Грозен враг за горами, но грозней за плечами

Не одну шкуру продал охотник за звонкое золото. Из клыков-сабель мог бы он смастерить себе ожерелье и трижды обмотать им шею. Не один зверь от него не уходил, а иной раз и целая стая серая от рук умелых кровью захлебывалась. Ничего не стоило наемнику умелому засаду у водопоя устроить или капкан у самой пещеры-логова замаскировать. Много разных диковинных монстров встречал за свою жизнь мужчина, но такого еще не видывал.

Черный волк, как бес лесной, уходил от погони раз за разом, умело путая следы. Не привел хитрец гостя незваного к логову своему. Так и стал он для охотника наваждением. Страстно желал мужчина зимний плащ из огромной шкуры, в знак своей власти над миром диким. Но, казалось, сама чаща охраняла свирепого монстра. Одно время гигантские следы исчезли вообще, но охотник чувством шестым ощущал, что зверь не покинул леса.

Оставалось понять только, почему волку этому так лесок приглянулся. Не водилось в нем дичи особенной, да и земли сами были другой стаей облюбованы. Монстр же так и вился у деревушки, словно медом ему там намазано.

Мужчине обещали много монет за голову людоеда, и он не собирался упускать золотишко. Оставалось только момент подгадать удобный, и навыки свои да оружие в ход пустить.

Не зря охотник лучшим себя считал. Смог он следы мудреные распутать, распознать. Смог тропу нахоженную обнаружить. Не спас людоеда слух острый, метко болт серебряный между ребер впился. Но не хватило удара одного, чтобы зверя свалить. Дальше монстр побежал, будто и не раненый вовсе.

На поляне открытой остался охотник стоять. Знал он, что придет мстить умирающий, и не прогадал. Бой короткий приключился, сделал меч заговоренный дело свое, страшную рану на шкуре черной оставив. Только и волк смог клыками острыми врага своего рвануть, и убежал, скрылся, всю на золото надежду с собой унеся.

Решил охотник, что поутру рану перевязав, отыщет зверя и добьет. Вот только крови следы к избушке лесной привели. А в избушке той, знахарка мужчину не ласково встретила. Тряслась, как лист осиновый, глаза отводила, даже трав аромат стойкий не мог запаха крови заглушить. Хотел мужчина с ведьмой, зверей диких лечащей, по-особому потолковать, но и того не вышло. Объявился «жених» какой-то, да все планы попутал.

Долго охотник злобой своей давился, на лавке в общинном доме устроившись. Думу думал, как бы до зверя неуловимого добраться. Девку то в ведовстве черном обвинить труда бы не составило, вот только толку от этого не было.

Берег себя мужчина, руку залечивая. Не лез на рожон, да и из деревеньки носу не казал. Дело свое, однако, не забросил, всех и каждого про травницу и жениха её расспрашивая.

Много ему про Миладу поведали, впору идти и костер закладывать. И колдует, и ворожит, и порчу наводит, а в зелья свои воды болотной с кровью намешивает. Только о женихе её никто в деревне слыхом не слыхивал. Не появлялся незнакомец статный окрест, а коли появился бы, его живо бы девки местные к ведьме ходить отучили. Про одного из наймитов поговаривали, только тот давно в город отбыл.

Поняв, что так выведать ничего не удастся, пошел охотник на хитрость. Монетку одному из шустрых сорванцов заплатил, и наказал ему за домом знахаркиным приглядеть. Самому в лес идти было рано, рука еще не зажила, а дитем в деревне одним больше, одним меньше - не заплачет никто.

Исправно мальчонка обо всем, что видел, сказывал. И ежели верить ему, жила Милада одна, надолго в чаще не пропадала, и к ней никто не хаживал. Растаял жених, как вешний снег.

Гноились у охотника раны, заживать не спешили. Пора было с делом этим заканчивать и в город возвращаться. Долго все мужчина обдумывал, и вот озарила его мысль чудная.

