Утром из спальников вылезали с воплями - ночью ударил крепкий заморозок и из теплого спальника в замерзшую одежду, перелезать было некомфортно. Потом грудились около костра, без каких либо признаков трудового энтузиазма. Но Хомич пригрозил самым мерзлякам положить полуторную норму груза «для сугрева» и отряд во главе с начальником отправился в новую ходку за грузом, оставив на таборе одного Марка Парашкина.
Марк полез в палатку, которую он на правах «зубра лесоустройства» делил с начальником, и совсем уже было решил завалиться до обеда в постель, но увидел оставленное Хомичем ружье и передумал. «Давненько я не брал в руки ружье, тем более заряженное – сходить по уткам, что-ли?». Вчера, проходя мимо озер, они спугивали целые стаи уток. Марк, прихватив патронташ, двинулся к ближайшему озеру. Озеро действительно кишело утками. У Марка от азарта затряслись руки. Первый выстрел оказался не слишком метким. Прицелившись в ближайшую утку и сильно дернув курок, он промахнулся метра на три. Но промахнулся, зато удачно, подстрелив при этом двух крякв. Раздевшись, вошел в воду. Вода неожиданно оказалась теплой, зато под ногами, на дне был настоящий лед. Марк, не ожидавший такого свинства, подскользнулся и плюхнулся задом в воду. Плыть не пришлось - глубина нигде не превышала метра. Забрав добычу, Парашкин пошел дальше. Метров через триста увидел другое озеро. Спугнутая им стая не стала себя утруждать и устроилась в соседнем озерке, смешавшись со здешними утками. На этот раз Марк уже не волновался. Не особенно тщательно целясь, он выстрелил в центр кучи и опять попал. Перезарядив ружье, подождал, когда испуганные утки сделают круг и, когда они пролетали над его головой, выстрелил наугад, уверенный, что дробь сама найдет добычу, и не ошибся. Упала еще одна утка с острым как шило хвостом. Охота увлекла Парашкина, и он еще часа четыре бегал по озерам и палил по птицам. Правда везти стало меньше: пуганые утки разбились на мелкие стайки и пары, но все–таки иногда Марк попадал в цель, даже подстрелил черного красавца- турпана. Остановился он, только расстреляв весь патронташ. Тут только заметил, как потяжелел его рюкзак. Двенадцать уток, всех видов, названий большинства из которых он не знал, приятно оттягивали плечи. На таборе пришлось изрядно поработать, ощипывая добычу. Набрав почти полное ведро, залил водой и повесил тушиться на медленном огне. Когда отряд вернулся, ужин уже был готов.
– Голодный бич злее волка, сытый добрее овцы, - завопил Старый Большевик Драбкин и бросился на манящий запах. Шахназары сумели выклянчить у Хомича аванс на покупку носок и купили целую коробку зубного эликсира на спирту. Благодаря бдительному надзору начальника большую часть коробки удалось донести до табора. Даже такая гадость, как эликсир, не сумела отбить у бичей аппетита, и ведро тушеной дичи перекочевало в «наэликсиренные» желудки.
Сытые и умиротворенные бичи расселись вокруг костра и, прихлёбывая чай, трепались. Сперва помянули нехорошим словом бригадира, не давшего трактора для перевозки табора, затем племянника, который, напротив, согласился увести на лошади несколько мешков, но по причине слабого знакомства с топографией уволок барахло на другой алас. Тема невезения и стала предметом рассказа Хомича.
Рассказ о невезении.
