П. К. Шугаев.С. 499

В своей деятельности в качестве помещицы Арсеньева опиралась на штат верных холопов, которые всегда были готовы выполнить любое ее приказание. «У нее, – вспоминала Александра Павловна Пименова рассказы матери, – и слуги-то все издевались над нами».

(В книге саратовских исследователей жизни Лермонтова А. Семченко и П. Фролова, откуда взят этот отрывок, использованы воспоминания потомков крепостных Е. А. Арсеньевой. – Е. Г.).

Некоторых из них, этих своего рода «без лести преданных», мы можем назвать.

Например, нам известно, что в числе самых любимых дворовых слуг Арсеньевой была ее ключница Дарья Григорьевна Соколова (в девичестве Куртина). Эту женщину, лицемерную, корыстную и жестокую, Лермонтов изобразил под ее настоящим именем в драме «Люди и страсти».

Пользуясь душевной благосклонностью госпожи и принимая ее подачки, Дарья, как вспоминали тарханские старожилы, платила ей собачьей преданностью и постоянно притесняла мелкими придирками рядовых дворовых… Другим был приказчик Степан Матвеев, которого дворовые Арсеньевой пытались даже сжечь вместе с домом. В списках дворовых Арсеньевой он числился вторым после управляющего Ф. А. Соколова, который, надо думать, тоже был не мед.

Обнаружилось и третье имя. Его мы нашли в одном из журналов Чембарского уездного суда в записи от 3 января 1807 г., которая была составлена по допросу об обстоятельствах побега и последующей поимки тарханского мужика Зиновия Никитина… Имя это – Алексей Иванов, поймавший беглого мужика.

Не вызывает сомнения, что помимо ключницы Дарьи, приказчика Степана Матвеева и старосты Алексея Иванова были у Арсеньевой и другие верные холопы (готовые выдавать, сечь, отрезать косы…), руками которых она и укрепляла свою самодержавную власть в Тарханах…

А. Семченко, П. Фролов.Мгновенная вечность. Саратов, 1982. С. 35

Круг ее ограничивался преимущественно одними родственниками, и если в день именин или рождения Миши собиралось веселое общество, то хозяйка хранила грустную задумчивость и любила говорить лишь о своем Мише, радовалась лишь его успехами.

А. З. Зиновьев.С. 428

Когда собирались соседки, устраивались танцы и раза два был домашний спектакль; бабушка сама была очень печальна, ходила всегда в черном платье и белом старинном чепчике без лент, но была ласкова и добра, и любила, чтобы дети играли и веселились, и нам было у нее очень весело.

А. П. Шан-Гирей.М. Ю. Лермонтов //

Русское обозрение. 1890. Кн. 8. С. 724—754

К ней ездил старик Анненков, Вадковские, Мещериновы и изредка Столыпины, подолгу гащивал приезжавший с Кавказа Павел Петрович Шан-Гирей, женатый на племяннице Е. А. Арсеньевой, особенно пленявший Мишу своими рассказами.

А. З. Зиновьев.С. 428

Из дому в церковь несмотря на такое ничтожное расстояние, Елизавету Алексеевну почти всегда возили вместо лошадей, которых она боялась, крепостные лакеи на двухколёске, наподобие тачки, и возивший ее долгое время крепостной Ефим Яковлев нередко вынимал чеку из оси, последствием чего было то, что Елизавета Алексеевна нередко падала на землю, но это Ефим Яковлев делал с целью, из мести за то, что Елизавета Алексеевна в дни его молодости не позволила ему жениться на любимой им девушке, а взамен этого была сама к нему неравнодушна. Он не был наказуем за свои дерзкие поступки, что крайне удивляло всех обывателей села Тархан.

П. К. Шугаев.С. 499

Она была женщина чрезвычайно замечательная по уму и любезности. Я знал ее лично и часто видал у матушки, которой она по мужу была родня. Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Что это была за веселость, что за снисходительность! Даже молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета.

М. Н. Лонгинов.Сочинения. М., 1915. Т. 1. С. 46.

