— А если берег уже не виден?
— Тогда есть другие признаки. Их знают только пармандади. Мы никому об этом не рассказываем.
В шести милях от берега «Валампури» застопорила мотор. Босые ноги матросов зашлепали по палубе. На корме разматывали канат: «Валампури» готовилась взять на буксир флотилию каное ныряльщиков. Океан был спокоен. Над водой, вяло двигая крыльями, летали белые чайки. Лодки парава приближались, паруса на них были спущены. Темнокожие парни гребли дружно и красиво. Сверкающие струи воды стекали с небольших лопаточек-лопастей двухметровых весел. В каждом каное по десять-пятнадцать человек. На курчавых волосах ныряльщиков красные, зеленые, желтые головные повязки. Все море, кажется, пестрит ими. На узких бедрах шорты или набедренные повязки. Темная кожа хорошо развитых торсов отливает на солнце синевой. Я замечаю среди ныряльщиков мальчиков пятнадцати-шестнадцати лет и стариков. Но стариков мало: ныряльщики до старости не доживают.
— Здравствуй, капитан! — кричат с каное. — Куда ты спрятал пармандади? Покажи нам его!
Пичеа Фернандо высовывается из рулевой рубки.
— Чего кричите?
— Поведешь нас на хорошую банку? Пармандади пожимает плечами. Ему со всех сторон кричат:
— Давай, Пичеа, не скупись! У тебя небось есть кое-что на примете!
Каное все прибывают и прибывают. Вот их уже около сорока. Капитан кричит из рубки:
— К корме, заходите к корме!
Несколько каное приближаются к корме. Оттуда матросы бросают конец. Веревка со свистом рассекает воздух и падает в первое каное. Там ее закрепляют на носу. К первому каное привязывают следующее и т. д. Они вытягиваются за кормой в два ряда, одно за другим. Солнце уже высоко. Восемь часов утра. Капитан делает знак рукой, и «Валампури» медленно подается вперед. Двойной караван каное, вспенивая воду, следует за шхуной. Буксирный канат туго натягивается. Матросы на корме переговариваются с сидящими в каное. Невдалеке маячат две моторные лодки. Это инспекционные лодки. Они следят за тем, чтобы ныряльщики не утаивали раковин, не допускают на чанковые отмели каное, не имеющие разрешения департамента на лов.
Солнце в открытом океане палит нещадно. Матросы обессиленные лежат под палубным тентом. На каное паруса превращены тоже в тенты. В их тени ныряльщики занялись едой. Парава выходят в море натощак. И только на пути к месту лова они позволяют себе съесть немного холодного вчерашнего риса и сушеной рыбы.
«Валампури» с трудом тащит флотилию, она делает всего три-четыре узла. Буксирный канат дрожит от напряжения.
— Это еще ничего, — говорит капитан, — а вот при англичанах в департаменте был старый колесный пароходишко. Он назывался «Маргарет». Толку от этой «Маргарет» никакого не было. В безветрие англичанин-инспектор собирал ныряльщиков и говорил: «Мы можем взять на буксир только пятнадцать каное. Бросайте жребий». Вы думаете, парава соглашались? Они отвечали: «Возьмите всех или никого». Инспектор выходил из себя и обзывал их упрямыми мулами. Но парава твердо стояли на своем. Они ведь живут по принципу «один за всех и все за одного». Иначе в их трудной работе и нельзя. Они предпочитали вставать в четыре утра и добирались к месту лова на веслах или ночевали на островах. А англичанин никак не мог понять, зачем все это делается, и осыпал их бранью.
— А конфликт с денежными премиями? Инспектор предложил ввести денежные премии для каное, которое регулярно выходят на лов. И что же вы думаете? Ныряльщики отказались. Они предложили разделить эти премиальные поровну между всеми каное. Инспектор сказал, что таких кретинов и идиотов он в жизни не встречал. А мне они нравятся. Живут в нужде, бедствуют, но честность ставят превыше всего. В каное, например, десять ныряльщиков. Не каждому из них везет. Одни достают меньше раковин, другие больше. Но деньги, которые они получают за раковины, делят поровну. Они очень щепетильны в этом вопросе. Остается, например, три аны после дележа. Их не разделишь на десять частей. Никто из ныряльщиков себе их не возьмет. Они купят на них банан и разделят на всех.
Капитан смотрит на часы:
— Десять часов. Придем на банку поздно.
