Неисчерпаемое античное наследие — в латинском его одеянии — давало пищу уму, искавшему историческую мерку для переживаемых событий; отсюда сопоставление новых героев с героями легендарными (прежде всего с Александром Македонским), чьи пути и мечты были так понятны для современников и участников Крестовых походов XI—XII вв. Им понятны и близки были и отважные сыны Спарты, Аргоса и Трои, проливавшие кровь ради прекрасной Елены, и мудрые кормщики Улисс и Эней.
И христианская традиция, и чудовищно перепутанные, но увлекательные сведения об античном мире внесли ощутимый вклад в формирование романа как жанра. Однако историки литературы, изучавшие генезис рыцарского романа, недаром указывают также на значение фольклорных основ, малых повествовательных форм — сказок (contes) и песен (lais), развившихся на территории Франции, включая ее кельтские районы, как на особенно существенные истоки возникавшего романа. Эти сказки и песни стали питательной средой для рождения нового большого повествовательного жанра. В них полно отразился тот кельтский сказочный мир, который расцвел в землях, населенных кельтами в пору Раннего Средневековья. Жанр кельтской устной словесности, особенно важный для сохранения кельтского эпического материала, так называемый «мабиноги» (множественное — «мабиногион»), должен быть учтен как важнейший фактор, влиявший на возникновение некоторых ветвей рыцарского романа (например, мабиноги об Ивайне, Герейнте или Передуре). В кельтской среде Бретании и Уэльса возник цикл сказаний, который был связан с памятью о герое борьбы кельтов против англов и саксов — вожде одного из британских племен Арториусе. Это он превратился со временем в сказочного Артура средневековых преданий. Сейчас может считаться доказанным его историческое существование и его подвиг — упорное многолетнее сопротивление, попытка сплотить кельтских вождей вокруг идеи кельтского единства и внушительная победа над саксами при горе Бадоне.
Исторический Арториус, носивший еще употребимое в те далекие времена латинское воинское звание comes’a, т. е. вождя, превратился в легендарного короля Артура, чье имя прошумело по всей Европе: его тяжелая конница стала со временем в памяти кельтов рыцарским братством сказочного Круглого Стола, доблестным союзом защитников-христиан от неверных, орденом борцов за справедливость, как ее понимали средневековые люди. Запомнилась и гибель Артура, последовавшая от всем понятной и слишком частой в те времена причины: от братоубийственной смуты среди его рыцарей. Образ полуримского, полукельтского воителя в богатырских сказках (мабиноги) расцветился затем множеством значительных и второстепенных деталей, стал образом великого государя, защиты и оплота в борьбе против зла и насилия, образом народного справедливого владыки, напоминающего Александра Македонского или Карла Великого народных сказаний и легенд. Более того, в истории Артура есть и жена-изменница, и неверный друг, нарушивший обет рыцарской верности другу-королю, и своевластные, надменные вассалы, которые не желают подчиниться кроткому, хотя и храброму сюзерену. Переплетаясь со сказаниями об Артуре, множество других кельтских преданий, как, например, предание о доблестном Дростане — Тристане и его несчастной любви к Ессилт — Изольде, слились в прихотливый узор сюжетов о рыцарях Круглого Стола и их добром и мудром повелителе. Очевидно, сказы и песни бретонских и северофранцузских бродячих певцов разрабатывали различные отдельные эпизоды этих преданий, предполагая, что слушатели так или иначе были знакомы в целом с историей выдуманного царства справедливого короля Артура. Об этом мы можем судить, например, по творчеству Марии Французской — наиболее известного автора лэ, очевидно, использовавшей народную основу для своих небольших поэм со сказочным или с любовно-психологическим сюжетом. Но лэ Марии — явление более позднее и более зрелое, чем первые песенные предвестия куртуазного романа.
