Наибольший интерес для нас представляла папка № 3 – «Переписка с Управлением делами Президента России», 24 страницы, а также примыкающие к ней по тематике папка № 39 – «Клуб Тотардо», 151 страница, и папка № 41 – «Финансовые документы», содержащая 365 страниц. Именно здесь и находился полный комплект документов по «Мабетексу», на основании которых мы и возбудили уголовное дело – контракты, акты, денежные проводки и прочее.

Имея на руках такие документы, шум можно было поднимать большой. Но обнародуй я все эти факты – непременно раскрыл бы в этом случае и свой источник. Рисковать столь крупным делом, как «Мабетекс», ради других, явно уступающих ему по масштабности и значимости, мне не хотелось. Поэтому часть информации я отдал на проверку, часть отложил для дополнительного расследования. Те же материалы Туровера, которые, с нашей точки зрения, еще не были готовы для серьезной работы и требовали тщательной доследственной проверки, как, например, сделка по Марийскому машиностроительному заводу, связанная с новейшим российским оружием, мы решили основательно изучить.

Здесь, наверное, необходимо сделать небольшое отступление и объяснить читателю очень важный момент: почему я все же решился заняться расследованием дела «Мабетекса»? Почему, понимая, к каким катастрофическим последствиям оно может привести (и привело!), я не послушался уже тогда буквально кричащего в моем сознании чувства самосохранения и не запрятал это даже не горячее, а раскаленное дело в самый дальний угол моего генпрокурорского сейфа?

Итак, с формальной стороны, принимая решение о возбуждении дела «Мабетекса», я исходил из буквы закона. Сомнений, возбуждать его или нет, после возвращения из Швейцарии и встречи с Туровером у меня не было. С другой стороны, я действовал достаточно прагматично, поскольку все же где-то впереди у меня брезжила надежда, что ситуация в стране нормализуется. С приходом Примакова надежда эта стала перерастать в уверенность, поскольку он сумел создать предпосылки для политических гарантий реальной работы правоохранительных органов по громким делам. Как выяснилось впоследствии, созданных гарантий все же оказалось недостаточно, но движение в эту сторону, тем не менее, было Примаковым сделано.

Начиная работу по делу «Мабетекса», я также исходил из своего внутреннего убеждения и правосознания, что закон все же в России существует и его обязаны соблюдать все без исключения. Это не пустые слова – так меня учили в вузе, так, став доктором наук, профессором, учил своих студентов и я сам.

Пусть не поймет меня читатель превратно, но, как ни парадоксально, двигало мною еще и чувство самосохранения. Но это было беспокойство не за поставленную под удар карьеру, а за свою репутацию и доброе имя. Представим себе, что я все поступившие из Швейцарии факты скрыл, запрятал куда-то «под сукно», подальше от чужих глаз. Все в жизни течет… На мое место пришел бы новый Генеральный прокурор. И вот он обнаруживает эти документы… И что бы он сказал, увидев их?

– А почему это Скуратов не начал расследование, скрыл факты? Это злоупотребление служебными полномочиями. Пусть теперь отвечает за свой проступок перед законом! Ведь действия прокурора (как, впрочем, и судьи) прописаны законом чрезвычайно строго. Процессуально они существуют в очень жестких рамках, чрезвычайно формализованы и не дают особого простора для фантазии. Прокурор в своей работе – далеко не свободный художник и обязан отвечать за каждое свое слово.

Чтобы не быть голословным, приведу такой пример. Когда на меня начались гонения и было возбуждено уголовное дело, следователи подняли все поручения, которые я давал и подписывал в течение последних трех с половиной лет моей работы. А это, между прочим, тысячи документов. Искали любой компромат, любое несоответствие, ошибку… Не нашли. Это был тот случай, когда я абсолютно не волновался, поскольку знал, что ни к одному из подписанных мною документов придраться невозможно.

