Тогда выдалась непогодь — день передышки. Гонимые порывистым ветром облака цеплялись за верхушки деревьев, оставляя туманные клочья в лесу. Мороз превращал их в сероватую дымку. Борис и Катя медленно шли к самолетному кладбищу. Борис украдкой поглядывал на девушку.

На опушке леса лежали разбитые и полусгоревшие американские самолеты «тамагаук», валялось несколько ржавых моторов «аллисон». Между толстыми дубками застрял каркас английского истребителя «харрикейн». Не верилось, что эти изогнутые, рваные полосы железа и дюраля были когда-то красивыми и злобными машинами, что ржавые трубы, торчащие из обугленных крыльев, были грозными пулеметами.

На пути к лесу Катя чересчур внимательно рассматривала аварийные самолеты, хотя знала печальную историю каждой машины, и это подчеркнутое внимание настораживало Бориса. Он чувствовал — предстоял неприятный разговор.

Лес встретил их снежной осыпью с веток. Снег, синеватый и твердый, как морская соль, похрустывал под ногами. Катя села на поваленный ствол дерева. Рядом опустился Борис.

— Как я летаю? — спросила негромко девушка.

— Для истребителя у тебя неплохие данные.

— Как стреляю?

— В ворону попадешь.

— Я без шуточек спрашиваю! — оборвала Катя.

— Нормально.

— Тогда я не буду больше летать твоей ведомой, Романовский!

— Категорично.

— Много заботы проявляешь! Пора говорить откровенно. Кто я тебе? Жена, сестра, дочь? Любовница? Личный повар?.. Ну, кто?

Борис мял пальцами желтый дубовый лист. К сожалению, именно этого разговора ждал он. Надо отвечать. А что? Не говорить же про строгий приказ командира полка майора Дроботова опекать ее в бою. «Я разрешил Романовой переучиться на истребитель, но это не значит, что я послал ее на смерть!» И ей позволяли выходить в атаку только в самых благоприятных случаях, но когда Катя ловила в прицел врага, он уже вспыхивал от чьей-нибудь пули. Чаще всего это были выстрелы майора или его, Бориса.

— Ты нянчишь меня в бою! Что я, младенец? — доносился неприязненный голос. — Чем хуже других? Мало опыта? Нет совсем? Придет! Подумаешь, асы! Сам-то на фронте без году неделя, а уже сбил двух. Не буду я с тобой летать! Точка!

Лист между пальцами Бориса стерся в порошок.

— Ты видела, с кем имеем дело? Война идет к закату, а они зубами держатся за каждую пядь неба. Драться с этими живоглотами надо умеючи.

— Не пугай!

— Остынь, Катюша!

— Я тебе не Катюша! У меня есть звание и фамилия, товарищ Романовский!

Борис встал, засунул руки в карманы, вздохнул, пытаясь унять раздражение.

— Ладно! Если моя забота обижает вас, сержант Романова, я буду говорить как командир. Вы еще девчонка! Строптивая, честолюбивая, избалованная и невыдержанная. Рветесь открыть боевой счет, а сами не прошли как следует курс молодого бойца.

Катя резко повернулась к нему и тоже встала, но глядела в сторону.

— Да, не прошли! У вас нет страха — значит, вы не научились его преодолевать. На такого бойца можно полагаться только до случая. Не перечьте!.. Я мог бы привести массу примеров становления воли, я сам не раз был в шкуре труса и знаю, как человек может потерять себя. Вы неуверенно ходите в строю. Вы не чувствуете машину, с ошибками определяете дистанцию. Впредь прошу без истерик! — Раздражение его проходило. — Завтра вылетаем на свободную охоту!

— Не разрешат, Боря.

— Сержант Романова!

— Извините, товарищ лейтенант.

— О полете побеспокоюсь я!.. Как только увижу, что вы овладели техникой боя, — отступлюсь. Тогда самостоятельно защищайте свой павлиний хвост. А пока терпите, сержант.

Взгляд Кати, до этого упрямый и злой, потеплел. Разгладились складочки меж бровей. Она шагнула к Борису и застегнула ему пуговицу на воротнике гимнастерки.

— Нарушаете форму, товарищ командир.

