Учебный центр прекратил свое существование в связи с ликвидацией силового неструктурного подраз­деления специальной разведки. После того как со­трудники подразделения отказались применить свои профессиональные навыки внутри страны, оно было объявлено нелояльным к новой власти и вышедшим из-под контроля. Ненужные и даже опасные супер­профессионалы подали рапорты об увольнении и раз­брелись искать иной судьбы, уже не под знаменами. Некоторые перешли на службу в другие ведомства. Но Командор и некоторые из его могущественных дру­зей, уцелевшие после гибели «Помпеи», понимали, что придет время восстанавливать разрушенное, — это уже было.

«Уазик» въехал во двор дачи и остановился.

— Поставить машину в гараж? — спросил Костя.

— Не надо, — ответил Командор. Он открыл заднюю дверцу.

— Вылезай, Гайдамак, приехали, — сказал он Шуракену.

Шуракен вылез из машины. Он понимал, кто он и где находится, понимал даже, что с головой у него очень плохо. Только ценой неослабевающего ни на секунду колоссального напряжения Шуракену удава­лось удерживать вместе распадающиеся фрагменты окружающей действительности.

Он видел заснеженный лес и знакомую дачу Ко­мандора, но ему казалось, что стоит оглянуться, и он увидит силуэты вертолетов в желтом мареве, подни­мающемся от раскаленной бетонки аэродрома, и в ноздри ударит запах горячей пыли, смешанный с по­роховой и бензиновой гарью. Два мира не разделяло ни время, ни пространство — это было как две сторо­ны одной монетки. И только от Шуракена зависело, какую из сторон повернуть к себе.

Командор приказал ему идти за ним. Они вошли в дом.

С помощью Кости Командор раздел Шуракена. Все, что они с него сняли, прапорщик собрал в узел, отнес в котельную и бросил в печь. Затем они вымы­ли Шуракена под душем и одели в спортивный кос­тюм и кроссовки Командора.

— Теперь другое дело, — сказал Командор. — Те­перь тебя людям показать не стыдно. Сейчас поедем в нашу санчасть. Я позвонил ребятам, нас ждут.

При слове «санчасть» в памяти Шуракена возник­ли белый халат и шприц. Сейчас они означали преда­тельство, боль, ужас. Несмотря на то что самосозна­ние частично восстановилось, Шуракен был неспо­собен управлять собой, и угроза, реальная или мнимая, могла снова превратить его в зверя, который, защищаясь, не знает предела в жестокости и ярости.

— Нет, — злобно сказал Шуракен. — Я убью того, кто дотронется до меня!

Командор был знаком с процедурой допроса под психотропными препаратами, он знал, что Шуракену сделали инъекции мощных транквилизаторов. Это на­поминало обычную медицинскую процедуру, и теперь до тех пор, пока Шуракен не придет в себя и к нему не вернется нормальное восприятие реальности, все свя­занное с медициной будет заключать для него угрозу. Командор понял, что ошибся, произнеся слово «сан­часть». Страх мог активизировать у Шуракена про­грамму самообороны, повинуясь которой он должен любой ценой сохранить жизнь и свободу действий. С головой у него плохо, но стереотип боевых действий вписан в подсознание, в мышечную память. Если Шуракен начнет уходить отсюда, остановить его бу­дет непросто. Командор понял, что надо быстро пе­реключить Шуракена, пока им с Костей не пришлось валить парня всерьез.

— Саша, — жестко сказал Командор, фиксируя свой взгляд не на глазах Шуракена, а в точке между бровями. — Что произошло с Егором?

Вопрос подсек Шуракена. Он забыл об опаснос­ти, в его памяти начали вспыхивать, исчезать, монти­роваться без всякой логики и последовательности огонь, взрывы, удивление и смех в глазах Ставра... Снова все рассыпалось, как головоломка, и если бы Шуракен попытался что-нибудь объяснить, его речь напоминала бы такой же бред, как на допросе.

— Идем, ты мне по дороге все расскажешь, — ска­зал Командор.

Шуракен пошел за Командором и залез в «уазик», как ему приказали.

