И потом, я лично считаю, что при социализме не должно быть никаких краж и хищений. Но пока нам до этого еще очень далеко. Однажды мы отправились на Чепель, на встречу с бригадой социалистического труда. Вернее, мы снимали там короткометражный документальный фильм об одной из бригад. Меня, разумеется, разбирало любопытство: как же выглядит эта бригада при ближайшем рассмотрении? Все ли у них так замечательно, как об этом говорят? И что же вы думаете? Наряду с целым рядом положительного в жизни бригады имелись и отрицательные моменты: например, кражи в раздевалке. Между членами бригады разгорелся спор, и в конце концов доспорились до того, что попросили администрацию врезать замки в каждый шкафчик. Их производственными показателями я не интересовался, мне было любопытно узнать, как они ведут себя в быту, о чем думают, о чем мечтают... Так вот я считаю, что бригадой социалистического труда можно называть такую бригаду, где при наличии высоких производственных показателей не вешают замков на шкафчики... — Эндре отпил глоток вина из бокала и испытующе посмотрел на директора.

Доци устроился поудобнее в мягком кресле, расслабился и даже голову уронил на грудь. Пока солдат говорил, он думал о том, что бы такое ему ответить. Парень он, конечно, наблюдательный, многое замечает. Видимо, чувствует себя одиноким, поэтому думает много. И не только думает, но и пытается добраться до сути явлений.

— А о себе самом ты что мыслишь? — спросил Доци.

— Не знаю... Хотелось бы стать настоящим человеком, научиться понимать людей и быть понятым...

— С тобой нелегко спорить, — начал Доци. — Нелегко, потому что ты во многом безусловно прав. Когда я сталкиваюсь с такими типами, как Чонгар и ему подобные, которые давно превратились в потребителей, я не могу не согласиться с тобой. К тому же в руках этих людей, к сожалению, иногда бывает сосредоточена власть, и тогда они представляют большую опасность для окружающих. Но в нашем обществе много по-настоящему честных людей, бескорыстных тружеников, борцов за светлые идеалы. Они напоминают мне горную форель, для которой борьба — суть ее существования. Она всегда плывет против течения, часто гибнет, разбиваясь о скалы, но неуклонно пробивается вперед, только вперед...

И у нас в школе есть такие люди — например, Марика. Я вижу, насколько опасен путь, который она для себя выбрала, но не отговариваю ее, потому что она права. Вообще, в нашем обществе молодежь — это огромная сила. Ей, безусловно, принадлежит будущее. Лет этак через двадцать вы сами станете руководителями страны и будете определять ее судьбы. Но не следует забывать о том, что эти юноши и девушки, честные, умные, целеустремленные, являются продуктом социалистического общества, которое в настоящее время формирует их взгляды. Особенность же нашего, социалистического общества как раз в том и заключается, что, несмотря на наличие чонгаров, армия честных, порядочных людей с каждым днем множится. Это тоже примета нового времени. Так что ты не прав, когда утверждаешь, что люди не меняются, они меняются, но, к сожалению, слишком медленно и потому не всегда эти перемены сразу видны. — Утомившись от столь длинной речи, Доци откинулся назад, на мгновение закрыл глаза, а затем взял в руки бокал.

— Ваше здоровье, товарищ Доци, — уважительно произнес Эндре.

Они выпили. Директор поставил бокал на стол, посмотрел на него и задумчиво сказал:

— Мне неизвестны твои намерения относительно Марики, ведь я тебя совсем не знаю, но кажется, ты парень порядочный. Марика любит тебя. Может, конечно, и не следовало бы говорить тебе об этом, но мне хочется предостеречь тебя: смотри не злоупотребляй ее доверием. Она хорошая девушка и заслуживает уважения. Если тебе нужна только женщина, а не друг, поищи себе такую в другом месте...

Разговор с директором школы взволновал Эндре. Он шел по улице, углубившись в свои мысли, не замечая, что шагает прямо по лужам, а на ботинки уже налип толстый слой грязи. Начало смеркаться. Линию холмов, которая так хорошо просматривалась в ясную погоду, скрыли низко плывущие по небу, тяжелые облака. Улицы были почти безлюдны, лишь кое-где в окнах горел неяркий свет.

