Помощник администратора торжественно распахнул дверь в номер, и первое, что я увидел, — рояль в углу, а на столе бутылки вин и коньяка и вазу с фруктами.

— Милости просим, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Вы для нас желанный гость.

Уже через минуту стало ясно все.

— Мы просто из-за этого футбола издергались. Если наши завтра проиграют — вылетят, страшно подумать, что будет. Когда в первом круге на их поле играли, судья ужас, что делал. Но о вас все говорят хорошо, — скромно потупил глаза провожавший.

Это значило, что командировочное удостоверение, выданное мне спортивной редакцией, приняли за удостоверение спортивного комитета.

Небрежно бросив плащ на спинку кресла, я на всякий случай поинтересовался:

— А есть ли у вас другие свободные номера?

— Что вы, бронь на каждое место оттуда дают, — помощник администратора показал глазами на потолок. — Ну я пошел, располагайтесь, пожалуйста, если что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, звоните, вы нам только доставите удовольствие.

Недолгий срок спустя я услышал голоса, раздававшиеся за дверью:

— Этот олух администратор принял за вас какого-то корреспондента. Вы, пожалуйста, извините, сейчас мы его оттуда выпрем. — Судя по всему, голос принадлежал человеку, ответственному за прием судьи.

Раздался настойчивый стук, и в комнату ввалилась возбужденная толпа. Помощник администратора, казавшийся таким предупредительным, метал молнии и почему-то перешел на «ты».

— Ты зачем меня обманул? А ну поставь на место бутылку нарзана и вообще будь здоров, это не твой номер, а твой номер не пройдет.

Над толпой возвышалась знакомая улыбающаяся физиономия судьи всесоюзной категории Николая Павловича.

Дружески хлопнув помощника администратора по плечу, он пропел басом:

— Ничего не произошло, не волнуйтесь. Мы прекрасно устроимся вдвоем, если мой товарищ не будет возражать, только распорядитесь принести второй комплект белья, а все это возьмите с собой.

Николай Павлович, хорошо понимая, что находится в холодильнике, открыл его, вынул из испарителя запотевшую бутылку водки, приплюсовал ее к бутылкам, стоявшим на столе, передал их помощнику администратора и ласково закрыл за визитерами дверь.

Мой неожиданный сосед спросил, когда мы остались одни:

— Как вам нравится? Они считают, что если бы не ошибка администратора, я бы выпил все это и вышел завтра судить матч, не желая обидеть хлебосольных хозяев, иначе как им в глаза глядеть? У меня уже была одна похожая история в этом городе. А знаете, от кого все идет? Избрали председателем городской секции футбола директора местного коньячного завода… не потому, что он необыкновенный знаток игры… он мастер других игр: незаменим, когда надо встречать судей.

На следующий день я пошел смотреть игру. Она была важна для обеих команд: гости могли стать призерами розыгрыша, хозяева — сохраниться в группе, и это было бы для них не меньшим счастьем. Сидел недалеко от местного начальства. На председателе футбольной секции (могло показаться, что он явился на стадион после хо-ро-шей дегустации) не было лица. Хозяева проиграли 0:2. Перед уходом председатель окинул меня взглядом, в котором было мало ласки. А судье он устроил разнос.

Наивное было время. С годами искусство совершенствовалось.

Глава II 

И не судимы будете?

Человек, который судил футбол и испытал на себе все, чем одаривает и угнетает это рискованное занятие, не может избавить себя от одной въевшейся привычки. Все смотрят, что делают на поле двадцать два участника представления, а он не сводит глаз с двадцать третьего: насколько прав в своих решениях человек со свистком, объективен ли, не поддается ли одуряющему воздействию трибун, ведь известно, что подавляющее большинство игр (возьми хоть более или менее спокойную Россию, неистовую Италию или сдержанную в проявлении чувств Японию) заканчивается в пользу хозяев поля. Невеселыми бывают порой наблюдения. Много честных судей живет на белом свете, а сколько рядом с ними прохиндеев от футбола, научившихся разом делать два дела — терять имя, но наживать капитал.

