— Вы были знакомы с Ником до того, как у него произошел нервный срыв? — спрашивает Дина тоном следователя.

Фрэн улыбается про себя, она будто ждала этого вопроса.

— Я скорее назвала бы это прорывом, — отвечает она.

— А-а-а-а-а-а!!!

Моя первая мысль — это что кто-то решил на свою беду прислушаться к ее словам. Но потом стройность первого ряда стульев оказывается нарушенной, и меня бросает на Фрэн: я довольно сильно попадаю ей плечом по лицу. Ее откидывает назад, а я приземляюсь на нее. Так мы и лежим крест-накрест. Вытягиваю шею, чтобы понять, что за сила нас опрокинула, и вижу Ника. Он взгромоздился на стул и уселся на колени около блондина, сидящего на втором (теперь уже первом) ряду и прижимающего ладони к лицу, рассеченному осколками пивной бутылки.

— А-а-а-а-а! — вопит блондин.

— Я исцелю твои раны! — кричит Ник. — Я исцелю твои раны!

— Ублюдок, — шипит Фрэн, все еще лежа подо мной. — Ты набросился на меня! Чертов ублюдок.

Это первое слово, подчеркнутое ею искренне и спонтанно.

Можете мне поверить: драка для здешнего персонала — не новость. Через несколько секунд после выходки Ника отовсюду набежали медбратья — человек пять-шесть — и схватили его, меня оттащили от Фрэн, куда-то увезли блондина и восстановили порядок. Оказывается, люди в белых халатах просто прятались.

Удивительно, но в итоге нас пустили без очереди. Обладателям номерков «40», «41» и «42» оставалось только молча кипеть от ярости, когда дежурная сестра поспешила тут же отправить к врачу Ника — пока он еще чего-нибудь не натворил. В общем, все закончилось неплохо, даже весьма неплохо, если не считать того, что осколки пивной бутылки засели еще глубже в лице блондина.

— И как вы склонны воспринимать эти мысли? — интересуется доктор Прандарджарбаш, дежурный психиатр Королевской больницы.

— А как вы склонны их воспринимать? — откликается Ник, уже в пятый раз прибегая к этой тактике при ответе на вопрос.

Доктор Прандарджарбаш поправляет очки, еле заметно вздыхает и быстро записывает что-то в свой большой черный блокнот. За голубыми занавесками ходят медсестры. Мы сидим в углу кабинета, и занавески буквой «Г» отгораживают это маленькое пространство.

— Вы не возражаете, мистер Манфорд, если сейчас я буду задавать вопросы, а вы будете на них отвечать? Потом вы сможете задать мне свои вопросы, если пожелаете.

— Я ведь безумен. Правда, доктор?

Ник начинает размахивать руками.

— Йо-хо-хо-о-о-о-о!

Он подносит указательный палец к своим сухим, потрескавшимся губам и начинает их теребить — «бири-бири-бири-бири-бири». Затем перестает.

— Сумасшедший! Лучше засади меня в психушку вместе со всеми теми… — в этот момент он наклоняется вперед, всем своим видом показывая, насколько важную вещь он сейчас скажет, — …кто мыслит не так, как ты.

Ник самодовольно откидывается на спинку стула. «Ну что, съел?» — написано на лице этого несомненно сумасшедшего человека. Фрэн сидит рядом и сжимает его руку в своей; они переглядываются.

— А вы полагаете, мистер Манфорд, что бегать голышом по улицам и кричать…

Доктор Прандарджарбаш смотрит на меня, пытаясь припомнить фразу.

— «Стекла за слова», — подсказываю я.

— …«стекла за слова» — это значит мыслить не так, как я? Иногда я думаю совсем не так, как большинство людей.

Он улыбается, вспоминая какую-то свою выходку, которая, наверное, положила конец единомыслию в среде психиатров севера Лондона.

— Более того, иногда я думаю не так, как должен думать. Но мне никогда не приходит в голову бегать голым по улице и кричать «стекла за слова».

— Это был новый подход к делу, — поясняет Ник.

Он опять наклоняется вперед, но на этот раз не угрожающе, а словно хочет раскрыть одну страшную тайну.

— Понимаете, большинство тех, кто моет лобовые стекла, работает за деньги.

— Да, это я понимаю.

