Как это оценить? Опять невольно возникает сопоставление с Римом: и там после всех ужасов и кровопролитий пришли к необходимости сформулировать официальную идеологию власти, построенную на определенных моральных принципах; как известно, такой идеологией стал стоицизм. Отчего это произошло? Было ли это лицемерием власти, стремящейся прикрыть моральным покровом свой произвол, или, может быть, пришедшим со временем пониманием необходимости для нормального существования общества и государства определенных этических норм? В какой-то мере и то и другое, но дело не только в этом. Конфуцианство, учение достаточно противоречивое, было признано официальной идеологией также и потому, что в нем содержались концепции, необходимые и выгодные власть имущим. Конфуций, как и Мэн-цзы, был сторонником монархической формы правления. И он, и Мэн-цзы выступали за резкую социальную градацию общества на правящих и управляемых: «Правитель должен быть правителем, сановник — сановником, отец — отцом, сын — сыном» («Луньюй», XV, 12); «Занятые интеллектуальным трудом управляют людьми. Управляемые кормят людей, а управляющих кормят люди» («Мэн-цзы», V, 1). Концепция цзюньцзы (совершенного человека), с помощью которой провозглашались культ знаний и право тогдашней бюрократии на участие в управлении, не распространялась на простой люд, разуму которого Конфуций не доверял. И несомненно, что эта сторона конфуцианского учения также способствовала его канонизации. Так или иначе канонизация произошла. В сознании правящих кругов тенденция к признанию конфуцианских идей вызревает уже при Вэнь-ди, в 70-х годах II в. до н. э., а указ 136 г. придал этим идеям официальную санкцию.
Превращение конфуцианства в официальную доктрину правительственной власти, в основу подготовки правительственной бюрократии быстро превратило его из живого, развивающегося учения в мертвую догму, а преподавание наук на основе этой догмы выродилось в схоластику.
Вместе с тем возрождение конфуцианства повлекло за собой далеко идущие последствия для литературы. Первое из них — возникновение филологии, второе — появление нового литературного жанра. Остановимся сначала на первом.
Как было сказано выше, начало Империи ознаменовалось массовым изъятием у населения — с последующим их сожжением — книг, особенно конфуцианских. Изменение внутренней политики повлекло за собой розыски уцелевших рукописей, их собирание повело к работе по восстановлению текстов тех сочинений, которые сохранились только во фрагментах. Создавались книгохранилища; крупнейшее, естественно, образовалось при дворе У-ди. Примеру императора следовали и местные ваны — члены бывших царствующих домов, превратившиеся в высшую титулованную аристократию. Так, например, большие библиотеки собрали у себя Лю Ань — хуайнаньский ван, Дэ — хэцзяньский ван и др. (снова невольно вспоминаются библиотеки александрийская, пергамская в другой части Древнего мира). Так широко стала развиваться ханьская филология — далекий аналог филологии александрийской эпохи, и обе они сделали великое дело: сберегли для последующих времен памятники минувшей эпохи и окружили их ореолом «классики». Если для китайского общества ранее существовали просто ши — стихи, теперь это уже была «Книга Песен» — «Шицзин». Более того, был составлен и канон этой классики — «Пятикнижие»: «Шицзин» («Книга Песен»), «Шуцзин» («Книга Истории»), «Ицзин» («Книга Перемен»), «Лицзи» («Книга Обрядов»), «Чунь-цю» («Весны и осени» — летопись царства Лу). Вошла бы в канон и «Юэцзин» («Книга Музыки»), высоко ценимая Конфуцием и его последователями, если бы она сохранилась.
Основоположником ханьской филологии был Дун Чжун-шу (ок. 200—122), именно по его докладу был учрежден «Университет» (Тайсюэ) — первая Высшая школа в истории Китая с пятью докторами (боши) и пятьюдесятью студентами. С именем Дун Чжун-шу, таким образом, связано восстановление образования, прекращение той политики «оглупения народа», как ее назвал Цзя И, которую проводили императоры Циньского дома. Поэтому он и стал одним из тех, кто принес времени У-ди славу «золотого века» китайской литературы.
