Марика взглянула на мать — та внимательно слушала ее.

— А как выглядит современный брак при ближайшем рассмотрении? Чаще всего жена уподобляется рабыне. Она обязана раньше всех встать, приготовить завтрак мужу, накормить его. Если в семье есть ребенок, то забота о нем, конечно, полностью лежит на жене. Затем она сломя голову бежит на завод или в учреждение, где проводит восемь часов, а после работы делает необходимые покупки и опять готовит, стирает, убирает... И за все это ей иногда выпадает награда — муж вечером уделит ей пять — десять минут своего времени, а то и приласкает. И тогда она либо чувствует себя безмерно счастливой, либо, наоборот, очень несчастной. А на следующий день все начинается сначала... Я не хочу оказаться в таком сумасшедшем круговороте, мама. Я хочу чувствовать себя по-настоящему равноправной.

Шипошне слушала дочь со всевозрастающим беспокойством. Ей самой совсем недавно исполнилось сорок лет, восемь из которых она прожила вдовой. Она многое повидала за эти годы, многое пережила и, давно распрощавшись с мечтами, здраво судила об окружающем. Все, что дочь говорила сейчас о семейной жизни, было правдой, но тяжелое, порой унизительное положение женщины в ближайшее время вряд ли изменится. Поэтому мать и забеспокоилась так, убедившись, что ее Марика оторвалась от реальной действительности, витает где-то в облаках, а, как известно, с высоты и упасть недолго... «Таким же наивным мечтателем был и ее отец, — подумала мать. — Это-то и погубило его... Чувствовать себя по-настоящему равноправной...»

— Ты никогда не будешь чувствовать себя по-настоящему равноправной с мужчиной, — возразила мать. — И пора бы тебе мыслить пореальней, а то жизнь может так ударить...

— Почему же я не буду чувствовать себя равноправной? — не унималась дочь.

— Потому что такова жизнь. Равноправие у нас пока еще формальное. Оно, конечно, существует, но заключается в основном в том, что женщина может стать врачом, инженером, секретарем сельсовета, как, например, я. В любви же она все равно не сможет быть равноправной.

— Вот это да! — оживилась дочь.

— Я знаю, что говорю. Полного равноправия между мужчинами и женщинами на сегодняшний день нет, потому что этому препятствует мировоззрение самого общества. Я вот уже восемь лет живу одна. Если бы я была мужчиной, то могла бы иметь любовницу и никто бы этому не удивлялся. Все считали бы меня вполне порядочным человеком. Но попытайся я, женщина, завести любовника, окружающие вмиг бы возмутились. А ведь в принципе я имею на это право, как-никак мне уже сорок...

— Никто не возмутился бы.

— Это ты сейчас говоришь, когда приезжаешь в село на день-два и не боишься, что о твоей матери начнут сплетничать. Вон Генци частенько бывает навеселе. Об этом знают и в районе, и в области, однако не устраивают никаких разбирательств, потому что он хорошо работает. А попробовала бы я хоть раз в неделю развлекаться с цыганами в корчме «Три розы», меня бы давным-давно попросили из секретарей. А разве мне нельзя развлечься? Где это написано? Нигде. Разве что в сознании людей. Так что, Марика, опустись на землю и не пытайся переделывать мир, не то можешь дорого поплатиться... А теперь давай вставать.

Несколько дней в родительском доме пролетели незаметно. После праздников Шипошне пошла на работу, а Марика, оставшись дома, занималась уборкой, готовила обед, навещала по очереди соседей. Однажды она зашла в сельсовет. Председатель сельсовета, весельчак дядюшка Генци, обрадовался Марике. Он тут же начал шутить, угостил ее палинкой, рассказал, как живет, поинтересовался, где работает она и есть ли у нее жених.

— Жениха у меня еще нет, — со смехом ответила Марика. — В Кевешде живут не ахти какие мужчины, дядюшка Барнабаш, ни одного стоящего.

— Эх, если бы я был чуточку помоложе, я бы показал, на что способен. Я бы не допустил, чтобы такая девушка ходила одна. — Он подмигнул Марике и спросил: — А с нашим доктором ты уже встречалась?

— Нет, не встречалась. Но слышала, что все женщины сразу заболели и теперь стоят в очереди, чтобы попасть к нему на прием.

— Если бы я был девушкой, я бы тоже записался к нему на прием. Хороший человек!

— Да?

