Через месяц я вернулся в Париж, где родился и вырос. Навестил мать. Она постарела. В ее некогда черных, как вороново крыло, волосах появились серебряные пряди. Моя вина… Мы, скажу честно, мало общались. Вскоре после смерти моего отца, в 1971 году, у нее появилась новая семья. С отчимом, служащим нотариальной конторы, мы, как говорится, не сошлись характерами. Он считал меня слишком наглым, а я его – слишком большой сволочью. В канун моего восемнадцатилетия мы крепко повздорили. Этот жирный придурок позволил себе сказать резкость про моего покойного отца. Секунду спустя он неожиданно упал, причем так неловко, что сломал себе челюсть. Прискорбный случай сказался лишь на его аппетите (несколько недель он питался через трубочку), но наших отношений не улучшил. Не скажу, что меня это сильно расстроило. В результате всего этого в 1973 году, после получения степени терминаля[2], я отказался продолжать учебу и завербовался в Иностранный легион. Про службу рассказывать не буду. Если вас это интересует по долгу службы, то все подробно описано в моем личном деле. Там найдется все, начиная от учебной базы в Кастельнодари.
Еще мгновение – и я вижу ворота кладбища Сен-Женевьев-де-Буа, в сорока километрах от Парижа. Чуть левее православной церкви Успения Божией Матери – несколько дорогих для меня могил. Здесь похоронены мой отец, дед и даже прадед. Нет, фамилия Нардин – не русская. Предки были французами, которые после Французской революции уехали в Россию. После 1917 года они вернулись обратно. Если сказать точнее, то вернулся мой прадед с семьей. Круг путешествий «русских французов» (как назвали нашу семью соседи) замкнулся. Пятнадцать лет спустя я возвращаюсь к своим истокам, оставив в прошлом бесшабашного юношу, который любил жизнь. Мечты развеялись прахом, а прошлое иногда приходит по ночам. Оно садится у изголовья и таращит свои мертвые глаза в пустоту. Хотя нет, это другое прошлое. То, что заставляет просыпаться в холодном поту, когда вижу черно-белую кровь и погибших друзей. Странно, но мои сны никогда не бывают цветными. Может, это и к лучшему? Отгоняю от себя эти видения, просиживая до рассвета у окна, выходящего на тихую парижскую улочку, но они не уходят. В комнате прохладно, по стеклу стекают капли дождя, а я кожей ощущаю африканскую жару и слышу звуки очередной войны. Войны, о которой забыли спустя несколько месяцев после того, как отгремели последние выстрелы. Для меня это воспоминания с привкусом горечи и боли. Для других – еще одна точка на карте мира, где схлестнулись интересы политиков и дельцов. И конечно, еще одна подходящая тема для журналистов, чтобы привлечь аудиторию телевизионных каналов и продажных бульварных листков.
Подходящей работы на родине не нашлось. Были несколько предложений, но я, немного подумав, отказался. Слишком тонкая грань между криминалом и честным бизнесом. Вы можете не верить, но даже у наемников есть определенный кодекс чести. Так бы, наверное, и мучился, как это часто случается с легионерами, которые не смогли найти свое место в мирной жизни. На мое счастье (или несчастье, не знаю), из полка мне переслали письмо от моего старого приятеля Джузеппе Марино. Человека, с которым я дружу больше десяти лет. Бок о бок мы участвовали во всех переделках, где принимал участие наш Второй парашютно-десантный полк. Вместе с ним штурмовали отель «Импала» в Кольвези и глотали пыль в Африке. Старина Пеппино[3] после того, как три года назад ушел в отставку, уехал в Америку, где поселился в маленьком городишке Флоресвиль, неподалеку от Сан-Антонио. Первое время он работал телохранителем у одного техасца, занимавшегося нефтяным бизнесом, а потом женился на худенькой гречанке по имени Ия и устроился в частную охранную фирму. Купил в кредит небольшой домик и живет, наслаждаясь сомнительными прелестями тихой семейной жизни. Как я понял из нескольких скупых строк, клиентов у его конторы немного. Обслуживают небольшую корпорацию, которая трясется над своими секретами, как курица над первым яйцом, и денег на охрану не жалеет. По словам Джузеппе, работа не пыльная (он уже отрастил небольшое брюшко и привык к телевизору по вечерам). Согласен – это лучше, чем устанавливать порядок в очередной банановой республике, которая не поспешила прогнуться перед нашими толстосумами. Почему бы и мне не попробовать пожить спокойной и размеренной жизнью? Ожирение мне не грозит – в нашем роду отродясь толстяков не было.
