Какие, оказывается, философы скрыты в простых на вид людях!

– Так вот, – продолжала Оксана как ни в чем не бывало, – там, в Тарасове, ритм жизни бешеный. Все торопятся, торопят других, машины носятся, того и гляди, кого-нибудь задавят, – женщина словно прочитала мои недавние мысли. – А здесь я сама задаю себе темп – работаю как хочу и отдыхаю как хочу!

Во дворе послышался звук подъезжающей машины. Оксана вскочила и побежала к двери. Вскоре она зашла в дом, за ней шел невысокий плотный мужчина с суровым обветренным лицом. Впрочем, суровость его была кажущейся, глаза лучились искорками доброй иронии.

– Знакомьтесь, Ирина, это мой муж, Иван Николаевич, – представила нас Оксана, – только сейчас с работы пришел, представляете!

– А вы, как я понимаю, – улыбнулся мужчина, – и есть та самая телезвезда Ирина Лебедева?

– Да, – подтвердила я, – правда, я не телезвезда.

– Ну-ну, не скромничайте, я поспрашивал среди своих – вашу передачу любят и смотрят очень многие. Оксанка, – обратился Иван Николаевич к жене, – накрывай на стол, по случаю приезда знатной гостьи у нас будет застолье! Я пригласил нескольких сотрудников.

Вскоре прибыли приглашенные. Их было пять человек, Иван Николаевич представил мне гостей. Брат директора, Алексей Николаевич, заведующий распилочным производством хозяйства, начальник по вырубке Лев Семенович, главный «восстановитель» лесхоза Мария Павловна, а еще бульдозерист Петя и рабочий пилорамы Саша. Директор явно постарался, чтобы к нему в гости пришли представители всех профессий его хозяйства. Чуть позже подошел покинувший нас ранее замдиректора Федосеев.

Всех явно смущало мое присутствие – как же, посторонний человек, да еще к тому же телеведущая. Выпив несколько рюмок, гости расслабились и даже стали задавать вопросы.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась ко мне Мария Павловна, – а современное телевидение демократично?

Вот это вопросик! Сейчас, того и гляди, начнутся дебаты – Чубайс, Ельцин, коммунисты, демократы и еще всяческая политическая чушь!

– Конечно, – начала я осторожно, – сейчас больше свободы слова, чем раньше. Но все же имеются случаи директив сверху, так сказать, подсказок, что и как надо преподносить.

– Так я и думала, – вздохнула женщина, – нигде правды нет!

– А что ты хотела, Маша, – встрял Лев Семенович, – если каждый начнет говорить, что в голову придет, такой бардак начнется!

– Ты не понял, Лева, – отрезала Мария Павловна, – я хотела попросить Ирину кое-что рассказать в своей передаче, так сказать, поверх основного сюжета.

– И что же это? – заинтересовалась я.

– Маша, – строго прервал женщину директор, – я об этом позже сам попрошу.

– Правильно, Иван Николаевич, – сказал бульдозерист Петя, – нечего за столом об умных вещах разговаривать. Давайте я вам лучше сказку расскажу!

– Кхм, опять ты со своими россказнями, – усмехнулся Саша-пилорамщик, – давай, валяй, коли надумал.

Директор кивнул. Видно, Петя слыл тут у них известным сказочником, и мы приготовились слушать.

– Давным-давно, когда в этих местах еще не было никакого лесхоза, – начал Петя, – стоял здесь бор дремучий, не чета нынешнему. Водились в том бору звери всякие, народ жил охотой, собирательством ягод. Жили сытно и тихо – всего хватало, дичи было в избытке, земля каждый год знатный урожай давала. Поселился тогда в Гурьеве один барин, уж больно ему здешние места понравились. Да не один поселился – со слугой. Ушел на покой, так сказать. Выстроил себе тут славный терем да и стал жить в свое удовольствие – ходил на охоту, ловил рыбу. И везде его слуга сопровождал, тенью ходил за своим барином.

Ничего себе слог у простого бульдозериста! Может, его взять на телевидение, вести передачу «Спокойной ночи, малыши»?

