В результате таких усилий численность вооруженных сил Российской империи выросла до 1,3 млн человек – цифры ранее небывалой. Была усовершенствована система набора и обучения рекрутов, на западных границах усиливались старые крепости и создавались новые.
С деятельностью Барклая на посту военного министра связана еще одна, в высшей степени полезная мера. По его докладу царю с 1810 г. в России стала действовать (кстати, впервые в мире) система военного атташата. Специальные военные агенты прикомандировывались к заграничным посольствам и под прикрытием дипломатического иммунитета вели негласную разведывательную деятельность.
Главное внимание, разумеется, было уделено Франции. Сюда направили одного из талантливейших русских разведчиков полковника (в будущем – генерала от кавалерии, военного министра и председателя Государственного совета) А.И. Чернышева. В течение полутора лет доставлял он в Санкт-Петербург важнейшую информацию о военных приготовлениях Наполеона. Русской разведке удалось сделать своим осведомителем даже бывшего министра иностранных дел Франции Ш.М. Талейрана, так что планы Бонапарта относительно нашего Отечества не были для русского правительства тайной.
Но как конкретно действовать в случае нападения французов? Предложения были разными. Генерал Беннигсен, относившийся к разряду «горячих голов», предлагал, например, напасть первыми, атаковав французские части на территории Герцогства Варшавского и Восточной Пруссии. На подобный опрометчивый шаг русского командования, кстати, весьма надеялся Наполеон, готовивший таким образом ловушку. И в том, что его надежды не сбылись, велика роль Барклая де Толли. Именно он, став военным министром, усиленно развивал перед царем идеи, которые собеседники впервые обсудили в лазарете Мемеля: вести вначале оборонительную войну, изматывая противника, избегая генерального сражения, при этом прикрывая все три стратегических направления – на Санкт-Петербург, Москву и Киев.
Царь принял эту стратегию. Соответственно ей в западных приграничных районах были размещены западные армии: 1-я (главнокомандующий – Барклай де Толли) – между Вильно и верхним течением реки Неман, 2-я (П.И. Багратион) – южнее, с интервалом в 100 км, 3-я (А.П. Тормасов) – еще южнее, на Волыни, в районе Луцка.
12 июня 1812 г. 600-тысячная «великая армия» Наполеона начала переправу через Неман. Барклай, верный намеченной заранее стратегии, отвел свои войска из Вильно на север, к местечку Свенцяны, а затем к Дрисскому лагерю. Наполеон направил для преследования свои лучшие части – кавалерию Мюрата и пехоту Удино и Нея. Безусловно, 1-я Западная армия представлялась французскому императору, стремившемуся сразу же к решительному сражению, наиболее лакомым куском: разгромив ее (120 тысяч солдат при 550 пушках), он больше чем наполовину сокращал численность всех русских войск. Но Барклай, используя несогласованность французских генералов, методично и организованно отводил войска. Задержка в Дрисском лагере, устроенном столь неудачно, что он становился настоящей ловушкой, грозила поражением, и главнокомандующий 1-й Западной армией двинулся в Полоцк, а затем к югу в Витебск, стремясь к соединению со 2-й армией Багратиона. Он хорошо помнил слова Александра I во время их последней встречи: «Поручаю вам мою армию. Не забывайте, что у меня нет другой, и пусть эта мысль никогда вас не покидает».
К 13 июля Мюрат догнал преследуемых у деревни Островно. Двухдневный бой не дал французам преимущества. Наполеоновский маршал ожидал подкреплений, чтобы наверняка покончить с упрямцами. Но не тут-то было! Бивуачные костры в русском лагере, поддерживаемые специально оставленными солдатами, продолжали гореть всю ночь, притупляя внимание французов, но вокруг огня уже никого не было: под покровом темноты Барклай увел армию к Смоленску. 20 июля войска вошли в древний российский город пусть и утомленные (за спиной с 12 июня осталось более 500 километров), но вдохновляемые надеждой наконец-то по-настоящему ударить по врагу.