Начальник партии Артёмов нервничал. Хотя до лагеря Володи Зыбайло оставалось добрых полчаса лета, он то и дело наклонялся к иллюминатору и вглядывался в плывущую под вертолетом тайгу. Месяц назад он разбросал отряды по таксаторским участкам и с тех пор имел с ними связь лишь по рации. Четыре отряда более- менее откликались на его призыв: «Ландыш-18» на связи», один только «Ландыш-5» стойко молчал. Зыбайло, чьим позывным и был «Ландыш-5», стоял со своим отрядом дальше всех, и поначалу Артемов приписывал его молчание несовершенству аппаратуры. «Недра» - рация маломощная, и если не натянул, как следует антенну и противовес- «слышимость в пределах видимости». Артемов опросил своих «Ландышей» - слышал ли кто из них в эфире «пятого», и хотя ответ был отрицательным, не очень беспокоился. Таксаторы народ свободолюбивый и своенравный. Для того чтобы не слушать «отеческих поучений» своего начальника, готовы, как этот Зыбайло неделями не выходить на связь.
– Ох, и выдеру я, как сидорову козу этого щенка, запоет канареечкой!
В науке ругательств Артемов был дилетант, и если не считать экзотической канареечки, обходился образами домашних животных. Тем не менее, эта довольно неопределенная угроза в адрес таксатора его успокоила, и он забыл про Зыбайло до самого отчета. Отчет, то есть сбор нарядов, ведомостей, актов и прочих подобных бумаг - кошмар инженера - полевика. Каждый месяц нужно сосчитать не только зарплату; налоги, полевые, алименты, но и расход продуктов, барахла и денег. Если учесть, что зарплата выдается только в конце сезона, то вся эта работа, кстати, не оплачиваемая, проводится только для отчетности. Как сказал классик- «Социализм есть учет», и будь добр, отдай 3-4 дня в месяц социализму, то есть учету. Впрочем, грех жаловаться. Не будь отчетов, кто бы дал начальнику партии деньги на вертолет. Топал бы сейчас с рюкзаком по тайге, ночуя под кустом. А для отчета и на вертолет денег не пожалели.
Володя выбрал место для табора на берегу небольшой речки. Свою палатку поставил рядом со стоящей на отшибе сосной, чтоб закинуть на дерево антенну от рации. После обеда произошло неприятное событие. Таборщик поставил грязную посуду в речку и пошел к костру за теплой водой. Непонятно откуда взявшаяся волна подхватила чашки и кружки из консервных банок. Вторая неприятность, случившаяся в этот день, оказалась серьезнее. Вся партия топоров, кроме двух, оказалась бракованной - при насадке на топорища полопались и для работы не годились. Ночью от ветра упала сосна, и точно на палатку. Володю спасло только чудо. Толстый сук проткнул спальник в нескольких сантиметрах от головы. Рацию и буссоль, стоявшие на столе, разбило вдребезги. У ружья расщемило ложе и погнуло ствол. Утром, поправив разрушенную палатку, Зыбайло взяв всех рабочих, кроме таборщика, вышел в заход. Собирались дней на пять, но возвращаться пришлось через два дня. Сапоги, с виду вполне нормальные, разваливались на глазах. На таборе их ждал новый удар. Вместо новых палаток увидели лишь пепелище.
–Костер – то уже догорал, когда я спать пошел. Гад буду - одни угли оставались. А ночью так полыхнуло, что еле из палатки выскочил.
Из многочисленного таборного имущества и продуктов остались лишь два ящика тушенки, да кое – какая негорючая мелочь. Ночью прошел дождь, все промокли. Утром развесили одежду на просушку и легли подремать на солнышке. Никто не заметил, как из-за леса вынырнул крутящийся столб воздуха. Мгновение спустя на них обрушился вал пыли и мусора. Когда смерч ушел, их одежды уже не было. Осталось одно - сидеть и ждать вертолета. Голышом по тайге не ходят - комары съедят.
Первые слова, которые сказал Артемов подбежавшему Зыбайло были:
– Все живы?
– Все!
–Ну, рассказывай…
На этом, как ни странно, неприятности закончились. Имущество списали, Зыбайло получил выговор, но лесоустройство на своем участке сделал сам. И даже никто из рабочих, кроме таборщика, не сбежал. Вот только теперь, начиная любое дело, Зыбайло как следует, напивается. Говорит, что к пьяным удача благоволит.