— Но я сегодня решил поработать за слова! Ведь слова намного лучше денег. Вам так не кажется, доктор?

— Конечно.

— Я мыл лобовое стекло, а потом говорил: «Не надо».

Он поднимает ладонь, демонстрируя свой жест.

— Я говорил: «Уберите деньги. Просто расскажите мне что-нибудь о себе. Все, что угодно. Или… вот, расскажите стихотворение. Спойте песню!»

Фрэн реагирует на это громким, но каким-то картонным, совершенно безжизненным смехом.

— Я думаю, мистер Манфорд, что все дело было не в способе оплаты, а в том, что вы при этом были голым.

Ник выглядит несколько удивленным, будто не имел ни малейшего понятия об этом.

— Ну… было жарко.

Жарко, конечно, не было. Было градусов пять по Цельсию, но, возможно, безумие горячит кровь. Доктор Прандарджарбаш, которому платят за умение ловить момент, тут же уцепился за удивление Ника.

— Вы понимаете, что именно поэтому за вами приехала полиция? Потому что вы были голым.

Ник смотрит на него, потом оглядывает всех нас, смеется.

— Нет! Нет! — мотает он головой. — Не поэтому. Вы что, действительно так считаете?

Он снова смеется, на этот раз смехом великого мудреца, поучающего молодежь.

— Нет! — подается он вперед. — Они приехали, чтобы не дать людям поговорить со мной.

И Ник снова откидывается на спинку стула, но прежде чем он успевает снова принять торжествующую позу, доктор Прандарджарбаш задает ему еще один вопрос.

— А почему вы с ними не поговорили?

Нику приходится повременить с торжеством.

— Чего?

— С полицейскими. Почему вы с ними не поговорили? Они тоже люди. Зачем вы убежали и спрятались в мусорном бачке?

Похоже, Ник напуган.

— Каком еще мусорном бачке?

— Разве вы не помните, как прятались в мусорном бачке?

— Все нормально, — успокаивает Ника Фрэн, прижимая его голову к своей груди. — Все хорошо.

Ник дрожит; Фрэн с яростью глядит на доктора Прандарджарбаша, циферблат в ее глазах поворачивается, и теперь в них ясно читается не «Да, я знаю», а «Ты — враг».

— Ладно, — подытоживает психиатр, убирая ручку в нагрудный карман и закрывая блокнот. — Давайте пока на этом закончим.

Он встает и идет к уставленному разными бутылочками белому металлическому столу, единственному предмету обстановки в комнате — после того как были задернуты занавески, это маленькое пространство превратилось в комнату. Он кладет блокнот на стол и оборачивается к нам: только теперь я замечаю, насколько он маленький, этот доктор Прандарджарбаш — метра полтора, не больше. Маленький рост гиганта психиатрии становится для меня откровением.

— Мистер Манфорд, вы не могли бы пока погулять в холле? Мне хотелось бы сказать пару слов вашим друзьям.

— Отпустить его одного? — гневно спрашивает Фрэн.

Я тоже не думаю, что это хорошая мысль.

— Хм… возможно, вы и правы, мисс…

— Фремантл. Фрэн.

— Пожалуй, будет лучше, если кто-нибудь пойдет с ним.

Отчитав его взглядом, Фрэн трижды кивает — медленно и покровительственно, — затем встает, подхватывая обломки Ника Манфорда, прижимая их к груди, и уходит, даже не подозревая, что доктор Прандарджарбаш хитростью выпроводил ее. Доктор не отрывает взгляда от своих коричневых ботинок до тех пор, пока занавеска не замирает.

— У вашего друга первые продуктивные симптомы шизофрении, — сообщает он, поднимая глаза.

Дина смотрит на меня. Ее брови не приподнимаются — наверное, потому что уставшие мышцы лица настроены на то, чтобы опускать веки, а не приподнимать брови. У меня возникает желание прижаться своей щекой к ее мягкой щеке и потереться, как кошки трутся о ноги кормильца.

А что в этих симптомах продуктивного?

— Что касается лечения, то существует множество вариантов, — объясняет доктор Прандарджарбаш.

Я всегда чувствую небольшую долю облегчения, когда прихожу к врачу и он действительно находит у меня какую-то болезнь — хотя бы не выгоняет как симулянта. То же самое ощущение у меня сейчас.