– Ничего себе, километр еще, а уже не двигаемся.

– Давай придумай что-нибудь, – нервно сказала Катрин. – Нам загорать некогда. Раны нужно бы почистить. Так и до заражения недалеко.

– Да понимаю, – лейтенант с досадой махнул вперед биноклем. – Если крутанем, так нарушение режима движения припаяют. Не знаю, как ты, а я могу запросто на «губе» оказаться.

– «Губа» – дело житейское, командир полка тебя вытащит. Зато Николаич сможет на своих двоих победу отпраздновать, – Катрин понизила голос: – Сам понимаешь.

– Понимаю, если что, потребую, чтобы тебя по соседству заперли. В порядке комсомольской солидарности.

– Запросто. Хоть в одну камеру.

Последнего Любимов не слышал. Хлопнула дверь кабины, и полуторка, непрерывно сигналя, вывернула из колонны. Вслед послышался мат чуть не угодивших под колеса красноармейцев. Грузовик перевалил через глубокий кювет. Застонал и потерял сознание Николаич. Катрин старалась его поддержать, но и сама колотилась о борт. Связанный немец пытался упереться ногами, ящик рации настойчиво наезжал ему на голову.

Любимов напрямую, по полю, объехал сад. Грузовик сломал забор, переехал грядки с огурцами. Едва не обрывая цепь, яростно лаял черный пес. Полуторка проехала через тесный дворик, оборвала бельевые веревки и, снеся хилые ворота, оказалась на зеленой улочке. Лейтенант радостно повернул направо.

Захлопали выстрелы.

Катрин слышала, как мгновенно заглох двигатель. Любимов высунулся из кабины и заорал:

– Вы что, озверели?! По своим стреляете?

– Свои на КПП отмечаются. Руки вверх!

– Сейчас, товарищ сержант, подниму. Особенно если представитесь как положено.

Катрин осторожно высунулась.

Машину и лейтенанта держали под прицелом четверо бойцов. Сержант безо всяких шуток целился в грудь Любимова из ухоженного «ППД».

– Вы, товарищ сержант, спокойнее. Я выполняю задание командования. А у вас в руках боевое оружие.

– Будьте добры поднять руки вверх, товарищ лейтенант. У нас тоже задание. Не подчинитесь, буду стрелять, – сержант в фуражке с синим верхом и малиновым околышем[18] был настроен серьезно.

– А в немцев ты стрелять не пробовал? – вкрадчиво спросил Любимов. – Может, ты их и не видел?

Катрин сдернула с себя пилотку и резко поднялась на ноги.

– Как вам не стыдно спорить, товарищ лейтенант! У нас каждая минута на счету, а вы вступаете в пустые пререкания и не даете бойцам выполнять свои обязанности. А вы, товарищ сержант, прежде чем наставлять оружие на командира Красной Армии, могли бы проверить автомобиль. Вдруг здесь немецкие диверсанты скрываются? Вызовите старшего по команде. Мы возвращаемся с боевого задания. У нас тут раненый и пленный. Не думаю, что в штабе одобрят, если мы с вами будем тянуть резину. Общее дело делаем. Или мы с вами не советские люди, не коммунисты? Проверяйте нас и не задерживайте.

Катрин выпятила грудь с комсомольским значком.

Мужчины дружно и слегка ошалело уставились на значок.

Неизвестно, чем бы закончилось выяснение отношений, если бы из переулка не выскочил мотоцикл с коляской. Сидящий в коляске боец направил ствол «дегтярева» в живот девушке. Водитель мотоцикла ловко вскинул автоматическую винтовку. Сидящий за ним командир требовательно спросил:

– Что у тебя происходит, Жигунов?

– Пытались скрытно проникнуть в город, – отрапортовал сержант. – Якобы возвращаются с задания. Говорят, имеют раненого и пленного.

– Якобы, да говорят, – поморщился старший лейтенант, неохотно вставая с седла мотоцикла. – Четче, Жигунов. Документы проверил?

– Никак нет. Не успел, вступили в пререкания.

– Если так возиться будешь, они с тобой и в половую связь вступят, – старший лейтенант глянул на девушку.

– Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант, – Любимов спрыгнул с подножки и лихо кинул руку к фуражке. – По заданию командира полка был отправлен делегатом связи. Под своей командой имел трех человек. На обратном пути столкнулись с разведкой немцев. В бою уничтожили четырех мотоциклистов. Один взят в плен. Два «Цундаппа» выведены из строя. Потери: один красноармеец убит, водитель тяжело ранен. Следуем в госпиталь, потом в штаб дивизии. Вот мои документы…

– Немцы, говорите? Жигунов, осмотри с бойцами машину. А разве немцев у границы не остановили? Панику наводите, товарищ лейтенант?