Командор опасался, что вид врачей снова при­ведет Шуракена в неуправляемое состояние, но это­го не случилось. Санчасть не вызвала у Шуракена беспокойства, она была местом хорошо знакомым. Здесь они со Ставром проходили систематический медицинский контроль — требования к здоровью были предельно жесткими. В учебном корпусе с ними проводили занятия по медицине. Здесь им делали прививки перед боевыми рейдами в Афганистан. Война тогда уже закончилась, но секретные реали­зации проводились группами специальной разведки Комитета госбезопасности. Целью рейдов, как пра­вило, был захват караванов с оружием, наркотиками и фальшивыми долларами, которые через Таджики­стан перебрасывались главарям национальных бан­дформирований в среднеазиатские и кавказские рес­публики. Перед командировкой в Сантильяну Ставр и Шуракен даже отсидели в санчасти пару недель на карантине, пока им сделали все довольно неприят­ные прививки, положенные перед отправкой в Аф­рику.

Раньше санчасть была так же засекречена, как и все подразделение внешней разведки. Теперь, чтобы сохранить уникальных специалистов и персонал, при ней даже было открыто коммерческое отделение.

Командор передал Шуракена на попечение вра­чей.

— Пойдем ко мне, Иван Георгиевич, поговорим, — предложил Командору начальник санчасти.

Когда они вошли в кабинет, он достал бутылку ко­ньяка, а секретарша нарезала и поставила на стол за­куску.

— Как нога? — спросил начальник санчасти.

— Болит, как и полагается. Да ты все про мою ногу знаешь, я же каждый день приезжаю на перевязки. Да­вай лучше поговорим о моем парне. Что скажещь, Алексей Петрович?

— Я не ясновидящий, пока ничего. Откуда он вер­нулся?

— Из Африки.

— Понятно... Ему так и так месяц на карантине отсидеть положено.

— Вот и отлично. Будем считать, что он у вас на карантине отсиживает. Ты же понимаешь, Алексей Петрович, Гайдамак — сотрудник исключительной ценности, ему, может, еще поработать придется, и за­пись о психической ненадежности ему в личном деле ни к чему.

— Хорошо, пусть будет карантин, а обращение к психиатрам по поводу посттравматического стрессо­вого расстройства, ПТСР - обычное для них дело. Повышенная тревожность, ретроспекции. Насчет за­писи решим, но о его реальном состоянии и возмож­ности дальнейшего использования я тебе дам объек­тивную информацию.

— Это само собой. Я надеюсь, особых проблем у вас с Гайдамаком не будет. Вы и не таких, как он, вос­станавливали.

— Ну, давай за то, чтоб у него все было хорошо. — Начальник санчасти поднял рюмку.

Они выпили и закусили настоящей отечественной сырокопченой колбасой.

7

После разговора с Хиттнером Ставр весь день про­валялся в казарме. За почти три года жизни в Африке он привык к жаре. Но все связанные с климатом не­понятности значительно уменьшались благодаря ком­фортабельным условиям, которые обеспечивали цен­ным специалистам в резиденции президента. Сейчас Ставр мог только с сожалением вспоминать их с Шуракеном коттедж, по европейскому стандарту обору­дованный кондиционерами и душем. А в «поле», как на своем жаргоне спецы называли выходы в боевые рейды, на климат жаловаться не приходилось: на вой­не как на войне.

В железобетонной коробке казармы стояла одуря­ющая духота, наполненная испарениями потных че­ловеческих тел. Тяжелая, тягучая тишина нарушалась бредовым бормотанием и невнятными выкриками новых товарищей Ставра — этих ландскнехтов двад­цатого века, во сне переживающих перипетии своих прошлых похождений.

Ставр вытянулся на спине, расслабил мышцы, закрыл глаза и сфокусировал внутренний взгляд в се­редине лба между бровями. Через некоторое время он перестал ощущать свое тело, слышать бормотание и тяжелое дыхание людей на соседних койках. В мыс­ленно обозначенной им точке в середине лба возник­ло красное свечение. Ставр предельно активизировал свои внутренние радары и начал искать Шуракена. Он

искал его, как один затерянный в океане корабль ищет другой, посылая в пространство радиосигналы. Ставр напрягал воображение, пытаясь увидеть Шуракена, материализовать его в своем сознании. Он хотел по­слать сигнал, что жив, и получить весть, как с Шуракеном — хорошо или плохо.