Фотокопии фиксировали под самыми разными углами обзора положение тела Бондуранта, распростертого в гараже между двумя автомобилями. Водительская дверца его «лексуса» была открыта. На полу рядом – картонный стакан из «Джоуз Джоу» и лужица расплескавшегося кофе. Неподалеку – раскрытый портфель.

Бондурант лежал лицом вниз, спина и макушка головы испачканы кровью. Казалось, что глаза у него открыты и смотрят прямо в пол. Маркером на фотографиях были обведены капли крови на полу. Никаких предположений относительно того, была ли это кровь, брызнувшая непосредственно из раны в момент нападения или накапавшая с орудия убийства, в отчете не содержалось.

Я обратил особое внимание на портфель. Почему он открыт? Пропало ли из него что-нибудь? Если преступник, совершив убийство, рискнул потратить время на то, чтобы обыскать портфель, значит, это хладнокровный и расчетливый человек. В тот момент гараж уже наполнялся прибывающими на работу сотрудниками банка. Не побояться шарить в портфеле рядом со своей жертвой – чрезвычайный риск, человек, убивший в состоянии аффекта или из мести, ни за что не стал бы этого делать. Не похоже на действия дилетанта.

Я сделал еще несколько пометок, касающихся возникших у меня вопросов, и памятку для себя: сказать Циско, чтобы он выяснил, есть ли в банковском гараже персональные парковочные места и написана ли на стене перед местом, где припарковался Бондурант, его фамилия. То, что прокуратура добавила к делу обвинение в организации засады, указывало: они уверены, что Лайза Треммел знала, где и когда появится Бондурант, – ведь им придется доказывать это в суде.

Я закрыл папку с делом Треммел, натянул на ее углы резинки и подсунул под них блокнот.

– Все в порядке? – спросил я Хейли.

– Конечно.

– Ты закончила?

– Еду или уроки?

– И то и другое.

– Есть я закончила, но у меня еще остались обществоведение и английский. Хотя, если хочешь, можем ехать.

– Мне нужно просмотреть еще несколько папок. У меня завтра слушания.

– По этому делу об убийстве?

– Нет, по другим.

– Это по тем, где ты стараешься помочь людям остаться в своих домах?

– Именно.

– А почему этих дел так много?

Устами ребенка…

– Алчность, милая. Все это из-за всеобщей алчности.

Я взглянул на нее, чтобы понять, достаточно ли такого объяснения, но она не возвращалась к урокам, а смотрела на меня выжидательно – четырнаддатилетнее существо, которому интересно то, что большей части населения страны не интересно вовсе.

– Ну, смотри: чаще всего, чтобы купить дом или кооперативную квартиру, нужна куча денег. Именно поэтому так много людей могут лишь арендовать жилье. Большинство же тех, кто покупает дом, должны выложить очень солидную сумму, но у них почти никогда нет достаточно денег, чтобы расплатиться за него сразу и полностью. Тогда они идут в банк и берут заем. Банк проверяет, достаточно ли у них собственности и достаточный ли доход они получают, чтобы выплатить этот заем. Он называется ипотечной ссудой. Если все оказывается в порядке, эти люди покупают дом и начинают ежемесячно в течение многих лет выплачивать свою ипотечную ссуду. Это понятно?

– Ты хочешь сказать, что они платят ренту банку?

– Ну, что-то вроде того. Только когда ты арендуешь жилье у хозяина, ты не являешься его владельцем. А если ты берешь ипотеку, дом считается твоей собственностью. Это уже твой дом, а говорят, что иметь собственный дом – это и есть заветная американская мечта.

– А твой дом тебе принадлежит?

– Да. И дом твоей мамы – тоже ее собственность.

Она кивнула, но я не был уверен, что подобные вещи доступны четырнадцатилетней девочке. Ее родители, имеющие разные дома и по отдельности выплачивающие свои ипотечные залоги, не являли собой образец воплощения американской мечты.