Эндре свернул наугад в какую-то улочку, которая взбиралась наверх и, как ему показалось, должна была привести его к ельнику, тому, что рос возле домика Марики. Пройдя немного, юноша заметил на противоположной стороне улочки скромную корчму. Он остановился и осмотрелся. Домики были ему незнакомы, да и корчмы этой он что-то не помнил.

Эндре понял, что заблудился. За воротник скатывались дождевые капли, он основательно вымок и потому решил войти в корчму, обсушиться, выпить чашку горячего кофе, а уж затем спросить у кого-нибудь дорогу.

В полутемном помещении он сразу же заметил капитана Шарди, который сидел за столиком в обществе двух мужчин, по виду рабочих. Кроме них, в маленькой корчме никого не было. Эндре отдал честь и подошел к стойке. Корчмарь, мужчина лет сорока с угрюмым лицом и блестящей лысиной, кивнул в знак приветствия и взглянул на него вопрошающе. Эндре заказал чашку кофе и не стал ни о чем у него спрашивать. «Сам как-нибудь найду дорогу», — решил он.

Корчмарь включил электрический свет, и в помещении стало уютнее. Выпив кофе, Эндре принялся размышлять, почему у хозяина такая озабоченная физиономия, и вдруг одной лишь спиной почувствовал, что сидевшие сзади говорят о нем. Он хотел было оглянуться, но непонятное ощущение, похожее на страх, удержало его, и Эндре понял, что нужно поскорее покинуть это заведение. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он кивнул хозяину и направился к двери, но неожиданно услышал голос капитана Шарди:

— Варьяш!

— Слушаюсь, — тихо отозвался он.

Шарди жестом подозвал его к себе и показал на свободный стул:

— Садитесь...

— Товарищ капитан, докладываю, что...

— Я сказал, садитесь...

Эндре повиновался. Двое мужчин, сидевших за одним столиком с Шарди, по очереди представились. Тот, что с короткой прической и аккуратно подстриженными черными усиками, оказался механизатором из МТС Матьяшем Геребеном, старшим лейтенантом запаса, а другой, с уже обозначившейся лысиной, вытянутым лицом, голубыми глазами и толстой мускулистой шеей, — электриком с почты Виктором Хайде.

— Четыре рома! — голосом, не терпящим возражений, сделал заказ Шарди. Раскрасневшееся лицо капитана и лихорадочный блеск его глаз свидетельствовали о том, что он уже неоднократно прикладывался к рюмке.

— Не много ли будет, Пишта? — добродушно спросил усатый Геребен.

— Не твое дело, дружище, — оборвал его Шарди, — я плачу. Ведь у нас, военных, денег куры не клюют. Скоро мы будем получать столько же, сколько получает хороший дамский парикмахер или официант... — съехидничал он.

Мрачный корчмарь принес и поставил на стол четыре рюмки рома и с таким же мрачным видом вернулся на свое место.

— Ну, как говорится, поехали... — Шарди выпил ром, скорчив при этом жуткую гримасу. — Говорят, что твой папаша вчера больно хорошо выступал.

— Не знаю, я на конференции не был, — осторожно ответил Эндре, еще не понимая, на что намекает капитан.

— Не был на конференции?

— Не был.

На лице Шарди появилась хитрая усмешка.

— Говорят, там пир шел горой, а, Виктор?

Молодой человек недоуменно пожал плечами:

— Откуда мне знать? Говорят, правда, что писателя до машины на руках тащили: уж больно хорош был.

— А ты что, никогда не напивался, что ли? — спросил Геребен капитана. — Что в этом удивительного?

— Но я не писатель, черт возьми!

— А писателю, значит, выпить нельзя? Он ведь тоже человек. — Геребен посмотрел на Эндре: — Разве не так?

— Так-то оно так, дружище, — ответил Шарди, — только я ненавижу людей, которые на словах ратуют за трезвость, а сами напиваются до потери сознания... — Он жестом приказал корчмарю принести еще четыре рюмки рома. — Уж если ты писатель, да еще порядочный человек, не появляйся в таком виде на балу.

— Никакого бала не было, — заметил Эндре.