Борис взял ее за руку. Она протянула другую. Так они стояли несколько мгновений, не глядя друг на друга. Борис пальцем чувствовал, как часто бьется нежная жилка на ее запястье, ему хотелось наклониться и прижаться губами к теплой пульсирующей жилке. Не было сил противостоять желанию. И она, наверное, увидела это по его лицу.

— Майор отпустил меня сегодня к Михаилу в госпиталь, — поспешно сказала она, освобождая руки. — Знал бы ты, как я хочу на свободную охоту!

— Передай Короту от меня привет, — грустно сказал Борис.

Катя приложила пальцы к ушанке, раскинув руки, покрутилась на месте и побежала^-…

На другой день они перехватили двухмоторный бомбардировщик.

— Атакуй! — приказал Борис.

Катя бросила истребитель в пикирование и из крыльевых пулеметов выпустила две длинные очереди. Обе прошли выше цели. Экипаж бомбардировщика, напуганный внезапным нападением, стал маневрировать. Бортовые стрелки открыли огонь. Борис сразу же отогнал ведомую назад.

— Я срублю его со второго захода! — азартно кричала по радио Катя.

— Отойди подальше и смотри. Ты стреляла с большого расстояния, промазала и растеряла преимущества внезапности, — спокойно ответил он. — Захожу в атаку. Следи за мной.

Катя видела, как он, сближаясь с врагом, перемещал истребитель из стороны в сторону переменным скольжением с одного на другое крыло, уклоняясь от прицельного огня пулеметов.

Раньше Борис так близко не подходил. Даже когда бросают в лицо смятую бумажку, человек пытается отклониться, а тут летела — и казалось, каждая пуля в грудь! — раскаленная сталь. Вот уже дрогнул от удара хвост, и мгновенно прошедшая судорога фюзеляжа передалась летчику и окаменила спину — он застыл прямо, слегка выпятив грудь. Сейчас надо было выдержать марку. Промах — позор! Если промахнется на глазах у Кати или отвернет, не выдержав напряжения, лучше уж добровольно в штопор и… под землю! Катя сократила дистанцию и следовала за ним как привязанная. Он увидел ее самолет боковым зрением, отгонять ведомую было уже поздно, да и радовала почему-то ее близость в эту минуту. Счастливая улыбка приподняла уголки белых губ, и он почти в упор выпустил короткую строку из синхронного пулемета — верхний стрелок замолчал. Теперь сверху бомбардировщика образовалось «мертвое пространство», горб его был не защищен. Немецкий пилот перекладывал тяжелую машину из крена в крен, стремился к земле.

— Выходи вперед и бей сверху по левому двигуну!

Мимо Бориса скользнул истребитель Кати.

— Не спеши. Он проваливается, и ты не зацепи земной шарик. Хватит, хватит! Бей! Ну бей же, чертова кукла!

На концах стволов ослепительные пучки огня. Пули впились в широкое крыло, в капот двигателя, рванули металл — и будто железные цветы распустились на крыле бомбардировщика. А из цветов вытягивались и распылялись струйки бензина.

— Молодец! — весело закричал Борис. — Бей по второму!

Громоздкий коричневый «Хейнкель-111», угрюмо воя, метался над рекой. Еще одна пушечная очередь — из правого мотора вырвался сноп пламени, переметнулся на другое крыло, огонь захлестнул кабину. Самолет накренился, медленно, нехотя поднял застекленный нос, задел хвостом за крутой берег и рухнул в воду. Грибообразный столб пара и дыма повис над рекой.

Истребители, сделав круг и помахав друг другу крыльями, взяли курс на аэродром.

— А ты лучше, чем я думала, лейтенант! — послышался озорной голосок. — Убедился, что я не чертова кукла?

Через несколько минут майор Дроботов слушал доклад ликующей Кати.

— Отличное начало! — пожал он обоим летчикам руки. — От души поздравляю! Если бы не фотокарточки, наградил бы тебя, Катюша, вот этим талисманом.

Он показал искусно сделанный из плексигласа медальон с тонкой резьбой. В одну крышку был врезан его портрет, в другую — портрет трехлетнего мальчика.

— Механик подарил. Отправлю своему Сеньке с оказией. От нас забирают Ли-2 для перегонки в Ленинград.

— А что, получили письмо, знаете адрес?

— Пошлю по старому… Может, найдут там… Через несколько дней возвращается из госпиталя Корот, назначу к нему тебя ведомой, Катя. Рада? — лукаво взглянул на нее майор.