Арк…Я люблю его как… Я не знаю как, но люблю. Когда его долго нет, я скучаю по нашим перепалкам. По ехидному прищуру нахальных зеленых глаз. Меня восхищает его извращённый ум, его целеустремлённость и умение красиво проигрывать. Но я не вижу его рядом с собой. Рано или поздно он попытается меня сломать, а я даже не умею прогибаться.
И если между мной и Темкой ничего не стоит, то между мной и Оршером всегда будет стоять тень его отца. А между мной и Арком — его сын и его фиаско. И тот и другой, вряд ли смогут отпустить наше общее прошлое…
Я зябко повела плечами, пытаясь отогнать от себя грустные мысли.
— Замерзла? — на мои плечи опускается теплая шаль.
Поднимаю голову, шепчу “Спасибо” и…целую его. Без всякой задней мысли, в знак признательности. На задворках сознания мелькает мысль, что это наш первый поцелуй. Наши губы соприкасаются и мир для меня рассыпается на тысячи Вселенных. Меня больше нет, если только океан щемящей сердце нежности и грусти. Я вкладываю в этот поцелуй все свои чувства и мысли. Хочу передать губами то, что никак не могу сказать — мое сожаление, виноватое “прости”, надежду, то когда-то он сможет меня понять и принять мой выбор. И мне кажется, он меня понимает…Его руки скользят по моей спине, и отчего-то мне кажется, что так и должно быть и именно этого мне не хватало все это время…
*
Арк не хотел идти на праздник. Зачем травить себе душу лишним подтверждением того, что соперник тебя обошёл и отнял то, что могло быть его? Как ему хотелось убить орка, когда он узнал, что его ниалия ждёт ребёнка…Но он смог взять себя в руки, и усмирить свой гнев. Если загул в компании отребья и доступных девиц можно считать “успокоением”. Ради нее, он оставил ничтожного смертного в живых, только ради Нее…Он не хотел снова причинить Ей боль.
И он почти успокоился, но тут пришел этот настырный проныра. Сначала он вывернул у него душу, напомнив о проклятом орке, а потом ещё потребовал чтобы Аркандиэльд помог ему. И ведь не отстал, пока демиург не поклялся именем Творца Сущего, что поможет быть вместе Ей и тому, кому она отдала свое сердце.
Странно, но после этого Арк начал смирятся с выбором любимой. Но вот только ее детей он принять не мог. Они стали живым воплощением того, чего у него никогда не будет.
Если бы кто-то спросил, зачем он все-таки пришел на торжество в их честь, он бы не смог дать ответа. Себя он убедил в том, что просто зайдет к шантажисту сказать, что выполнил его просьбу.
Но он никогда не мог предугадать поступки своей ниалии. Она заставила его взять на руки одного из тех, кого он невзлюбил еще до того, как тот родился. И едва крошечный человечек оказался у него на руках и посмотрел такими знакомыми глазами, как мир в душе Арка перевернулся.
— Что же ты делаешь со мной? — шептал он, глядя на сероглазое чудо, уже зная, что никогда не сможет причинит вред ни этому существу, ни тому, кого сейчас кормит его любимая женщина.
Весь в смятении он вышел на свежий воздух. В голове царил сумбур. Но откуда-то на ум пришла ее любимая фраза: “За все в этой жизни нужно платить”. И тогда он понял, что сейчас, наблюдая за любимой женщиной, не ставшей его, он расплачивается за свою гордыню, за жажду власти, за интриги и разъедающую душу, жажду мести. За все то, что до встречи с ней, было смыслом его жизни. И от осознания этого, ему стало так муторно, что он понял, отчего иногда люди, словно дикие звери, воют от безысходной тоски…
А она. она ничего не подозревая, что творится у него на сердце, подошла, села рядом и доверчиво прижалась, позволяя себя обнять. Сколько бессонных ночей, он мечтал об этом. Чтобы она вот так просто, подошла и села…Чтобы в ее глазах не пылала ненависть и презрение…
Арк почувствовал, что в ее душе происходит борьба, но как бы ему не хотелось заглянуть в ее мысли, он не посмел этого сделать. Слишком страшно, узнать что таиться за ее вдруг погрустневшим взглядом.