Возбуждая дело «Мабетекса», я также понимал, что рано или поздно, скрывай их под сукном или нет, но ставшие известными мне факты все равно выплеснутся если не у нас, то где-то на Западе. И тогда множество вопросов придут уже оттуда, и на все надо будет отвечать. И как бы я после этого смотрел в глаза хотя бы той же Карле дель Понте? Она-то знала, какими фактическими материалами я располагаю.

Задним числом могу сказать, что тогда недооценил те силы, которые будут мне противостоять. Но как я мог предположить, что в деле окажется замешанным такая супермощная сила, как сам президент? Конечно, я предполагал, что Бородиным дело не закончится, что будут еще какие-то крупные, связанные с Кремлем фигуры. Но что кривая вынесет на такой вираж?.. Нет, настолько далеко мои фантазии в момент возбуждения дела «Мабетекса» не залетали.

Трудная доля прокурорская… Да, я претерпел массированный «накат», травлю и унижения, меня пытались раздавить, уничтожить. Но правовая позиция у меня была железная, непоколебимая. Поэтому позднее, уже когда появились свидетельствующие против президента и его семьи документы, я дело не затормозил и следствие не свернул, хотя возможности для этого имел абсолютно все, а продолжал его наращивать. Не хочется хвалить себя, но, говоря откровенно, возбудить в те дни уголовное дело против чиновника такого уровня, как Бородин, было отчаянным поступком даже для Генерального прокурора страны. Это был открытый вызов Кремлю. Уверен, история еще расставит все по своим местам и дело «Мабетекса» не забудется уже тем, что стало одним из важнейших факторов, заставивших Ельцина уйти в отставку раньше срока.

Еще одним важным моментом стало то, что я, по сути, создал важный прецедент: впервые в стране было возбуждено дело против чиновника столь высокого ранга, а также впервые прокуратура пыталась разобраться в противоправности поступков действующего президента. Это был шаг, говорящий о становлении в России по-настоящему независимой прокуратуры.

Возбуждая это дело, я боролся даже не против каких-то конкретных персонажей, а против всего душащего нашу страну коррумпированного чиновничества, против людей, готовых ради своей корысти на любое преступление. Уже в разгар гонений на меня, столкнувшись как-то на одном из мероприятий с моими недругами, я откровенно сказал им:

– Пусть вы уберете меня, но тому решению, которое вы примете без меня, надавив на расследование и незаконно прекратив дело, никто не поверит.

Забегая вперед, скажу, что так оно, собственно, и получилось: дело Бородина у нас незаконно прекратили, в Швейцарии же его худо-бедно довели до вынесения наказания. А ведь оно могло стать образцом сотрудничества наших стран в борьбе с коррупцией.

Я искренне убежден, что и арест Бородина, и полное прекращение возбужденного против меня уголовного дела наглядно показали, кто на самом деле был прав. А ведь меня разве что рентгеном не просвечивали: искали за рубежом мои банковские счета, а также моих родственников, шикарные особняки и квартиры. Та же госпожа дель Понте ни на минуту не поверила развернувшемуся вокруг меня скандалу. Она звонила мне в больницу, когда я там лежал, отказывалась вести переговоры с кем бы то ни было, кроме меня, когда приехала в Россию во второй раз.

А ведь скандал тогда был в самом разгаре, и ей открыто говорили, что со Скуратовым ей лучше не встречаться.

Почему же Карла и другие представители закона Швейцарии уверены в моем честном имени? Почему Карла приехала в Россию на встречу со мной уже тогда, когда я был скомпрометирован, и не верила ничьим увещеваниям? Потому, что она знала истинные мотивы того, почему меня начали травить, какой убийственной силы документами я располагаю.

Но об этом чуть позже.

Итак, учетный номер для дела «Мабетекса» нами получен, и Мыциков обрел для ведения следствия все необходимые полномочия. Сразу же на повестке дня встал вопрос о широкой выемке документов. Но прежде чем сделать это, необходимо было доложить Ельцину, поскольку речь шла о его непосредственном подчиненном. Могла возникнуть очень серьезная проблема, учитывая импульсивный характер президента и его многолетние дружеские отношения с Бородиным.