– Пф-ф, наивное дитя, ты думаешь, мне все так просто расскажут? – развел руками Нечистый. – Вот я спросил однажды у господина Белиара, больно ли это, крылья терять; он же падший. Так тот мне взял и руку отодрал. Объяснил, что примерно так. А шрам до сих пор остался. Бр-р... С тех пор я боюсь здесь что-либо спрашивать. Да и тебе не советую. Эй-эй, ты что, слабонервная?

Я прислонилась к стене, стараясь дышать ровно, чтоб привести в порядок поплывший в неизвестном направлении рассудок. С фантазией у меня всегда в порядке было, поэтому я как представила...

– Ну все-все... все в порядке со мной, – я вяло попыталась отмахнуться, чтоб он меня по щекам не хлопал.

А между тем, ни черта не в порядке. Снова этот мерзкий гул в ушах...

Я судорожно вздохнула и беспомощно сползла по стене, закрывая лицо руками. Только не в обморок. Не сейчас.

Перед глазами все нервно как-то вздрогнуло и размылось, а в следующее мгновение вновь стало четче. Однако я не долго этому радовалась, потому что...

Кап-кап... кап-кап...

Запах крови пробивается в нос, заполняет собой рассудок, душу и все мое естество.

Стараюсь не дышать, но это ничуть не помогает. Он будто сквозь клетки сочится. И от этого дурно.

Что это вообще? Тяжелые стены, построенные наскоро, наверное; из неприлично-неровных камней, чем-то запачканных.

Дышится тяжело.

По булыжникам извиваются, словно змеи, гнилые уродливые растения; я таких никогда не видела. Вода под ногами совсем черная почти. Если это вода.

Куда я иду? Куда мне надо идти? Впрочем, это неважно. В конечном итоге я все равно там окажусь.

Дьявол.

Почему больно?

В сумрачной, полуобморочной почти, дреме, натыкаюсь на решетку и тут же отскакиваю, потому что слишком резко ударяет в нос запах ржавчины. Сверху крошится потолок, с тихим плеском роняя в воду серую пыль.

Оборачиваюсь...

...теперь только понимаю, зачем я здесь.

Ее спутавшиеся грязные волосы, мокрыми клочками спадают по плечам и спине; кожа тусклая, болезненно-серая; под глазами залегли глубокие синюшные тени.

Лицо серьезное, строгое даже почти.

С губ до подбородка тянется тоненькая засохшая струйка крови.

Запястья, оставляя темные рваные раны, сковывают на вид безумно тяжелые, изъеденные рыжей ржавчиной цепи.

Это все такое мое и, в тоже время, совсем чужое...

Едва касаюсь Ее подбородка, чтоб стереть темные пятна крови...

Зачем?

...как все разом исчезает, оставляя за собой лишь тьму, непроглядную и плотную, как в Преисподней.

А внутри только я. И Она.

Долго смотрит на меня усталыми тусклыми глазами.

Дрожат руки.

– Кажется... я давно... – каждое слово Ей с огромным трудом дается, но внезапно Она будто загорается изнутри, ярко, нервно и судорожно, – скажи, мне можно еще вернуться? Скажи, он до сих пор злится или... забыл вовсе? С-скажи...

– Тебя ждут, – мне тоже говорить тяжело, к тому же эти вспышки странные в груди, – почему не придешь?

– Не могу я...

– Отчего же?

– Сама знаешь. Должна знать.

– Откуда мне? Я же совсем другое. Ты вот она... – взмахиваю ладонью в воздухе, вспоминая про девушку в цепях,

– Ты-то тогда кто? – грустно спрашивает мое почти-отражение, прикрывая глаза. Окончание фразы доносится уже словно сквозь туман какой-то...

Я вздрогнула, как от резкого испуга, и несколько минут сидела без движения, глядя перед собой, и судорожно пытаясь отдышаться.

– Видела что-нибудь? – спросил Нечистый, все это время терпеливо сидящий рядом на полу.

