Милан Радович... По своему социальному положению он к нашему кругу не принадлежит. Все верно, но человек он интересный, разносторонний, пользующийся нашей поддержкой. Он тоже хотел бы кое-чего достичь, но может это сделать только с нашей помощью. Радович отдает себе ясный отчет — я с ним не раз беседовала, — что именно ему надо подняться до уровня Чабы, то есть до нашего уровня, а не Чабе опуститься до его. Радович прорвался сквозь заслон своего круга, что удается людям лишь особо талантливым. Вместе с тем он сознает, что, если хочешь остаться на поверхности, надо приспосабливаться. Наша историческая задача — приковывать к себе талантливые народные силы. Андреа — миленький, чистый щенок. Мне лично она нравится. У нее нет собственности? Полагаю, это вещь не главная. Если Чаба ее любит и будет с нею счастлив, я готова благословить их обоих. В этом вопросе я шуток не люблю. Сынок, ведь я мать. Грош мне цена, если мой сын будет несчастным! Анди — девушка небогатая, но по своему мировоззрению, отношению к жизни, поведению она принадлежит к нашему кругу. А это уже вещь существенная».
Поезд притормозил. Женщина на мгновение выглянула из окна вагона и проговорила:
— Пойми меня правильно, Атти. Но сейчас я устала и голодна. Продолжим разговор после обеда.
Теолог встал, понурив голову. Он полагал, что женщина вступит в спор с Аттилой. Уклончивый ответ тетушки Эльфи разочаровал его. В его светло-каштановых матовых волосах мелькнул луч света и снова погас.
Поезд ходко несся мимо знакомых мест. В лихорадочном взоре Эндре отражалось беспокойство, ему было стыдно, он чувствовал, что своим молчанием предал друга. Перед ним предстало печальное личико Андреа, затем нахлынули воспоминания...
Вот рядом стоит девушка в матросской блузке и темно-синей плиссированной юбке. «А ты, Эндре, на танец меня не приглашаешь?» Вдоль стен сидят мамы. Чаба увлеченно играет, ловко варьируя мелодию, но задавая отличный темп. Он посматривает на Эндре, взглядом подбадривая его: «Ну ты, церковный мешок, пригласи же ее, я тебе разрешаю». Он обвивает руками талию девушки — ладони от волнения покрываются потом, у Андреа на спине напрягаются мышцы. «Обними покрепче, — предлагает она, — иначе танцевать невозможно». Он механически подчиняется, глотая обильную слюну и будучи теперь уверенным, что любит девушку. Но Анди принадлежит Чабе...
Рано пробудившееся половое влечение основательно потрепало Эндре, продолжая мучить его и по сей день. Ему исполнилось уже двадцать, лет, а он еще не имел дела с женщиной. Его упорной, железной воле до сих пор удавалось преодолевать проявляющиеся инстинкты, но не богатое воображение. Мысленно он уже не раз переживал все радости и муки любовных утех. Разумеется, с Андреа. Только с ней одной. Ему не раз чудилось, что не было бы ничего неожиданного, если бы Андреа предстала вдруг перед ним в обнаженном виде.
Поезд мягко покачивало, колеса гулко стучали по рельсам. Эндре откинулся на спину, подпер голову, его худые, впалые щеки заливала краска. Голос тетушки Эльфи доносился до него словно с того света. Говорила она тихо, невозможно было понять ни единого ее слова. Глубоко вздохнув, он открыл глаза.
— Мне представляется, — проговорил он, — Чаба должен будет воздать хвалу всевышнему, если Андреа выйдет за него замуж.
Собеседники изумленно на него взглянули, не понимая, к чему он клонит, поскольку женщина почти целый час беседовала с Аттилой совершенно о другом. Он заметил устремленные на него удивленные взгляды, но, даже не удостаивая их своим вниманием, точно лунатик, вывалился из купе.
Поезд протяжно загудел, и искры, сыпавшиеся из трубы паровоза, засверкали перед окнами, точно светлые ленты.
Любезность тетушки Эльфи застала Андреа врасплох. Та обняла ее, поцеловала, увлекла за собой на кухню, показала ей блюда, уговорила попробовать жареного цыпленка, с беспокойством наблюдая, понравилось ли кушанье. От такого обилия душевности Андреа совсем расчувствовалась, вся ее неприязнь улетучилась.
