Богиня-мать
Статуэтка из терракоты. III в. до н. э.
Париж. Музей Гиме
Вычленяя составные части «Ригведы», нельзя забывать, что свой окончательный смысл они обнаруживают только в связи с общим назначением этого памятника, внешним и внутренним планами его содержания. Тем самым становится понятной и та особенность мифологии «Ригведы», которая отличает ее от большинства других мифологических систем, а именно, что иерархии богов по сути дела в «Ригведе» нет, и ее певцы по очереди называют всех богов, к каким они обращаются, владыками мира, творцами сущего, самыми сильными и могущественными (это явление известным мифологом XIX в. М. Мюллером было названо генотеизмом). На определенном уровне содержания «Ригведы» разница между богами вообще исчезает, и они становятся как бы различными атрибутами единого существа, которое есть основа и воплощение творения. Такая концепция явственно сквозит во многих гимнах «Ригведы», но наиболее четко выражена в одном из стихов 164-го гимна первой мандалы: «Его называют Индрой, Митрой, Варуной, Агни... Тому, что есть Одно, мудрые дают разные имена: то Агни, то Яма, то Матаришван». Первый комментатор «Ригведы» Яска, живший не позже V в. до н. э., именно в таком духе и интерпретирует пантеон «Ригведы»: «У Бога есть только одна душа, но, поскольку Бог имеет множество качеств, его прославляют по-разному: все боги суть только различные свойства единой души».
Та же концепция отражена и в так называемых философских гимнах «Ригведы», которые составляют в ней не инородное наслоение, как иногда принято думать, а только более позднее и поэтому более прямое выражение мировоззренческих идей, свойственных памятнику в целом. Философские гимны, в основном появляющиеся в X мандале «Ригведы» (X, 72; X, 90; X, 121; X, 129 и др.), восхваляют Праджапати, бога-творца, как единственного создателя и хранителя мира, указывают на иллюзорность внешнего опыта и деяний человека; при этом гимны иногда насыщены тем философским скептицизмом, который роднит их с мировоззренческими представлениями более поздних эпох. Так, в одном из гимнов, который принято называть «Гимном о сотворении мира», мы читаем:
Не было тогда не-сущего, и не было сущего.
Не было ни пространства воздуха, ни неба над ним.
Что двигалось чередой своей? Где? Под чьей защитой?
Что за вода тогда была — глубокая бездна?
Не было тогда ни смерти, ни бессмертия.
Не было признака дня или ночи.
Нечто одно дышало, воздуха не колебля, по своему закону,
И не было ничего другого, кроме него...
Откуда это творение появилось:
То ли само себя создало, то ли — нет,
Надзирающий над миром в высшем небе, —
Только он знает это или не знает.
(X, 129. 1, 2, 7. Перевод Т. Я. Елизаренковой)
Философские гимны типа только что приведенного не имеют непосредственно выраженного культового характера. Но, и помимо них, многое в содержании «Ригведы» несводимо в своем генезисе к ритуалу и мифу. Так, в текст «Ригведы» включено довольно много фрагментов фольклорной поэзии, которые при редакции памятника обработаны или приспособлены к ритуальным целям, но при всем том недвусмысленно обнаруживают свою народную специфику и происхождение. Гимны этого рода обладают особой ценностью, потому что позволяют глубже заглянуть в древнейшую эпоху литературного развития Индии и более полно представить себе ту духовную атмосферу, в которой возникла «Ригведа» и которая ее питала. Таким образом, хотя от эпохи «Ригведы» сохранился только ритуальный в своей конечной функции текст, но вместе с тем этот текст свидетельствует о весьма широкой сфере приложения литературной активности.
Так, один из гимнов к Соме, если отбросить прибавленный к нему рефрен: «Теки, Инду (Инду — одно из имен Сомы. — П. Г.), теки к Индре» — первоначально, видимо, походил на народную трудовую песенку с шутливой окраской:
Различен разум у людей,
Различен повседневный труд.
Поломки — плотник, раны — врач,
А жрец богатой жертвы ждет.
Теки, Инду, теки к Индре.
У наковальни кузнеца
Стоят меха, лежат дрова;
Он хочет развести огонь
И нового заказа ждет.
Теки, Инду, теки к Индре.
Отец мой — лекарь, я — поэт,
Молоть зерно умеет мать.
Хоть разный промысел у нас,
Мы все в достатке жить хотим.
Теки, Инду, теки к Индре.
(IX, 112. 1—3)
Фольклорная основа еще явственнее ощущается в гимнах-заклинаниях, которые впоследствии составят большую часть текста «Атхарваведы». В «Ригведе» они встречаются довольно редко, но, когда встречаются, мало чем отличаются от народных заговоров: Я рву траву высокую,
Я рву траву всесильную,
Пусть усмирит разлучницу,
Пусть мужа мне вернет.
Трава густая, грозная,
Благая, богоданная,
Сдуй прочь мою соперницу,
А мужа прилепи ко мне.
Я лучше всех, прекрасная,
Из самых лучших — лучшая,
А подлая разлучница
Из самых худших — худшая.
Не знать бы ее имени,
Не дать бы с мужем тешиться...
Скорее в дали дальние
Вели уйти сопернице.
И мне победы ведомы,
И ты победоносная,
С победой неразлучные,
Да победим соперницу.
Тебя, непобедимую,
С мольбой кладу на мужа я...
Пускай ко мне стремится его разум,
Как воды с гор иль как корова-мать к теленку.(X, 145. 1—6)
Черты внеритуальной фольклорной поэзии сохраняют и некоторые иные по характеру гимны «Ригведы». Таков, например, гимн, напоминающий воинскую песню (VI, 75): вооруженный воин, врывающийся в гущу врагов, сравнивается с грозовой тучей, а тетива, стягивающая дугу его лука, — с девушкой, которая обнимает возлюбленного. Такова и знаменитая песня игрока (X, 34): игрок проклинает кости, поссорившие его с женой и друзьями, лишившие его богатства и покоя; и все-таки он жаждет встретиться с ними, как любовница ждет свидания; они опьяняют его и манят к себе, будто намазанные медом.
Особое место в «Ригведе» занимают гимны-диалоги, состоящие из реплик двух или нескольких персонажей. Обычно содержание диалогов довольно загадочно, и его можно понять лишь с помощью позднейших комментариев или легенд, изложенных в других источниках. Наиболее известен из таких гимнов диалог Пурураваса и Урваши (X, 95), в котором смертный Пуруравас умоляет нимфу Урваши, покинувшую его, вернуться и жить с ним вместе; на его просьбы Урваши отвечает, что на дружбу женщин нельзя полагаться, ибо «их сердце подобно сердцу гиен». Легенда о Пуруравасе и Урваши впоследствии полно и последовательно была изложена в «Шатапатха-брахмане», а затем стала одним из самых популярных сюжетов классической индийской литературы и обрела бессмертие в одной из драм Калидасы.
Среди других диалогов «Ригведы» заслуживают упоминания диалог между Ямой и его сестрой Ями (X, 10), представляющий собой обработку общераспространенного мифа о близнецах, а также диалог между мудрецом Вишвамитрой и реками Випаш и Шутудри, содержащий, возможно, отдаленные исторические реминисценции о расселении арийских племен. Вишвамитра просит реки «опустить свои воды», чтобы ведо?мое им войско могло переправиться на, другой берег:
[Вишвамитра:] Я пришел к реке, ласковой, как самая нежная из матерей. Мы достигли широкой и благословенной Випаш. Как корова лижет своего теленка, так ласкаете вы друг друга, странствуя в общем ложе.
