— Ева...

Но та, охваченная гневом, бросила на девушку взгляд, полный ненависти, и, не вымолвив ни единого слова, промчалась мимо...

Эндре молча слушал рассказ все еще плачущей женщины.

— Ева, — тихо сказал он, — ты, как я посмотрю, любишь своего мужа.

— Я его ненавижу!

— Ничего подобного, ты его любишь и потому ревнуешь.

Ева заревела еще громче.

— Ну, не плачь только... Плакать бесполезно... Этим ничего не поправишь. Думаю, лучше будет, если ты вернешься к нему... скажешь, что любишь...

— Чтобы после всего этого я вернулась?! А если он любит эту стерву? Если я не нужна ему?..

Эндре облегченно вздохнул. У него словно камень с души упал, когда он понял, что Ева действительно любит своего мужа: это давало ему возможность с честью выйти из создавшегося положения.

— Ева, — Эндре легонько дотронулся до ее плеча, — ты плохо знаешь мужчин. Я уверен, Ковач любит тебя.

— А Марику?

— Боже мой... не будь такой глупой. Разве можно ее сравнить с тобой? Ты намного красивее...

— Нет, после всего случившегося я не могу вернуться к нему. Он со мной даже разговаривать не станет.

— А ты ему никогда не лгала?

— Никогда. Я ведь и сейчас сказала, что у меня кто-то есть, но не назвала имени.

— Смотри, не вздумай назвать! Ты и представить себе не можешь, что он со мной сделает, если узнает. Не говори по крайней мере до тех пор, пока я служу в армии.

— Он ни о чем не узнает хотя бы потому, что я не вернусь к нему... Пока не вернусь. Ночным поездом я уезжаю в Пешт, а там видно будет.

— Я провожу тебя на вокзал.

— Не нужно. Лучше, если нас не увидят вместе. Я доеду на такси. Который сейчас час?

Эндре щелкнул зажигалкой и при свете пламени посмотрел на часы.

— Начало одиннадцатого. Можно спокойно собраться.

— Не уходи. Вот мы и повеселились! — с горькой усмешкой заметила она и хотела что-то добавить, но в этот момент в дверь постучали.

— Стучат, — испуганно прошептала Ева.

— Слышу... Спроси, кто там. И ничего не бойся. — Эндре старался говорить как можно спокойнее, хотя сердце у него учащенно билось.

Она подошла к двери и спросила:

— Кто там?

— Это я, открой!

По голосу оба мгновенно узнали Петера Ковача.

Эндре вскочил, словно подброшенный пружиной.

— Открывай, не то я выломаю дверь! — потребовал Петер.

Ева отперла дверь. Ковач вошел и от изумления застыл на пороге. Пока Ева медлила за дверью, он понял, что она не одна, но никак не мог предположить, что встретит в ее номере Эндре Варьяша. Огромным усилием воли он все же взял себя в руки.

Эндре в свою очередь понимал, какая борьба происходит в душе офицера, и потому решил, что, если тот набросится на него, он даже защищаться не станет. Но Ковач застыл на месте, как монумент, и Эндре почувствовал себя сбитым с толку.

Наступившая тишина угнетающе действовала на всех троих.

— Я думал, ты пошутила, — первым нарушил молчание Ковач. — На такое я, признаться, не рассчитывал. — Он повернулся и вышел из номера.

— Петер! — крикнула Ева ему вслед. — Петер!.. — Но Ковач, даже не обернувшись, хлопнул дверью.

Ева и Эндре молча смотрели друг на друга.

Эндре лежал в темноте, вглядываясь в потолок. В спальной комнате помещалось тридцать солдат, некоторые из них шумно дышали, а несколько человек негромко похрапывали. Ветер за окнами совсем стих, и теперь были хорошо слышны все звуки, доносившиеся с казарменного двора.

Эндре только что лег. К своей койке он пробрался почти бесшумно, но, когда начал раздеваться, на соседней койке проснулся Анти. Он пожал Эндре руку и еле слышно поинтересовался, какие новости.

— Завтра расскажу, — шепотом ответил Эндре, забираясь под одеяло с твердым намерением сразу же уснуть. Однако сон не шел к нему: мучило сознание вины, ведь он в какой-то степени подпортил Еве жизнь.