Я только рассеяно покачала головой.

– Как знаешь. Не хочешь рассказывать, приставать не буду, – он встал, помогая мне подняться.

Уже знакомая дверь кабинета. Колени все еще дрожат. Ладонь лежит на приятно-прохладной ручке. Потом нажимает.

– Вынужден вас оставить, – чуть заметно поклонился Нечистый и тут же исчез.

А он понятливый. Это высоко ценится.

Дверь вслед за мной захлопнулась.

Дьявол стоял спиной ко входу еще некоторое время, наводя порядок в своих документах. Томя ожиданием. Сводил с ума.

– Что ж, полагаю, мы можем наконец поговорить наедине, – он наконец обернулся ко мне.

Повинуясь небрежному жесту аристократически-тонких пальцев, в замке щелкнул ключ.

– Я... еще не могу тебе ответить...

– Я и не требую твоего решения столь быстро. Не думал, что ты вообще станешь колебаться. Сразу откажешь.

И тут в голову неожиданно пришла мысль, что мгновения до тех пор, пока я не приму окончательного решения, будут для него не менее мучительными, чем для меня самой.

– А что тогда будет? Если я соглашусь и воссоединюсь с Сиерой? Что случится с моим сознанием? Оно будет полностью подавляться?

– Сейчас у Сиеры почти и не осталось сознания, как такового. Все оно в тебе. Поэтому ничего не спрашивай. Вы совсем равнозначны. Просто она дух. А ты человек. Оболочки разные, а суть одна. Понимаешь? – он обнял меня и прижал к себе. Так близко, что дыхание теплое на щеке чувствовалось.

Я не понимала. Я уже давно перестала что-либо понимать. Только кивнула.

Безумно как-то.

Черт.

Но его слова меня успокоили даже.

Две верхние пуговицы на рубашке моей расстегнуты. Теплые губы будто невзначай коснулись шеи; и тело сразу же прошибла дрожь. Я вцепилась в его плечи слабеющими пальцами: почувствовала, как ноги подкашиваются.

– Прекрати...

– Почему? – еще один поцелуй. И еще один, в губы уже, срывая с них тихий вздох.

Потому что, черт возьми, я и сама не знаю, кто сейчас перед тобой стоит, Дьявол. Потому что, наверное, все-таки не я. Потому что больно от этого.

– Прекрати, – я уперлась ладонями в его грудь, пытаясь отстраниться.

Светловолосый Князь изучал меня каким-то отстраненным взглядом еще некоторое время. Потом со вздохом выпустил из объятий.

– Вот, держи.

На моей шее оказался маленький сиреневый камушек, совсем неприглядный. На тонкой темной тесемке.

– Что это?

– Чуть позже узнаешь, просто береги его. Ладно?

Я только кивнула. Опять загадки какие-то...

– А сейчас, полагаю, ты есть хочешь?

Я кивнула уже куда энергичнее.

Часть 54

Дьявол сидел напротив меня, лениво откинувшись на спинку стула. Наблюдал. Мне от этого слегка неловко было. Ну кому понравится, когда так внимательно рассматривают твой процесс поглощения пищи? Весьма интенсивный в связи с отсутствием обеда, смею заметить.

Хотя впрочем, я тоже Сатану искоса разглядывала, подмечая для себя до этого не бросавшиеся в глаза подробности. Сейчас он выглядел спокойным и непроницаемым, равнодушным почти. Именно поэтому, то, что творилось у него на душе понять представлялось почти невозможным. А спросить было, наверное, не самой лучшей идеей. В конце концов, кто я такая, чтоб к нему в сердце лезть? Всего лишь «прямое волеизъявление», пф-ф...

Без права на жизнь.

...да я и не пойму, наверное...

– Что застыла? – сухо поинтересовался он, приподняв бровь. Вопрос был задан скорее для того, чтобы я не задерживала его своими человеческими потребностями, а вовсе не с целью узнать ответ.