(Далее цит. как: М. Н. Лонгинов 2)

Покойная моя матушка была дружески знакома с бабкой Лермонтова, Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Нередко навещали они друг друга, зимой чередовались вечерами с любимым ими преферансом, были обе очень набожны, принадлежали к одному приходу Всех Скорбящих, так как Арсеньева жила на Шпалерной, а матушка на Захарьевской. Больше же всего сближали их материнские заботы, одной о своем внуке, а другой о своих трех сыновьях, из которых младшим был я, учившийся тогда в пансионе г. Крылова, при Петропавловском училище.

Арсеньева, несмотря на свои шестьдесят лет, была очень бодрая еще старуха, годами двенадцатью старше моей матушки. Высокая, полная, с крупными чертами лица, как все Столыпины, она располагала к себе своими добрыми и умными голубыми глазами и была прекрасным типом, как говорилось в старину, степенной барыни. Матушка моя, недурно писавшая масляными красками, имела дар схватывать сходство и сняла с Елизаветы Алексеевны портрет, поразительно похожий. Он много лет сохранялся в нашей семье.

К. А. Бороздин.Из воспоминаний //

М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников.

М.: Худож. лит., 1989. С. 353

Как теперь смотрю на ее высокую, прямую фигуру, опирающуюся слегка на трость, и слышу ее неторопливую, внятную речь, в которой заключалось всегда что-нибудь занимательное. У нас в семействе ее все называли бабушкой, и так же называли ее во всем многочисленном ее родстве.

М. Н. Лонгинов 2 .С. 46

Заботливость бабушки о Мишеньке доходила до невероятия; каждое его слово, каждое его желание было законом не только для окружающих или знакомых, но и для нее самой.

П. К. Шугаев.С. 501

Елизавета Алексеевна так любила своего внука, что для него не жалела ничего, ни в чем ему не отказывала. Все ходили кругом да около Миши. Все должны были угождать ему, забавлять его. Зимою устраивалась гора, на ней катали Михаила Юрьевича, и вся дворня, собравшись, потешала его. Святками каждый вечер приходили в барские покои ряженые из дворовых, плясали, пели, играли, кто во что горазд. При каждом появлении нового лица Михаил Юрьевич бежал к Елизавете Алексеевне в смежную комнату и говорил: «Бабушка, вот еще один такой пришел!» – и ребенок делал посильное ему описание. Все, которые рядились и потешали Михаила Юрьевича, на время святок освобождались от урочной работы.

П. А. Висковатов. С. 41

Для забавы Мишеньки бабушка выписала из Москвы маленького оленя и такого же лося, с которыми он некоторое время и забавлялся; но впоследствии олень, когда вырос, сделался опасным весьма даже для взрослых, и его удалили от Мишеньки; между прочим этот олень наносил своими громадными рогами увечья крепостным, которые избавились от него благодаря лишь хитрости, а именно не давали ему несколько дней сряду корма, отчего он пал, а лося Елизавета Алексеевна из боязни, что он заразился от оленя, приказала зарезать и мясо употребить в пищу, что было исполнено немедленно и в точности.

П. К. Шугаев.С. 502

В свободные от уроков часы дети проводили время в играх, между которыми Лермонтову особенно нравились будто бы те, которые имели военный характер. Так, в саду у них было устроено нечто вроде батареи, на которую они бросались с жаром, воображая, что нападают на неприятеля.

А. Корсаков.Заметка о Лермонтове //

Русский архив. 1881. Кн. 3. С. 458

Когда Михаил Юрьевич подрос и вступил в отроческий возраст, рассказывают старожилы села Тарханы, были ему набраны однолетки из дворовых мальчиков, обмундированы в военное платье, и делал им Михаил Юрьевич учение, играл в воинские игры, в войну, в разбойников. Товарищами ему были также родственники, жившие по соседству с Тарханами, в Аналихе, принадлежавшем племяннице Арсеньевой, Марье Акимовне Шан-Гирей. У нее были дети: дочь Екатерина и три сына, старший из коих, Аким Павлович, воспитывался с Мишей и всю жизнь оставался с ним в дружеских отношениях.