Одним из непосредственных предшественников рыцарского романа была рифмованная хроника на романском языке, восходящая к хронике латинской, этому своеобразному жанру литературы Раннего Средневековья. В хронике особенно ощутим стык жесты, сказки и рождающегося нового жанра: одним из первых вестников его приближения был кельтский клирик Гальфрид Монмутский, автор латинской прозаической хроники «История королей Британии» (ок. 1136). Появление этой книги было вызвано потребностью придать молодой англо-нормандской державе Плантагенетов блеск и историческую представительность. Гальфрид, опираясь на латинские источники и домысливая на свой манер их недомолвки и пробелы, проследил историю рода Энеева до его потомка Брута, якобы и давшего британцам их племенное имя. Затем история королей Британии доводилась у Гальфрида до легендарного Артура. Ему хронист уделял особое внимание. Под его пером из борца против саксонского завоевания Артур превратился в могучего завоевателя, правившего почти мировой империей.
Откровенно экспансионистский размах этой политической утопии, отражающей притязания островной монархии на создание действительно гигантской империи, несомненен. Лондону понадобился собственный Карл Великий, коронующийся в Риме на власть над покоренными народами. В политических целях был использован и мотив борьбы между королем Артуром и мятежными баронами: книга Гальфрида была строго монархична по своей концепции и феодальная анархия в ней осуждалась самым решительным образом.
ФРАНЦУЗСКИЙ РЫЦАРСКИЙ РОМАН
Переводы книги Гальфрида на англо-нормандский диалект старофранцузского языка появились уже в середине XII в., а на староанглийский — на исходе столетия. Французскую обработку хроники Гальфрида сделал замечательный поэт и историограф Вас, чья деятельность протекала при дворе Генриха II Плантагенета, просвещенного и энергичного властителя. Обе важнейшие поэмы Васа — «Роман о Бруте» и «Роман о Роллоне» — явления переходные от рифмованной хроники к роману.
Особенно живым творческим импульсом оказалась поэма о Бруте. Именно здесь, в четком старофранцузском рифмованном восьмисложнике, красочно и лаконично Вас с блеском и выдумкой изложил то, что ему казалось особенно существенным в хронике Гальфрида, — не только се сюжетную канву, но и политический подтекст. У Васа получает первую разработку мотив рыцарского братства, столь важный и конструктивный в поэтике куртуазного романа. Впервые появляется у Васа и волшебный Круглый Стол, вокруг которого собираются соратники Артура, первые среди первых и равные среди равных, не знающие страха и не ведающие низкого чувства зависти. У Васа не было еще самого популярного героя рыцарских сказаний — Ланселота Озерного, который станет центральным персонажем поздних прозаических обработок рыцарских сюжетов (XIII в.), но были уже жизнелюбивый и легкомысленный Говен и пылкий Ивейн, были молочный брат Артура — сенешаль Кей, коннетабль короля — верный Бедивер, был, наконец, и волшебник Мерлин, мудрый друг Артура, о чародействе которого незадолго до Васа рассказал, на этот раз уже стихами, все тот же Гальфрид из Монмута.
Книгу Васа уместно было бы назвать романом «историческим» при всей условности этого термина, лишь с большими оговорками применимого к эпохе Средних веков. У Васа, несомненно, присутствовало чувство историзма: он пытался поставить описываемые вымышленные, легендарные, во многом продиктованные фольклором события в привычный исторический ряд, связать настоящее с прошлым. Во всех последующих, уже чисто романных обработках артуровских сюжетов чувство историзма было нарушено. Артуровский мир как средоточие подлинной рыцарственности утрачивал связь с современностью. Он был не просто удален в неопределенное прошлое, он оказывался совсем в иной, фиктивной действительности, превратившись в красочную и овеянную поэзией подвига утопию, вымышленный и несбыточный характер которой содержал в себе — и это несомненно — скрытый упрек современности, бесконечно далекой от высоких идеалов, царивших в королевстве Артура.