Вальтер фон Гуттен вел себя исключительно тактично, домой не пришел, чтобы не мешать Эльфи принять венгерских друзей по своему усмотрению, но своевременно позаботился о напитках — французском коньяке с пятью звездочками, ароматной венгерской палинке и рейнских винах. За столом прислуживали старая гувернантка, седовласая Аннабелла, и ее племянница, голубоглазая Луиза, а обязанности виночерпия добровольно взял на себя Аттила. Лейтенант был поразительно любезен и предупредителен. Андреа нашла, что на сей раз в его взгляде отсутствует жадное желание и он разговаривает с нею почти как с сестрой. К смущенным взорам Эндре она уже привыкла и даже во сне не могла бы себе представить, что за замешательством теолога уже скрывается нечто вроде болезненной чувственности.
Разговоров за столом было немного, прозвучало только несколько фраз по поводу вкусного ужина. За окнами временами свирепо завывал ветер, лишь на минуту затихал, чтобы затем взреветь с новой силой. Андреа сидела напротив тетушки Эльфи, которая с интересом рассматривала раскрасневшееся лицо девушки, ее темно-голубые глаза, скрытые под сенью густых ресниц. Иногда ее охватывало чувство, будто Андреа прибыла сюда из какой-то ближневосточной страны, напоминая своей фигурой, осанкой, лицом египетских женщин.
С едой было уже покончено, когда неожиданно поднялся Эндре. Он слегка наклонился вперед, так что на спине резко вырисовывались его лопатки. Левой рукой он поправлял очки в золотой оправе, а в правой держал бокал, полный вина. Чаба, приподняв веки и сморщив лоб, взглянул на него, не понимая, чего же хочет его друг. Раскрасневшаяся Андреа улыбалась. Аттила едва заметно кашлянул и быстро взялся за сигарету. В дверях гостиной застыла ухмыляясь белокурая Луиза. Сняв передник, она тут же сделала приглашающий жест.
Эндре посмотрел на хозяйку. Тихо, по-церковному разделяя слова, он попросил разрешения поднять бокал за здоровье семьи Хайду и присвоение Аттиле чина лейтенанта, одновременно моля всевышнего благословить всех членов семьи.
— В мае нынешнего года, — сказал он, — по случаю двухсотпятидесятой годовщины освобождения Будайской крепости венгерская делегация нанесла визит главе католического мира в Ватикане. У нас, евангелистов, идут споры с католиками, но, по-моему, с тем, что сказал папа венгерской делегации, мы должны полностью согласиться. Нынешние времена, заявил, в частности, глава католической церкви, очень напоминают то, что происходило двести пятьдесят лет назад, ибо сегодня над миром опять нависла огромная опасность — коммунизм, который по своей сущности угрожает не только христианству, но и всему человечеству.
Чаба, лениво зевнув, облокотился на стол. «Этот попик совсем, видать, рехнулся, — подумал он. — Что с ним такое происходит? Ну подожди, святоша, я тебе как-нибудь расскажу, кто угрожает человечеству... — В раздражении он начал покусывать нижнюю губу и, только взглянув на мать, воздержался от того, чтобы вслух не обозвать Эндре идиотом. — Эта скотина, — он покачал головой, — уже забыла о том, что сделали нацисты с Витманом и Эрикой...»
— Перед венграми вновь стоят большие задачи... — продолжал тем временем разглагольствовать Эндре.
Тут уж Чаба не мог выдержать и перебил друга не совсем лестными словами:
— Ты дурак, святоша! Пей свое вино и садись! — Чаба поднял бокал: — За здоровье присутствующих!
Все сразу замолчали. Андреа с испугом поглядывала на тетушку Эльфи, которая и вида не подала, что встревожена замечанием сына, к своему бокалу она так и не притронулась.
Аттила невозмутимо курил.
— Продолжай, — сказал он Эндре, который настолько смутился, что забыл сесть. Однако желание говорить у того уже пропало. Лицо его так и пылало от стыда.
— Извините, — наконец вымолвил Эндре и сел. По всему его виду было заметно, что слова Чабы оскорбили его.
— Ты сейчас, видимо, считаешь себя очень остроумным, — заговорила Эльфи, обращаясь к сыну. — Возможно, даже ликуешь внутренне: как же, я, Чаба Хайду, эффектно сразил Эндре Поора, своего друга! Как богат твой лексикон, сынок... Какие в нем слова: «святоша», «дурак»... — Чаба смущенно улыбнулся. В душе он уже жалел о своем срыве и потому не стал спорить с матерью. — Я бы очень хотела, чтобы ты извинился перед Эндре, — строгим тоном проговорила Эльфи.