Следующим рассказчиком был Студент. Поскольку молодежный сленг 70-десятых вряд ли будет известен через несколько лет, автор взял на себя смелость перевести его рассказ на почти классический язык. В оригинале первая фраза звучала так: Димаку не перло, фуфло, а не кайф.
Рассказ Студента о везении. Димке не везло всю жизнь. В четвертом классе он умудрился при игре орел – решка не угадать сто раз подряд. ( Если кого-то волнует моральный облик школьников 60-десятых, могу сразу сказать, что игра шла не на деньги, а на шелбаны). Это вызвало конфликт между двумя юными математическими дарованиями из его класса. Одно дарование утверждало, что этого не допускает теория вероятности. Другое дарование допускало такую возможность, аргументировав свой аргумент хорошей затрещиной. Юные математики были закоренелыми теоретиками. Будь они экспериментаторами, они обратились бы к Димке, у которого накопился печальный опыт в обращении с числами. Если он собирался ехать на трамвае до кинотеатра, то можно ставить тыщу на рубль, что мимо промчатся 10 двоек, 15 однерок и ни одной нужной тройки. До тех пор, пока сеанс не начнется. А когда Димка захочет съездить на однерке в парк, пойдут одни тройки. Ходить в магазин для Димки было мучением. Продавщица наливала в его бидончик три литровых мерки молока. По всем законам математики, должно получиться три литра, но дома выяснялось, что в бидончике, увы, лишь два литра. Мама огорчалась, ругала Димку и продавщицу. Но Дима знал, продавщица здесь ни при чем. Опять числа подшутили. В девятом классе на уроке химии он на глазах ошеломленной учительницы растворил в ста граммах воды килограмм поваренной соли, причем проделал это в 200-граммовой колбочке. Учительница очень рассердилась, обругала его хулиганом и выставила за дверь. А потом расплакалась и сама убежала из класса. За сорванный урок Димке пришлось краснеть перед завучем, а потом на комсомольском собрании, где его обозвали оппортунистом и обязали прекратить всякие антинаучные чудеса. При поступлении в институт числа опять сыграли свою роковую роль. На экзамене по математике Димка попутно доказал теорему Ферма. Старичок профессор, потративший полжизни на доказательство этой теоремы, сердито поставил Димке двойку, саркастически заметив – Стыдно в ваши годы, молодой человек, не знать, что теорема Ферма не имеет решения. Займитесь лучше вечным двигателем. И указал на дверь. Димка уже привык к постоянному невезению, не очень огорчился и даже стал утешать плачущую абитуриентку, которая не доказывала теорему Ферма, но и уравнений не решила. Он принес стакан воды и по-джентльменски предложил чистый носовой платок. Девушка вытерла слезы, и оказалась прехорошенькой. Они прекрасно провели день, съездили на пляж, сходили в кино. И только расставшись со своей возлюбленной, как про себя называл уже девушку Димка, он вспомнил, что числа не подвели его ни разу за весь день. Наоборот, они как-будто взялись ему помогать. Трамваи подкатывали, словно по заказу, в кино им билеты продали, хотя на этот фильм все распродали еще вчера (племянница замзаворгсектора горкома попросила переменить сеанс, муж задерживался). Входя в подъезд, Димка с удивлением заметил, что лампочка впервые не перегорела при его появлении..А, сколько пришлось помучиться из-за этих лампочек. Только войдя в квартиру, Димка вспомнил, что не спросил у девушки ни фамилию, ни адреса, ни телефона. Телефон?! А почему бы не попробовать? Он набрал на диске первые попавшиеся цифры и услышал в телефонной трубке такой уже родной голос – Алло, кто звонит? Дима! Ой, хорошо, что позвонил, мы же не договорились, где завтра встретимся! Числа повернулись к Димке лицом.