А потом…потом она его поцеловала. Он видел, что это всего лишь знак признательности, но вдруг поцелуй изменился. И демиург почувствовал все то, что она хотела сказать. И он не смог, да и не захотел сдержаться, и ответил на прикосновение ее губ. И пусть это будет украденное счастье, но он заслужил его. Хотя бы на одну ночь. Его ночь, ночь когда она пусть на несколько часов станет его.
Он перенёс их в его дом на Слиб-Тайт”, в то место, где он никогда не был с женщиной. А она под действием магии даже не заметила этого. И там, в отблесках горящего камина, под шелест дождя он любил ее. И любовь эта была с привкусом горечи. Но это он осознает лишь завтра. А сейчас он смотрит как темнеют ее глаза… Как на чуть смугловатой коже бисеринками выступает пот… Как она закусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать хриплый стон. Потом он расплатиться за то, что ее руки сжимают его плечи, а она сама как натянутая струна прижимается к его груди. Потом, все потом, а сейчас есть только Он и Она….Только жар ее тела… разметавшиеся по подушке волосы…и ни с чем не сравнимое ощущение, от осознания того, что именно эта Женщина бьется в твоих руках от наслаждения.
Утром он вернул ее домой, стирая все воспоминания о произошедшем. Он так и не сказал ей, что отныне время в ее мире и в мире ее Мужчины будет течь одинаково…А Она так и никогда и не узнала, что он украл у нее одну ночь…
*
— Ну и что вы, юные дарования, опять учудили? — стараясь не заржать, я смотрела на близнецов, напоминающих вождей краснокожих. На личиках боевая раскраска команчей, вставших на тропу войну, головной убор из перьев, и что-то подозрительно напоминающие скальпы, болтается у поясов.
— Мам, мы с дядей Головастиком играли в индейцев.
— Дядя выжил? — усмехаюсь, представляя какую счастливую жизнь мои пятилетние отпрыски устроили шаману.
— Пациент скорее жив, чем мёртв, — улыбается беззубая радость, и застенчиво шаркает ножкой в разорванных кроссовках, которые вроде как с утра были новые.
— Надеюсь, вскрытие не проводили, чтобы удостоверится? — уточняю на всякий случай.
— Он сбежал от нас! — второе дитятко притворно вздыхает, и смотрит на меня знакомыми до боли глазами, в которых скачут задорные чертики.
— А чего не связали то? — уже открыто смеюсь, рисуя в голове картинку, как два вечных энерджайзера доставали гоблина, по наивности согласившегося за ними присмотреть, пока я с коммандос навещала одного зарвавшегося колдунишку.
Но на всякий случай интересуюсь, не натворили они чего-нибудь. А то после их недавнего посещения Ифика с Кефиром, мне пришлось полностью восстанавливать бестиарий. Детишкам, видите ли, монстриков стало жалко и они их отпустили на волю.
Дети ответить не успели. Открылся портал и из него с перекошенным от злости лицом, выпал дорогой названный братец. Увидев друга я, уронила челюсть на пол. В этот раз близняшки оторвались по полной и бородавочник-недоросток щеголял таким боди-артом, что все граффити должны удавится от зависти. Отпрыски у меня натуры творческие и ничто прекрасное им не чуждо. Видимо под впечатлением от посещения очередного музея, куда их намедни таскали прабабка с прадедом, на них напало вдохновение, и они решили попробовать свои силы в живописи. Несчастный гоблин теперь был на одну половину нежно голубого цвета, а на вторую — ярко фиолетового. По всему телу скалились диковинные создания, порхали птички-галочки, росли ягодки-грибочки, а на спине был изображен кособокий домишко, из трубы которого, вылетала ведьма на метле.
— Надеюсь, это была простая акварель, в противном случае кое-кто не сядет на мягкое место, — вспоминаю свой родительский долг, и напускаю на себя суровости.
— Ты еще не видела, во что они превратили мою пещеру! Да ко мне Великие духи теперь только поржать будут заходить! — хватается за голову пострадавший. А я только на пять минут отлучился.
Кровинушкам хватило совести покраснеть и начать лепетать, что они так больше не будут. Но на меня их “раскаяние” перестало действовать после того, как они взорвали лабораторию Гламура, пытаясь, по их словам, сварить себе какао. Вот откуда на рабочем месте химика-подрывника может взяться их любимый напиток, они так и не смогли мне внятно объяснить.