Обращение к старым памятникам, естественно, повлекло за собой стремление лучше понять их, лучше и полнее осознать их материал. Так «Шицзину» было предпослано «Большое предисловие» — статья, анализирующая форму и содержание песен. Наиболее вероятным автором его считался Мао Чан, время жизни которого падает на II в. до н. э. Многие исследователи полагают, что оно было создано гораздо позднее — в I в. н. э., но и в том и другом случае оно родилось именно в атмосфере ханьской филологии. «Большим» оно называется потому, что в «Шицзине» появились и «предисловия» к отдельным стихам, названные, естественно, «малыми».
О чем же говорится в этом «Большом предисловии»? О «шести категориях» фын, я, сун, фу, би, син. Все эти слова встречаются и в памятниках предшествующего периода, но здесь они получили значение терминов, и притом чисто литературоведческих.
Здесь нет возможности, да и необходимости излагать всевозможные толкования, которым подверглись эти термины в последующие времена. Сообщим лишь некоторые из них.
Наименования фын, я, сун исходят, как думают, из звуковой системы стиха — напева (шэн) и ритма (дяо), т. е. определяют песни со стороны мелоса. И такой подход вполне понятен, так как не подлежит сомнению, что ши были песнями. Но одни песни просто распевались, т. е. были положены на мелодию голоса, другие исполнялись в сопровождении инструмента, т. е. были положены на музыку; третьи строились на сложной мелодике и ритмике голоса, инструментальной музыки и пляски. Характер инструментовки, форма исполнения легли в основу деления на фын, я и сун.
Однако ханьским филологам такое понимание казалось недостаточным. Слово фын значит «ветер». Почему же так назван один вид песен? Потому что песни охватывают душу человека так же, как его тело охватывает ветер. Но «ветер» может дуть и сверху, от «высших», и снизу, от «низших». В первом случае он наставляет, во втором — тревожит. Соответственно песни жанра фын делятся на наставительные и тревожащие. Слово я толкуется как «правило». Правила устанавливаются правлением государя. В правлении же есть дела большие и малые. Поэтому и песни я делятся на «большие я» и «малые я». Слово сун значит «превознесение», «воспевание». В песнях, названных этим словом, воспеваются те, кого надлежит воспевать: божества, а за ними и правители. Так стала восприниматься поэзия «Шицзина». Не приходится поэтому удивляться, что вышеприведенная народная песенка о паре уточек — образ двух влюбленных — стала пониматься как песнь о добродетельной супруге правителя.
Толкование второй группы терминов также исходило от лексического значения слов фу, би, син. Фу, собственно, значит «излагать»; следовательно, стихи, так названные, излагают что-нибудь, излагают при этом прямо, непосредственно. Би — значит «сравнивать»; следовательно, стихи, так названные, излагают что-либо через сравнение с чем-нибудь. Син — значит «поднимать», «начинать»: стихи, так названные, имеют, следовательно, особый зачин и, только отталкиваясь от него, переходят к своему непосредственному предмету. Впрочем, существует и другое понимание двух последних терминов: би и син одинаково исходят из сравнения, только первые открыто, вторые скрыто. Так в составе ханьской филологии создавалось и литературоведение, в основном в сфере поэтики.
Изучение старых памятников, естественно, рождало ряд вопросов, относящихся как к тексту произведений, так и к его пониманию. Это же вело к спорам, приводившим к обширным организованным дискуссиям. Одна из наиболее известных состоялась в 79 г. до н. э. Задачей ее было обсуждение «совпадающего и различного» в существовавших тогда списках отдельных классиков с тем, чтобы установить как-то канонический текст. Видимо, в этом нуждалась и правительственная власть, поскольку дискуссия эта происходила в «Палате Белого тигра» — одном из парадных помещений во дворце. Она была сочтена настолько важной, что по повелению императора историк Бань Гу обработал ее материал в виде особой книги «Байху тун» («Беседы в зале Белого тигра»). В дискуссии были затронуты 44 отдельные темы, очень разнородные по содержанию, далеко выходящие за пределы собственно конфуцианства.