Весной 1949 года в Баку открывался новый — Республиканский — стадион. Праздник приурочили ко дню рождения крупного партийного руководителя. Испортить ему настроение было предосудительно, хотя тут к месту больше пришлось бы слово «наказуемо». На свою беду приехала открывать сезон команда вильнюсского «Спартака». Сперва судья не засчитал гол, забитый гостями. Те горестно всплеснули руками, но быстро погасили страсти («нам, прибалтам, не привыкать») и еще дружнее взялись за дело. Потом судья назначил пенальти. Форвард хозяев, угодив мячом в штангу, чуть не лишился чувств: на правительственной трибуне осуждающе кивали головами. Пришлось рефери сочинять еще один пенальти.

(Я подумал в тот момент: как хорошо, что за несколько лет до того я выкинул в море свой судейский свисток: ведь могло засосать).

Удастся ли узнать, что стоил победителям матч?

Недолгий срок спустя на встречу с корреспондентом «Советского спорта» пришел администратор той самой команды. Его фамилия Духовный как-то не очень подходила к делу, которым он занимался. Изгнали его за то, что он недостаточно умело распоряжался финансами, которыми располагал. Говоря иными словами, плохо обеспечивал результат. А если еще проще — клал в свой карман те деньги, которым следовало лежать в карманах судейских.

Открыв толстую тетрадь в коленкоровом переплете, Духовный жалобно вещал:

— Ну чем я виноват? Команда не умеет играть, а все беды — на мою голову. Вот поглядите: тут все расписано точно и честно: кому, когда и сколько. Все основывалось на доверии. Расписок, как понимаете, я брать не имел права, да и какой придурок оставил бы расписку. Укорили за то, что администраторы других команд работают умнее, у них на своем поле команды проигрывают редко, а наши продули два матча из трех. Не поверил и даже в то, что я почти каждому судье покупал билет на самолет… До Москвы стоит пятьсот, а до Ленинграда — все шестьсот… Хотя ленинградцы берут редко, там живут совестливые люди, — философски заметил самый совестливый на свете администратор.

— Не могли бы вы вспомнить, кто брал наиболее часто, вам-то теперь терять нечего?

— Профессия научила меня держать язык за зубами. Вы напишете, сославшись на меня… привлекут за клевету, ведь доказать я ничего ровным счетом не могу. Хотите, назову тех, кто никогда не брал? Называю по алфавиту: Алов, Латышев, Цветков… Удивляюсь только, как смогли они столько лет продержаться в нашем футболе.

Произнеся «в нашем», Духовный опустил книзу уголки губ.

— А про того судью, который… ну когда открывали Республиканский стадион, не вспомните ли?

— Это когда обштопали вильнюсский «Спартак»? Какие помнить?

Слегка послюнявив пальцы, перелистал страницы и быстро нашел то, что искал.

— Вот, пожалуйста. Здесь все точно зафиксировано. Он попросил для жены лакированные туфли сорокового размера, четверть топленого масла и себе отрез на зимнее пальто… Все, больше ничего.

Отвлекшись от текста, заметил:

— Между прочим, с этими туфлями морока получилась изрядная. По всему городу искал и сороковой размер. Курьеров в

пригородные магазины отправили. Судья был очень доволен, во время ужина, мы его устроили в стороне от посторонних глаз, жалел, что раньше не бывал в Баку, клялся в любви к бакинцам, мечтал снова проводить наши игры. Было бы, конечно, хорошо, да вот, не сбылось. Субчика схватили за спекуляцию… Нам показалось, что мы осиротели.

Задумался Духовный, тяжело вздохнул. И снова завел грустную песню о том, как несправедливо отрешили его от любимого футбола и любимой команды… катись теперь она ко всем чертям.

* * *