– Никак нет, – Любимов расстегнул полевую сумку и вытащил стопку немецких документов. – Вот, товарищ старший лейтенант, изъяты у трупов, согласно инструкции. Наверно, просочились на стыке наших частей. Вот документы моего раненого водителя. А это убитого ефрейтора Сопычева. Отвлек на себя внимание немцев, пал как герой. Буду добиваться представления к награде.

– Ну да, – старший лейтенант НКВД, не выпуская из рук стопку документов, снова взглянул на молчащую девушку. – А что у вас в танковых войсках такие красавицы делают?

– Товарищ старший лейтенант! Смотрите, – сержант, обыскивающий машину, держал немецкий пистолет-пулемет. – В кабине лежал.

– Товарищ старший лейтенант, здесь раненый и этот, – солдат, забравшийся в кузов, поднял за шиворот послушного немца.

– Так, – чекист секунду помолчал, – пленный, значит? И оружие.

– Так точно, трофеи, – Любимов обреченно показал, – вот документы пленного.

– Хорошо, товарищ лейтенант. Согласно приказу, немца и оружие мы забираем.

– Товарищ старший лейтенант, – взмолился Любимов, – мне в штаб дивизии…

– Не время для споров, лейтенант. Боец Ефремов, проводите лейтенанта до комендатуры. Пусть свяжутся с кем положено. Счастливо, товарищ лейтенант. Выполняйте приказ.

Бойцы ловко сгрузили немца. Старший лейтенант собственноручно проверил, как связан пленник, и подтолкнул его к мотоциклу.

– До госпиталя нам как добраться? – грустно спросил Любимов.

– Жигунов, объясни, – приказал чекист, садясь за руль мотоцикла. Немца усадили в коляску. Автомат старший лейтенант повесил на шею. Немецкие винтовки держал усевшийся сзади пулеметчик.

На ограбленного Любимова было смешно и жалко смотреть.

В госпитале Катрин так достала измученного врача своими просьбами и требованиями, что он в конце концов согласился включить раненого в первую партию эвакуации в глубокий тыл. Зачем-то предложил девушке пройти в процедурную. Катрин в некотором изумлении отказалась. В госпитале раненых уже хватало. Что это военврачу вздумалось девок рассматривать? До войны не нагляделся?

Катрин завернула в туалет. Напилась холодной воды до неприличного бульканья в животе. Наполнила из-под рычащего от напора воды крана фляжку. Умылась. В коридоре ее ждал такой же умытый и посвежевший Любимов. Под старинными каменными сводами госпиталя было прохладно и тихо. Сюда, в торец длинного высокого коридора, запах карболки и боли не доходил. Найти бы какую-нибудь пустую палату и «поболеть» часа хотя бы два.

– Пошли, что ли?

Мимо торопливо прошел санитар. Оглянулся на девушку.

– Чего это медики меня так разглядывают? Здесь вообще, что ли, баб не бывает? Нет, я же санитарок сама видела.

– Ты, Катя, на себя в зеркало смотрела?

– Сейчас? Нет. Чего там интересного?

– Ну, не знаю. Может быть, стоит взглянуть правде в глаза, товарищ инструктор?

Катрин вернулась в туалет. Мутное зеркало висело почему-то в межоконном проеме. Ни фига себе! Левый глаз девушки окружал лиловый синяк. Широкий, смачный, такие рисовали в черно-белых комедиях на заре кинематографа. Не веря своим глазам, Катрин потрогала пальцем. Ушиб практически не чувствовался. Черт знает что. Ужасные у фашистов каски. Хорошо, что без рогов.

Любимов с интересом посмотрел на девушку. Особого смущения не увидел. Разве что пилотка сдвинута пониже.

– Фигня. Позор немецко-фашистским захватчикам. Хорошо хоть не болит, – пробурчала Катрин.

– Хорошо, – согласился лейтенант. Перед ним стояло создание в широком распоясанном комбинезоне, испятнанном кровью и машинным маслом, в грязных, уже не просящих, а требующих «каши» тапочках. Ядовито светился сквозь синяк изумрудный глаз. Пилотка непонятно как держалась на небрежно приглаженных светлых прядях волос.