веришь в судьбу? – Венке больше не сердилась, она как будто поддразнивала его. – Я, например, верю. Во всяком случае, теперь. – Она снова стала серьезной. – Нам со Слоном было очень хорошо вместе… впрочем, это неважно и касается только нас двоих. Иногда мне хотелось позвонить ему, а у него возникало желание позвонить мне, но у нас обоих никогда не хватало смелости. Потому–то и странно, что случай так неожиданно свел нас на пароме. – Она смотрела прямо перед собой и чему–то улыбалась.

– Слушай, Венке, мы со Слоном работаем вместе уже пять лет, он мой товарищ, смотри берегись, если ты его обманешь!

– Я не собираюсь его обманывать. Я хоть сейчас готова выйти за него замуж, если только он сменит работу. Мне не хотелось бы, чтобы мой муж то и дело уезжал из дому на несколько дней.

– Вот и Кари, моя жена, тоже недовольна, что я все время в разъездах.

– Еще бы, она небось сидит и трясется, как бы с тобой чего не случилось. И пока тебя нет, у нее все валится из рук.

– Это точно, – согласился Бертелсен. – Особенно ей не по себе без меня с тех пор, как у нас появился Малыш. Ему всего три месяца, а он у нас уже самый главный!

Бертелсен сунул руку в боковой карман и вынул бумажник. Расстегнув его одним пальцем, он попросил Венке достать оттуда фотографии. Красивые, цветные фотографии на матовой бумаге. Первый снимок был сделан, когда Малышу было всего несколько часов, последний – за неделю до отъезда Бертелсена. Малыш в постельке, возле которой стоят гордые родители. Малыш и Кари в разных вариациях.

– Какой хорошенький! – восхитилась Венке. – И жена у тебя такая симпатичная!

Бертелсен тут же разразился длинным монологом о Малыше.

Он замолчал, когда подошло время обедать. Было видно, что Бертелсен хорошо знает местность, по которой они проезжали, и потому так ловко рассчитал время, что закончил свой рассказ, когда они подъехали к тому месту, где обычно останавливались отдохнуть.

Им пришлось довольно долго ждать вторую машину. Когда трейлер Гюндерсена и Лиена наконец подъехал к стоянке, предназначенной для таких крупных машин, и остановился рядом с первым, выяснилась причина задержки. Лиену было так плохо, что в пути им пришлось несколько раз останавливаться, чтобы он мог прийти в себя и глотнуть свежего воздуха. Он и сейчас еще был весь зеленый. Гюндерсен злился.

– На этот раз нам ничего не останется от Steuer, – досадовал он. – Наоборот, еще с нас сдерут. Вот увидите.

– А что такое Steuer? – поинтересовалась Венке.

– Это своего рода дорожный налог, – объяснил ей Слон. – За каждый день, что мы едем по этому чертову шоссе, мы выкладываем по тридцать марок. Всю сумму платим сразу, когда пересекаем границу, и, само собой, нам дается квитанция. А когда мы покидаем ФРГ, делается перерасчет. И, как правило, нам всегда возвращают немного денег.

Он старался говорить спокойно и неторопливо, чтобы никто не догадался, что ему так же плохо, как Лиену. Слон понимал Гюндерсена, но сочувствие его было на стороне Лиена. Не так–то просто вести такую махину, когда твоя голова вот–вот лопнет.

Всей гурьбой они вошли в кафетерий, который носил романтическое название «Der goldene Hirsch» – «Золотой олень». Настроение у всех было скверное. Они молча выстроились в очередь у прилавка, привычно ставя тарелки на подносы. Даже Венке не проронила ни слова. Слон попросил ее найти свободный столик, пока он расплатится за них обоих. Она ушла в дальний угол и заняла стол на пятерых.

Когда они расселись, Гюндерсен сердито посмотрел на Лиена.

– Думаю, ты сумеешь найти оправдание всем нашим остановкам. И не надейся, на мотор я валить не стану, он работает как часы.

– А зачем вам докладывать про все ваши остановки? – спросила Венке, которой хотелось всех успокоить и примирить.

Гюндерсен фыркнул:

– А мы и не будем докладывать, за нас это сделает регистратор движения.

– Регистратор движения? – удивилась Венке. – Не понимаю…

– Регистратор движения – это такой хитрый счетчик на щитке приборов, – объяснил ей Слон. – Он автоматически фиксирует весь наш путь: скорость, остановки, время – и все это с точностью до секунды. Фирма «Кинцле»!

Неожиданно гнев Гюндерсена обрушился на Слона.

– Ты что, переводчик? Или Дельфийский оракул? Думаешь, я сам не в состоянии отвечать на вопросы?

Тяжелый кулак Слона поднялся над столом. Его глубокий вздох был похож на стон.