– Однажды, – продолжал Петр, – случилось несчастье. Барин разошелся на охоте со своим слугой и попал в трясину… Он погружался в болото все глубже и глубже, и никто не мог его спасти. Барин кричал, звал на помощь, но никто не приходил. Когда он погрузился по плечи, прибежал его слуга. «Иван, – взмолился барин, – вытащи меня отсюда!» Слуга даже не пошевелился. «Разве тебе не хорошо со мной было? – спросил барин. – Я жил в свое удовольствие и тебе давал жить!» – «В том-то и дело, барин, что ты жил в свое удовольствие, а не в мое!» Сказав это, слуга развернулся и оставил барина на верную погибель.

Какая-то невеселая сказка! Такое ощущение, что Петя на что-то намекал ею – я заметила несколько многозначительных взглядов, которыми обменялись гости.

– Опять ты, Петя, тоску на всех нагнал, – директор смущенно кашлянул, – давайте-ка, гости дорогие, закончим застолье и пойдем в сад. Я сыграю вам на гитаре.

– Давайте, – поддержал его Федосеев, – чего дома париться в такой чудный вечер!

Мы всей компанией вывалились на улицу. Вечер был действительно прекрасным: дул освежающий ветерок, на разные лады стрекотали сверчки, шумели кроны могучих деревьев – неподалеку от дома была дубрава. Сад Ивана Николаевича был огромным, мы спускались куда-то вниз, а он все не кончался. Ночь в Гурьеве – это вам не то что разбавленная светом уличных фонарей ночь в Тарасове. В окружавшей нас темноте было что-то первобытное, жутковатое. «Там тишина, там леший бродит, русалка на ветвях сидит», – вспоминались строки Пушкина. Наконец мы добрались до цели – ею оказалась беседка, увитая диким виноградом, притулившаяся над самым обрывом, который спускался к реке. Заметив мой удивленный взгляд, Иван Николаевич пояснил:

– Мой сад доходит до самого Хопра, я специально сделал здесь беседку – обожаю смотреть на реку.

– Кстати, – встрял Федосеев, – а вы знаете, что Хопер – самая чистая река Европы?

– Ну ладно, – сказал Иван Николаевич, пощипывая струны гитары, – я начну, а ты, Дима, подпевай.

Они начали петь неожиданно чистыми, высокими голосами. Песня была мне незнакома – ее аккорды вызывали одновременно и радость, и легкую печаль. Когда они закончили, я спросила:

– А чья это песня? Кто ее написал?

– Это, – сказал с гордостью Федосеев, – наш директор написал, сам!

Боже мой, какие таланты на селе пропадают – один сказки рассказывает, другой сочиняет и поет песни! Хотя почему пропадают – им здесь вовсе неплохо живется.

– Дима, – попросил Иван Николаевич, – давай я сыграю, а ты спляшешь?

Мне показалось, что после сытного ужина просить человека сплясать жестоко, но Федосеев не заставил себя уговаривать. Директор стал наяривать три известных народных аккорда, да так задорно, как будто у него в руках была балалайка, а не гитара. Дима стал ловко прихлопывать и притопывать. У него так хорошо получалось, что я бы сама пустилась в пляс, если бы не набитый желудок.

Все похлопали танцору, и Иван Николаевич заиграл какую-то грустную мелодию. Песня была о том, как солдат скучает на чужбине, – мне вдруг вспомнился родной дом, мой муж Володька. Интересно, как он сейчас там? Знаете, так бывает вечером, когда приезжаешь на новое место. День полон новых впечатлений, о доме даже не вспоминаешь. А когда смеркается, наваливается такая грусть, что хоть обратно беги. Но это ощущение вскоре проходит – человек привыкает жить на новом месте буквально за неделю. Интересно, а почему я не видела детей Крынина, ведь Федосеев говорил, что у него двое ребят?

– Их сегодня Дима к бабушке отвез, в Юрьево, – ответил Крынин на мой вопрос, – тут недалеко, на машине час езды.

– Дима везде поспел – и меня встретить, и детей отвезти, – удивилась я.

– Да, – согласился директор, – он меня выручает. Кабы не он – не знаю, что бы я делал.

Дима развел руками, всем своим видом показывая – смотрите, мол, какой я хороший. Этот человек мне на самом деле понравился – такой услужливый, приятный в общении. Только уж больно мягкий – слушается Ивана Николаевича, как новобранец генерала.

Внезапно со стороны далекого соснового бора послышался жуткий протяжный вой. Все вздрогнули – по спине пошли мурашки.

– Волк, – тихо сказала Оксана.