-- Его светлость написал, что вы командуете ротой, хотя до сих пор состоите в чине лейтенанта. Возьмите этот патент, юноша, и заполните его сами.
Лейтенант, а точнее, уже капитан де Бретей принял из рук министра патент, но не сдвинулся с места, какое бы нетерпение не читал в глазах господина де Бельевра.
-- Что еще? -- недовольно переспросил генеральный интендант.
-- Мое поручение, монсеньор, -- почтительно, но твердо промолвил Александр.
-- Что ж, -- министр задумался. -- Я могу дать вам заемное письмо на пятьдесят тысяч ливров...
-- Двести, -- поправил де Бельевра юный шевалье.
-- Сто, -- хмуро возразил министр. Поскольку эта была именно та сумма, на которую рассчитывал командующий, Александр смиренно склонился перед генеральным интендантом, всем своим видом давая понять, что покоряется воле, которая выше его. -- И торопитесь, капитан, там вас ждут, -- Бельевр патетически махнул рукой за окно, словно именно в луврском дворе маялся маршал де Бриссак, тоскливо разглядывая окна министра. Молодой человек непроизвольно повернул голову вслед за жестом Бельевра и генеральный интендант финансов обомлел. Только сейчас он понял, что юный офицер очень красив.
Господин де Бельевр задумался. А почему бы и нет? Свет не сошелся клином на шевалье де Бретее. Этот вояка был сообразителен и хорош собой, и если он его поймет -- ей Богу, он устроит судьбу юнца!
-- Послушайте, шевалье, -- медленно и многозначительно заговорил министр. -- Я хотел бы вам чем-нибудь помочь -- если вы, конечно, готовы меня понять. С вашим умом и внешностью... Нет-нет, я не жду от вас ответа прямо сейчас, приходите ко мне завтра, в это же время. И как следует поразмыслите, прежде чем на что-то решиться. Посмотрите в зеркало. И еще, шевалье, приходите не в таком...
Министр на мгновение задумался, подбирая слова поделикатней.
-- ... не в таком воинственном виде, -- наконец-то закончил он.
Патент, кошелек, заемное письмо... Александр вышел от министра с поклажей, обязанной привести в восторг любого нищего офицера, и, тем не менее, его настроение было весьма далеким от радужного. Шевалье де Бретея все еще помнили при дворе и даже более того -- за прошедшие годы его имя обросло таким количеством легенд, что бывший паж сам себя не узнавал. Капитан не знал, что и думать, обнаружив, что неприязни к шевалье Александру при дворе проявляется все меньше, а вот восторгов -- все больше. Может быть, прежде господин де Бельевр обращал на шевалье де Бретея не так уж и много внимания, однако сейчас готов был подвигнуть молодого офицера на то самое, от чего тот уже бежал пять лет назад. Словно сомнамбула Александр подошел к большому зеркалу, украшавшему приемную министра, и в полном остолбенении уставился на собственное отражение.
-- Вот он, господа, вышел! -- раздался за спиной офицера радостный голос Келюса. -- Вы только взгляните, оборванец вообразил себя Антиноем!
Шевалье Александр непроизвольно сжал кулаки.
-- Сударь, не надо смотреть на зеркало с таким испугом. Это то же самое, что и лужа! -- издевательски сообщил Можирон. -- Только много больше и дороже.
-- А, по-моему, господа, он просто любуется своим нарядом. Ну да, такие живописные лохмотья. Надо будет посоветовать Джелози пошить себе подобные. В фарсе это будет смотреться преуморительно...
Александр стиснул зубы и взвесил в руке кошелек. Если внутри золото -- значит, он получил не менее тысяч ливров, полугодовое жалование. Негусто. Молодой человек припомнил обрывки разговоров, упоминания о большем бале через десять дней и озабочено сдвинул брови. Может быть, он и успеет привести в порядок лицо, но как быть с руками? А, черт, плевать! В конце концов, для чего-то в Париже существуют перчаточники!
-- ... а цвет-то цвет -- ужас! Хотел бы я знать, каким он был изначально... -- задумчиво сообщил Сен-Мегрен. -- Держу пари, коричневым.
-- Коричневый он сейчас, -- не согласился Сагонн. -- А раньше был синим.