— Конечно, не такой, как Барнабаш Генци, — выпятил он грудь, — но тоже ничего. На прошлой неделе были мы у Фехера: он как раз свинью заколол. Я возьми да и скажи друзьям: мол, давайте пошутим над нашим доктором, напоим его так, чтобы под столом очутился. Все согласились. А после полуночи на ногах остались только двое: я да доктор. Правда, на рассвете и его унесли домой. Приходи к нам вечерком. Я доктора приглашу, вот и сосватаем тебя.

Марика со смехом рассказала матери о намерении Генци.

— Что ж тут удивительного? — погнала плечами мать. — У нас мужчина часто ценится по тому, сколько может выпить.

— А доктор разве пьет?

— Вряд ли. По характеру он скорее похож на драчливого петуха. Вообще-то нам повезло, что его назначили. Раньше у нас врачи надолго не задерживались. Район большой, ни минуты свободной не остается. А домишко у врача был захудалый, штукатурка с потолка падала. Правда, у нас тогда и денег не было, чтобы отремонтировать его. А посмотри, как он сейчас выглядит. Все так и блестит, стены приемной выложены изразцовой плиткой и выкрашены масляной краской. Шюки даже лабораторию себе устроил. Каким-то чудом выбил ссуду и, можно сказать, из ничего сделал настоящий Дом здоровья. Мне лично нравится его одержимость, и я, чем могу, разумеется, помогаю ему.

Но характер у него тяжелый. Если что не по нем, раскричится, угрожать начнет. А с самим Генци он как ругался! Прошла всего неделя, как доктор обосновался в селе. И вот звонит ему жена Генци и просит, чтобы он немедленно зашел к ней. Позже доктор рассказывал, что в тот день чертовски устал — с утра мотался по округе. Решив, что с женой председателя случилось что-то серьезное, он, даже не поужинав, отправился к Генци. Как раз ливень шел, грязи на улице по колено. Пока добирался до дома председателя, промок до нитки. Вошел в дом и спрашивает: «Где здесь больная?» — а сам лезет в свою сумку. А Марча, которая открывала ему дверь, и говорит: мол, я и есть больная. Голова у нее, видите ли, побаливает, а лекарство все кончилось, вот она и захотела, чтобы доктор выписал ей новые рецепты. Доктор спросил, почему она не пришла к нему на прием, тем более что у нее и температуры нет. «Как вы сказали? — удивилась Марча, которая, как ни в чем не бывало, готовила что-то на плите. — Почему я не пришла к вам на прием? Да вы, никак, шутить изволите? У нас уж так принято...» «Было принято, сударыня, — отрезал доктор. — А теперь придете ко мне на прием и там расскажете, на что жалуетесь. Подождете, пока до вас дойдет очередь, а потом я вас обследую. Если нужно будет какое-нибудь лекарство, я вам его пропишу, а если нет, то не обессудьте...» Представляешь, какую физиономию скорчила Марча? Начала кричать, что она покажет ему, где раки зимуют, и так далее. «Покажите своему супругу, уважаемая, — спокойно сказал ей доктор, — а не мне. И, ради бога, не кричите, это я и сам прекрасно умею».

Разумеется, Марча побежала в сельсовет и рассказала о случившемся мужу. Конечно, на свой лад. А Генци и этого достаточно. Он передал, чтобы доктор немедленно явился к нему. Но тот ответил, что сейчас занят, а если у Гении дело срочное, он может сам зайти к нему. И что же ты думаешь? Генци пошел к доктору. Явился и стукнул по столу. Да недолго стучал, так как Шюки отворил дверь и попросил его выйти вон. Он так и сказал: «Убирайтесь немедленно вон, а не то я вас выброшу!» Представляешь, что там было? Слух об этом мигом разнесся по селу, и авторитет доктора сильно возрос. Правда, через несколько недель они помирились. Генци признал, что доктор был совершенно прав.

— Сколько же вашему доктору лет? — полюбопытствовала Марика.

— Да сорока еще нет, — ответила Шипошне. — Был женат, развелся.

Заинтересовавшись оригинальным доктором, Марика вечером зашла к Генци. Доктор Шюки показался ей невысоким, ростом с нее, на первый взгляд даже чуть-чуть полноватым, но только на первый взгляд, так как был он довольно мускулист, да и сорок лет ему никак нельзя было дать. Толстая Марча с завидной прытью сновала вокруг доктора, обращаясь с ним запросто, будто они дружили с младенческих лет. На столе красовалась бутылка вина, из которой тотчас же налили рюмку и Марике.