Воскресная прогулка по парижским улочкам хорошего настроения не прибавила. Нет, я не расист, но увольте меня от сомнительного удовольствия лицезреть засилье иностранцев во Франции! Странный взгляд для легионера, скажете вы? Да, может быть, и так, но будем appeler un chat un chat[4], есть разница между наемником, рискующим своей шкурой, и пришлым бездельником, сидящим на шее налогоплательщиков. Помяните мое слово – пройдет лет двадцать, и эти приезжие будут жестко диктовать свои правила нашим пышнотелым и обленившимся рантье. История знает множество примеров, когда чужаки низвергали целые империи в бездну хаоса и запустения. Так будет и с Францией, дайте им только время.
Америка… Не скажу, что меня привлекает эта страна, но выбирать не приходится. Тем более что Техас – наверное, единственное место в этой стране, где люди еще не заражены новомодным словом «толерантность». Где до сих пор гордятся своими сыновьями, служащими в морской пехоте, и презрительно кривят губы при виде женоподобных мужчин.
Не откладывая дела в дальний ящик, поздно вечером я созвонился с Джузеппе. Связь была не ахти какой, но даже расстояние не смогло приглушить его радостные вопли.
– Медведь! Рад тебя слышать, дьявол тебя раздери!
Медведь – это я. Точнее, это прозвище, которым меня окрестили в Легионе. И «крестным отцом» был именно Пеппино. В одной африканской дыре, куда нас отправила Франция, ему попалась в руки изодранная книга без обложки. Читать он не любил, но чего не сделаешь от скуки? Вот он и вычитал о происхождении некоторых имен. Выяснилось, что Нардин – это усеченная форма от итальянского имени Бернарден, с германскими корнями. «Храбрый медведь». Не знаю, но мне не нравится затасканное выражение «храбрость». Хуже него только «мужественность». Вслушайтесь в истеричное «он мужественно терпел…».
Так и тянет пустить слезу, глядя на очередного обрюзгшего страдальца, томно взирающего на мир. Мужчина никогда не терпит, не выносит и не страдает. Он действует. Действует и борется – даже тогда, когда весь свет восстает против него.
– Привет, Джузеппе! Слышал, что ты стал большим любителем пива и гамбургеров?
– Как бы не так, Поль. Стараюсь держать себя в форме.
– Ну-ну… Бегаешь по утрам? Или для этого ты женился на гречанке? – усмехнулся я. – Понимаю: mieux vaut tard que jamais[5]. Может, из тебя еще и выйдет приличный человек. Хотя, вспомнив несколько амурных историй…
– Оставь свои грязные намеки, сержант!
– Упаси меня бог, Пеппино!
– Ия говорит, что она позаботится и о твоей холостой судьбе. У нее на примете есть одна приличная девушка, так что скучать не будешь…
– Гречанка?
– Конечно! Ее кузина. Девушке пора замуж, и…
– Ах вот как! – засмеялся я. – Тогда начинаю подумывать о том, чтобы отказаться от этой рискованной поездки. Вспомни слова Эрюлена!
– Разве наш полковник что-то имел против женщин?
– Нет, но он сравнивал женатого человека со взведенной гранатой…
– Не переживай, Медведь! Вспомни, что наемники не умирают.
– Да, конечно. Они спускаются в ад, для перегруппировки. Что там с работой, Пеппино?
– Тоска смертная, – вздохнул он. – Правда, есть одно интересное предложение, но это не телефонный разговор. Обсудим при встрече.
– Надеюсь, ничего противозаконного?
– Lascia stare, Orso! Tutto andrá bene![6]