Не следует преуменьшать полководческий гений Наполеона. Он с первых дней войны воспользовался 100-километровым разрывом между 1-й и 2-й армиями и, вводя в него войска, словно клином пытался рассечь отходящих, чтобы разгромить их по частям. Но ему достались достойные противники. Багратион, как и Барклай, получив приказ императора идти на соединение, не лез, что называется, напролом, а изобретательно маневрировал. Вступая в бой, не ввязывался в него намертво и стремился оторваться от французов. 22 июля две русские армии, наконец, соединились в районе Смоленска. Главная задача – сохранить войска, не распылить их в приграничных сражениях – была решена.
Но что следовало делать дальше? Как и прежде отступать? В армии, однако, все чаще звучал вопрос: доколе? Центральным он оказался и на военном совете в Смоленске, состоявшемся 6 августа. Багратион горячо, даже яростно ратовал за переход в наступление. Барклай, вступивший в командование обеими соединившимися армиями, стоял за дальнейший отход, но остался в меньшинстве. Тем не менее, он нашел в себе мужество, чтобы провести в жизнь свой замысел.
Смоленское сражение (4–6 августа), вопреки желанию Багратиона и других «горячих голов», как, впрочем, и Наполеона, не стало генеральным. После жарких боев и стычек в окрестностях города и под его стенами, в которых французы потеряли только убитыми 20 тысяч человек, а русские вдвое меньше, Барклай приказал отходить…
Принимая стратегически верное решение, Михаил Богданович одновременно предвосхитил свою отставку. Влияние на царя тех, кто требовал убрать «немца» – генералов П.И. Багратиона, Л.Л. Беннигсена, А.П. Ермолова, брата царя великого князя Константина, было слишком велико. Новым главнокомандующим всей русской армией 17 августа стал М.И. Кутузов, которого Александр I был вынужден назначить, невзирая на давнюю неприязнь к полководцу. Барклай же, жестоко страдая от двусмысленного положения, накануне Бородинского сражения 24 августа направил императору письмо, в котором просил увольнения от службы: «Я не нахожу выражений, чтобы описать ту глубокую скорбь, которая точит мое сердце, когда я нахожусь вынужденным оставить армию, с которой я хотел и жить и умереть. Если бы не болезненное мое состояние, то усталость и нравственные тревоги должны меня принудить к этому…»
А.Адам. На бородинском поле вечером 5 сентября. 1830
В.В. Верещагин. Конец Бородинского боя. 1899–1900
Но с отставкой пришлось повременить. При Бородино генерал руководил действиями центра и правого крыла русской армии и руководил блистательно. «Среди ужасов и смерти, – писал о нем Д.Н. Бантыш-Каменский, – удивлял всех своим хладнокровием, присутствием духа… Когда Наполеон с главными силами устремился на центр, то счел за нужное подкрепить оный последними резервами, лично вел войска, ехал впереди них в полном генеральском мундире»[13]. Под ним было убито и ранено пять лошадей. Уцелели немногие из его адъютантов, но самого Барклая смерть не коснулась даже крылом, хотя, как позднее он признавался императору, жизнь тяготила его, и гибелью на поле брани он надеялся примириться с укорявшей его Россией.
В день Бородина такое примирение состоялось. Его закрепила и высокая награда – орден Св. Георгия 2-й степени. Это обстоятельство, тем не менее, не размягчило дух Барклая, его привычку руководствоваться только собственной убежденностью и не поддаваться слепо чужому мнению. 1 сентября на знаменитом военном совете в Филях он, по-прежнему считая первоочередной задачей сохранение армии, твердо высказался за оставление Москвы без боя (см. очерк о М.И. Кутузове). Как же его поведение было созвучно девизу фамильного княжеского герба – «Верность и терпение»!