***

Сколько боли, да горя люди сами себе причиняют! Вот, сорвалось с губ слово неосторожное и прямо в сердце. Пронзит оно насквозь, но наружу не выйдет. Так и поселится, словно червь в яблоке. Страшное оружие – слово, только иное молчание и того страшнее. Ведь когда молчит человек, речи его собеседник сам додумывает. И так порой, как сам бес никогда не скажет.

Напрасно Милада в лес бегала, Царя своего кликала. Ушел названный, и не слуху от него, ни духу. Три дня горевала травница. Извелась до смерти, все на крылечко выбегая и лес оглядывая. Не было ей ни днем ни ночью покоя. До вечера из рук все валилось, а до утра сон не шел. Решила она, что коли Царь лесной по исходу седмицы не объявится, то сама пойдет его вглубь чащи искать. Уж и лепешек из муки оставшейся напекла, и одеяло тонкое увязала, осталось только с духом собраться.

Последнюю ночь под крышей коротала девушка. С раннего утра отправится она в дорогу, куда только было ей пока не ведомо. Стучал тис ветвями низкими о сруб, шуршали мыши в подполе, а сон травницу на цыпочках обходил. Всегда бывает так, когда неизведанного страшишься.

Вдруг крыльцо скрипнуло, или послышалось ей? Вскочила Милада с лавки и к двери аккуратно подошла. Даже дыхание своё громким казалось, а соломы шорох под ногами оглушающим. Тихо, нерешительно снаружи в дверь постучали. От радости себя, не помня, сняла девушка брусок с петель, дверь отворяя. Только не друг долгожданный на пороге её встретил…

Коли любишь не страшись, а не любишь не берись

Охотник с удовольствием вдохнул пряный запах шелковистых волос, намотанных на кулак. Тонкий аромат шиповника и мяты кружил голову, а огромные, распахнутые от страха глаза делали пленницу похожей на подстреленную лань. Столько было мольбы в глазах этих, что мужчину невольно передернуло. Скинув наваждение, он хорошенько встряхнул травницу за худенькие плечи и впился взглядом в её бледное личико.

- Отвечай, когда твой ненаглядный в гости наведаться обещался? – Почти любовно проведя шершавыми пальцами по нежной шее пленницы, спросил он.

- Не ведаю я! – тихо прошептала Милада, отворачиваясь. – Он в город отбыл.

- В город значит… - задумчиво сказал мужчина. – А мы сейчас его позовем!

С этими словами он вытащил травницу на крылечко, побольнее заломив ей руку.

- Ну же, кричи! – Голос охотника звучал хрипло, лицо светилось нездоровым азартом.

Девушка закусила губу до крови, из глаз её лились слезы, но не единый звук не огласил ночной лес. Понял охотник, что скорее руку хрупкую из сустава вырвет, чем желаемое получит, ослабил хватку. Даже отступил на шаг, округу оглядывая.

Безучастные и мертвые деревья вкруг избушки стояли, только ветер легко колыхал просторное платье до пят, слишком холодное, чтобы согреть озябшую травницу. И не было окрест не одной живой души, даже птицы ночные не перекликивались.

Помянув про себя всех известных бесов, охотник втащил пленницу в дом, захлопнув за собой дверь. Осиновым листом тряслась девушка, но молчала упрямо и гордо. То и дело сверкали глаза заплаканные силой душевной, внутренней. Знал мужчина - такую силу никакой злобой не сломить, не победить.

- Развлеклися, да хватит, - пробормотал он, шуруя в ларе в поисках съестного. – Объявится твой сердечный друг на зорьке, помяни моё слово.

Милада только голову еще ниже опустила, ни слова не ответив. Смотрел охотник как слезы на пол, от старости потемневший, падают, как плечи хрупкие под рубахой вздрагивают, как пальцы тоненькие сжимаются и разжимаются, словно воздух душат.