А вот наряд придется шить, мрачно думал Александр. Как раз синий. Или лучше белый -- с золотом. И каким-то образом уложиться в тысячу ливров. Господи, да стоит мне назвать свое имя портному, и он не захочет взять с меня ни су... и будет хвастать по всему Парижу, что у него одевается сам шевалье де Бретей, и заработает на этом десять тысяч... Нет, не стоит афишировать свое прибытие раньше времени.
-- Коричневый, синий, -- пожал плечами Можирон. -- Давайте спросим у оборванца. В конце-то концов, почему бы нам не устроить суд Париса?
-- Ну, ты скажешь, -- фыркнул Келюс. -- Он и слов-то таких не знает. И потом, Парис был красавец и принц, а этот -- просто пугало.
Это вы плохо знаете мифологию, господа! -- промелькнуло в голове шевалье де Бретея. Иначе бы помнили, что вторым именем Париса было имя Александр, а с шевалье Александром шутки плохи...
-- Ну и что? -- удивился Можирон. -- Зато мы можем заключить пари, а проигравший подаст пугалу пол ливра... На баню!
Молодые люди расхохотались. Александр прикрыл глаза. Все! Хватит! Я представлюсь прямо сейчас. Нет, не сейчас. Месть -- это блюдо, которое подают к столу холодным. Через десять дней. На балу. Так будет эффектней... Украшения возьму у старого Моисея. Да под мое честное слово он увешает меня драгоценностями с головы до ног! Явиться на бал и улыбнуться королю -- проще простого! И через две недели я стану герцогом и маршалом. Через месяц эти щенки отправятся в Бастилию. Через два -- они будут умолять меня отпустить их в армию. А через год я приглашу их к этому самому зеркалу и предложу им посмотреть на себя... и на меня... рядом...
Александр открыл глаза и содрогнулся. Боже, на кого он стал похож? Нахмуренный лоб, жестокая складка губ, ненависть во взгляде... Красота шевалье не исчезла, но стала устрашающей. Юноша несколько раз глубоко вздохнул, стараясь унять ярость и дрожь рук. Еще раз взглянул в зеркало. "Уймись... Успокойся, -- сказал он собственному отражению. -- Это только слова... не больше... Не станешь же ты из-за глупой мальчишеской болтовни... из-за чужой дурости... рушить то, что строил пять лет?".
-- Нет, господа, десяти су тут будет недостаточно, -- решил Келюс. -- За десять су банщик его не отмоет...
Руки Александра вновь задрожали.
-- Ну, хорошо, -- согласился Сагонн. -- Дадим двадцать. Уж за целый ливр его смогут привести в человеческий вид!
Усилия, с которыми шевалье де Бретей подавил новый приступ ярости, оказались столь сильны, что на глазах юноши выступили слезы. "А ведь я уже стоял так перед одним зеркалом", -- вспомнил молодой человек. "Нет, к черту зеркала! Поневоле поверишь проповедям протестантов, будто в них таится искушение...".
-- Эй, сударь, повернитесь к нам! Не бойтесь, мы не кусаемся! -- позвал Можирон. -- Удовлетворите наше любопытство и получите свои двадцать су. Это же целое состояние...
Александр медленно отвернулся от зеркала, и невольные свидетели этой сцены заранее отшатнулись, предвидя последствия обычной наглости миньонов. Однако к удивлению посетителей приемной оскорбленный офицер не стал хвататься за шпагу и требовать удовлетворения. Когда же просители заметили на его лице приветливую улыбку, их изумление сменилось полной растерянностью.
-- Не помню, господин маркиз, какого именно цвета была эта куртка в свои лучшие дни, но бесспорно -- не зелено-розовая, -- любезно сообщил Александр, окидывая выразительным взглядом наряд Можирона, выдержанный именно в этих тонах. -- Должен вам заметить, что подобное сочетание цветов прекрасно смотрится в царстве Флоры, но среди людей встречается разве что на ливреях. Так что давайте вместе порадуемся за беднягу портного, которому наконец то удалось сбыть с рук это безумие. Держу пари, он уже собирался плюнуть на все и отдать наряд красильщику, когда на его счастье подвернулись вы. Да-а, если бы не ваша забота этот несчастный вамс стал бы траурно-черным, потому что коричневой краской это не закрасишь.