Чтобы хоть как-то успокоиться, он начал убеждать себя в том, что Ковач разошелся с женой вовсе не из-за него, а его встреча с Евой лишь поставила последнюю точку в отношениях супругов. Да и что предосудительного он, собственно, совершил? Всего лишь зашел к Еве в номер, но они же с Ковачем, несмотря ни на какие раздоры, по-прежнему любят друг друга. Эндре без особого труда представил Ковача, который застыл в дверях номера с выражением изумления на печальном лице. «Что же творилось в тот момент в душе лейтенанта? О чем он думал? — настойчиво задавал себе вопросы Эндре. — Самочувствие у него было, видимо, прескверное, — пришел он к выводу. — Жо мне всего лишь сестра, а какую боль я испытал, застав ее в номере с мужчиной? Ковач же наверняка страдал сильнее, ведь он застал свою жену. И не с кем-нибудь, а со мной, его подчиненным, что само по себе уже оскорбительно...»

И тут Эндре начал мысленно спорить с собой: «Чего ради я, собственно, мучаюсь? Ева сама застала Ковача с учительницей, а раз так, то какое же он имеет право судить ее? Да он вообще не имеет морального права осуждать Еву и уж тем более обвинять ее в неверности. Если на то пошло, он сам выгнал ее из квартиры и, можно сказать, толкнул в объятия другого мужчины, а тот факт, что этим мужчиной оказался я, Эндре Варьяш, ничего не меняет. И все-таки Ева не нарушила супружеской верности. Ради военной карьеры Ковач бросил ее, а она, несмотря ни на что, продолжает его любить... Стоило ей увидеть плохой сон, как она мигом примчалась из Пешта в надежде, что муж утешит ее и уговорит остаться. Однако Ковач не сделал ни того, ни другого, напротив, он оскорбил ее... Естественно, что бедной женщине захотелось как-то отомстить мужу...»

Издалека донесся гудок паровоза, и снова наступила тишина. Эндре уже согрелся под одеялом, но уснуть так и не смог. Какая-то странная нервозность охватила его. Он повернулся на левый бок и шепотом позвал:

— Анти, ты спишь?

— Нет.

— У тебя, случайно, нет воды?

— Кажется, есть бутылочка.

— Дай, в горле пересохло, а вставать что-то не хочется.

Щуплый паренек неохотно вылез из-под одеяла и, стараясь не шуметь, на цыпочках приблизился к своему шкафчику, поискал в нем что-то, потом подошел к Эндре, присел на край его койки и протянул бутылку с минеральной водой, заткнутую кукурузным початком вместо пробки:

— Пей, только не всю.

Эндре ладонью обтер горлышко бутылки и, сделав несколько глотков, поблагодарил:

— Спасибо.

Вскоре, так и не успокоившись, Эндре встал, завернулся в одеяло и, осторожно ступая по полу, вышел из спальной комнаты.

В конце коридора возле стола дневального одиноко топтался рыжий Поллак.

Эндре почти бесшумно прошел по коридору.

— Ты чего не спишь? — спросил его Поллак и, выбравшись из-за стола, предложил: — Закуришь?

— Не спится что-то, — объяснил Эндре и взял двумя пальцами из пачки сигарету: — Спасибо.

Рыжеволосый парень сначала закурил, а затем произнес:

— Холодно сегодня. Пожалуй, градусов двадцать будет. Сколько на твоих?

— Двадцать минут второго. А какой сегодня день?

— Четверг. Завтра уже Новый год. Интересно, что-то он нам принесет. Ты веришь в приметы?

— Да не очень, — ответил Эндре. — Ну что нового может принести нам Новый год? Да ничего. Все будет так же, как в прошлом году.

В этот момент скрипнула дверь. Поллак и Варьяш оглянулись. К ним приближался Анти Штольц в накинутой на плечи шинели, вторую шинель он держал в руках.

— На, накинь, — сказал он, обращаясь к Эндре, — а то простудишься. — Поморгав близорукими глазами, он пробормотал еще что-то, повернулся и пошел в умывальник.

Эндре, накинув шинель на плечи, направился вслед за товарищем. Подойдя к водопроводному крану, он отвернул его и с жадностью напился. Подошел Анти. Несколько раз зевнув, он снял очки и протер глаза, затем сглотнул и уселся на покрытый одеялом стол, на котором солдаты обычно гладили свое обмундирование. Потом он соединил полы шинели на груди, спросил:

— Ты почему не спишь? — и, не дожидаясь ответа на вопрос, почти назидательным тоном продолжал: — Я-то лучше других знаю, что такое потерять мать... Только ее уже не вернешь.