Время течет томительно. Пармандади уже не выходит из рулевой рубки. Капитан с безучастным видом сидит на палубе в шезлонге. Берег давно исчез из виду. Крупные волны катятся по океану, начинается сильная бортовая качка. Только к половине двенадцатого мы приходим на место. Каное отвязываются от буксирного каната и на веслах отходят от судна. Ныряльщики беспорядочно шлепают веслами по воде, невообразимо шумят.
Каное идут за кормой «Валампури» в два ряда, одно за другим.
— Акул пугают, — объясняет капитан. — Мы сейчас им поможем.
«Валампури» описывает несколько кругов вокруг места лова: шум мотора тоже пугает хищников. Каное сначала группируются (ныряльщики читают молитву), затем снова рассыпаются и начинаются приготовления к лову.
К борту «Валампури» подходит инспекционная лодка. Волны поднимают и опускают ее, грозя разбить о борт шхуны. Когда очередная волна подняла лодку, я спрыгиваю в нее. Вслед за мной прыгает Баскар, инспектор из департамента. Ни сидеть ни стоять в лодке невозможно. Волны швыряют ее как яичную скорлупу. Нос лодки задирается так, что закрывает горизонт, потом стремительно: падает, и тогда Баскар, я и неукрепленный бак с бензином стремительно несемся к носу. Целый каскад соленых брызг обрушивается на нас. Потом лодка начинает крениться на левый борт до тех пор, пока кипящая пена очередной волны не заливает ее.
Мы с Баскаром, сидя в воде, упираемся ногами в железный бак, не давая ему упасть на нас. Когда лодка кренится на правый борт, все начинается сначала. У Баскара злое и несчастное лицо. Его щегольская, сиявшая утром белизной рубашка мокра, перемазана мазутом и пахнет бензином. Не могу сказать, что я в лучшем состоянии. Но я не жалуюсь, потому что инициатором «прогулки» в моторной лодке была сама. С нее лучше наблюдать за ловом. Баскар смотрит на меня непрощающим взглядом. Когда он обсох и обрел дар речи, он сказал все, что думал обо мне.
Но это было гораздо позже, а теперь мы качаемся в центре группы каное, с которых первая партия ныряльщиков уже ушла под воду. Вторая готовится к погружению. Вынырнувшие парава плывут к своим каное. Их движения в воде напоминают брасс, но головы они все время держат на поверхности. Они подплывают к каное, отдают раковины саммати и тут же снова цепляются за веревки с грузом. Погружаются каждые три минуты. Несколько человек в масках, но у большинства ныряльщиков их нет. Тхондаи работают беспрерывно, поднимая и опуская на веревках камни. Банка, видимо, оказалась неудачной, и ныряльщики теперь без стеснения проезжаются по адресу пармандади.
Воспользовавшись ветром, каное поднимают паруса и переходят на соседнюю банку в двух милях от первой. Снова опускаются грузила в воду. Снова уходят на дно ныряльщики. Снова тхондаи поднимают и опускают камни. Растут горки раковин в каное. Волны становятся выше, измотанные ныряльщики все больше отдыхают, но лов продолжается. Стрелка часов приближается к двум. За это время ныряльщики успели сделать по сорок-пятьдесят погружений. В удачные дни каждый из них может выловить до двухсот пятидесяти раковин. Но сегодняшний улов не богат. Работать трудно, волны высокие.
Над океаном висят тучи. Где-то в стороне невидимого берега небо пронизывают полосы дождя. Пора возвращаться. Ветер попутный. Флотилия снимается с места. «Валампури» больше не буксирует ее. Каное стремительно несутся к берегу. Они обгоняют «Валампури». Их белые паруса напоминают крылья.
Вдруг совсем рядом со шхуной появляется парус-плавник.
— Акула, — говорит Баскар, который немного пришел в себя в каюте «Валампури» и стал разговорчивей. — Сегодня парава повезло. Ныряли после двенадцати, а акул почти не было. А вы знаете, существуют даже специальные заклинания против акул. Их придумали католические священники. Они продают эти молитвы-заклинания парава. Те оборачивают тряпицей с текстом руку и часто ныряют с ней. У церкви солидный доход от продажи молитв. Парава верят в эти заклинания. До того как появились христианские священники, у парава были свои заклинатели акул и колдуны. Вы видели заклинателей змей?