– Далее. Некоторое время назад процедуру покупки дома значительно облегчили, и вскоре уже практически каждый, обратившись в банк или к маклеру, мог свободно получить ссуду для покупки дома. Началось массовое мошенничество и взяточничество, очень часто ссуды выдавались людям, которым их выдавать было нельзя. Некоторые лгали, чтобы получить ссуду, а иногда лгали те, кто ссуды выдавал. Причем речь идет о миллионах таких ссуд, Хей, а когда их так много, то не хватает ни людей, ни правил, чтобы держать все под контролем.

– Что, никто никого не заставлял возвращать долги?

– Отчасти и это, но в большинстве случаев люди брали на себя больше, чем было им по силам. Ведь эти ссуды выдаются под проценты, ставки которых меняются. От ссудного процента зависит, сколько владелец дома должен платить каждый месяц, а ставка процента может вырасти весьма значительно. Иногда случается то, что называют платежом «воздушный шар» – это когда по истечении пяти лет ты должен сделать крупный заключительный платеж в погашение основной суммы залога. Чтобы всю эту длинную и сложную историю изложить коротко, скажу: экономика страны пошла вниз, а вместе с ней стали падать цены на жилье. Возник кризис, потому что миллионы людей в стране не смогли расплатиться с банками за купленные ими дома и в то же время не могли их продать, потому что теперь они стоили меньше того, что эти люди задолжали банку. Но банкам, прочим заимодавцам и тем инвестиционным синдикатам, которые держали все ипотечные залоги в своих руках, на это было наплевать. Они желали во что бы то ни стало получить обратно свои деньги. Поэтому, когда люди потеряли способность платить, они попросту начали отбирать у них дома.

– А эти люди начали нанимать тебя.

– Некоторые из них. Но сейчас заведены миллионы дел об отъеме домов. Все кредиторы стремятся получить свои деньги, и иногда кое-кто из них делает всякие плохие вещи, а кое-кто нанимает людей, чтобы делать эти плохие вещи. Они лгут, обманывают и отнимают у людей дома, делая это нечестно или в обход закона. Вот такими-то делами я и занимаюсь.

Я посмотрел на дочь, мне показалось, что она уже перестала меня слушать. Придвинув вторую стопку папок, лежавших на столе, я открыл верхнюю и, начав читать, продолжил свою лекцию:

– Ну вот дело, над которым я сейчас работаю. Семья купила дом шесть лет назад, их ежемесячный платеж составлял девятьсот долларов. Два года спустя, когда это дерьмо начало за…

– Папа!

– Прости. Два года спустя, когда все пошло в этой стране наперекосяк, им повысили ссудный процент, а соответственно возросли и ежемесячные платежи. Одновременно с этим муж, который был водителем школьного автобуса, потерял работу, потому что попал в аварию. Тогда муж с женой пошли в банк и сказали: «Эй, у нас возникла проблема. Нельзя ли изменить или по-новому организовать условия нашего займа, чтобы мы имели возможность продолжать выплачивать свой долг?» Это называется реструктуризацией долга, но на самом деле это всего лишь отсрочка. Эти люди поступили правильно, но банк обманул их и довел до новой беды. Им сказали: да, конечно, мы продолжим с вами работать и что-нибудь придумаем, а вы пока платите что можете. Таким образом, владельцы дома платили что могли, но этого было недостаточно. Они ждали, ждали, однако из банка не было ни слуху ни духу. Не было до тех пор, пока они не получили по почте уведомление, что дом у них отбирают. Вот как поступают банки, и вот с чем я пытаюсь что-то сделать. Это, знаешь ли, Хей, как борьба Давида с Голиафом. Гигантские финансовые институты железной пятой давят людей, а у тех слишком мало ребят вроде меня, которые изъявляют готовность за них вступиться.

Только объясняя всю эту кухню малолетней дочери, я наконец понял сам, почему стал заниматься этой конкретной сферой юриспруденции. Да, кое-кто из моих клиентов просто вел хитрую игру с системой. Они были шарлатанами не хуже самих банков, которые пытались их обмануть. Но другие мои клиенты были действительно растоптаны и обездолены. Они являлись настоящими жертвами, и я хотел защитить их, дать возможность остаться жить в своих домах хотя бы столько, сколько возможно.