Сквознячок коснулся иголок, осыпал желтые колючки на головы пары, стоящей под сосной, убрал черную тень через дорожку.
– Ты меня любишь?
– Ну чего ты сразу?
– Ничего и не сразу! Говори: «Я люблю тебя, Алла! И буду любить всю жизнь!»
– «Я люблю тебя, Алла, и буду любить всю жизнь!»
– Не так!
– А как?
– Что ты все шутишь? Говори серьезно. Если любишь, конечно.
– Люблю, люблю.
– А смотришь куда?
– Показалось – прошел кто-то.
– Ты просто отворачиваешься! Никого там нет.
– Старшие отряды могут шалить.
– Макс! Какое тебе дело до старших отрядов, если ты на третьем. Твои спят? Вот и ты – спи. То есть стой рядом и не дергайся!
– Слушаюсь, мой командир.
– Ты не слушай, а говори!
– Что говорить?
– Что любишь меня.
– Люблю.
– Что будешь со мной всегда!
– Буду с тобой всегда.
– Как-то ты не так это говоришь. Издеваешься?
– Ну почему сразу издеваешься? Ты просишь – я говорю.
– Тихо!
– А ты еще меня постоянно дергаешь.
– Да не ори ты! Слышишь?
– Только тебя и слышу.
– Прошел кто-то.
– Я же говорил!..
– Тихо! Вот опять. Шаги!
– Ветер. Иголки с сосен падают.
– Какие иголки? Ой, мамочки!
– Ты меня задушишь… Шея! Алла!
– Ой, извини. Я так испугалась. Кто-то из детей сбежал.
– А слышала, как в прошлой смене детишки развлекались? Налили в грелку вино, закопали ее и бегали парами к тайнику, сосали алкоголь через трубочку. Никто и не понимал, чего они там в кустах делали – приходили и уходили с пустыми руками.
– Смотри! Видишь? Что-то белое.
– Никак девчонки побежали. Отряд второй или первый, судя по всему. Давай догоним?
– Не ходи! Что-то мне тревожно стало.
– Кого ты испугалась? Сейчас они тебя испугаются! Ты же вожатая. Пошли!
– Ой, что-то ноги не идут.
– Застоялась! Быстрее! Упустим!
– Помогите!
– Слышал?
– Откуда это? От входа?
– От изолятора.
– Бежим!
– Не могу. Ноги не слушаются.
– Алка! Ну ты чего?
– И тебя не пущу.
– Помогите!
– Зовут.
– Без тебя обойдутся. Макс! Стоять!
– Хватит мной командовать! Я быстро! Там ерунда какая-нибудь. Дверь, наверное, захлопнулась. Народ уже собрался. Стой здесь.
– Нет! Макс!
– Я быстро!
– Макс! Я с тобой! Не убегай! Макс! Сам говорил, что любишь, а теперь бросаешь. Вот видишь, я уже иду. Ты где? Макс? Это ты? Ты решил от меня спрятаться? Ой! Кто здесь? Макс!
– Помогите!
Летняя ночь дышала сотней глоток. Затхлый, перегревшийся за день воздух стоял колом в горле, рождая неукротимое желание прокашляться. Тяжело пахли магнолии. Вздыхали старые сосны, нехотя протягивая свои ветки в палевое небо. Месяц пробитой дыркой смотрелся над головой. Так и виделось, что в этот ненасытный яркий серп сейчас затянет не только россыпь звезд-веснушек, но и ночь, деревья, дурацкие кусты и двух девчонок, бегущих сквозь низкие трескучие акации.
– Боже мой, как он прекрасен! Просто божественен! О! Королев!
– Задолбала ты уже со своим Королевым.
– Ирка! Ты не понимаешь! Он прекрасен.
– И божественен. Куда уж мне – понять такое!
– Королев! Какой он!.. А как говорит! А какие стихи пишет! «Эта ночь…»
– Сегодня без стихов! Они тоже божественны, как и твой Королев, пропади он пропадом!
– Не надо, чтобы он пропадал. Ирка! Он идеален! Это даже не человек!
– Очень бы мне хотелось, чтобы он перестал быть человеком, потому что я слышать больше о нем не могу. Я придумала, Анька! Давай наречем его крысой. Красивой такой, с длинным хвостом. Упитанной крысой. Он не обидится.
– Зайцева! Ты сволочь! Потому что Королев прекрасен.
– Да прекрасен он, прекрасен, только замолчи. Я же пошла с тобой. Вот видишь, иду. Между прочим, нас Алена ругать будет.
– Если заметит.
– У нее чутье! Третий год вожатой. Наверняка заглянула к нам в палату и увидела, что нас нет.
– Ирка! Как она может что-то увидеть, мы же сделали «кукол», мы вылезли тихо-тихо. Перед нами уже сбежали двое. Вокруг сказочная ночь. И мы идем к самому прекрасному в мире человеку. Королеву! Он сказочен.
– Сказочен, сказочен…
– И прекрасен.
– Я тебя сейчас стукну. Как будто помимо Королева других парней нет. Там Кабанов лежит, Сашка, тоже ничего себе. Как он здорово спор выиграл. Сказал, что заработает тепловой удар, – и пожалуйста, он в изоляторе. Жалко, что его не отдельно положили, можно было бы к нему в палату залезть, посидеть.
– Ирка! А давай заберемся на второй этаж к Королеву! Чего мы будем просто так стоять у него под окном?
– Это ты собиралась у него под окном стоять, а я собиралась тебя там бросить.
– Как можно меня бросить, когда я такая счастливая…
– Дура. Он же тебя все время чморит, ненормальной называет. Перед тем как загреметь в изолятор, что он говорил?
– Ах, что бы он ни говорил – это все равно прекрасно!
– Ага, прекрасно… «Красное белье – это пошло», «Черные чулки – это вульгарно». «Ты ужасно одеваешься». «Что у тебя на голове?»
– Что у меня на голове?
– Стог сена у тебя на голове, а под ним – пустота.
– Так не бывает!
– Хорошо, что у тебя папа – не хирург, ты бы наслушалась разных историй. Бывает все. Одному мужику полчерепа снесли. И он живет себе дальше как ни в чем не бывало. У другого череп вскрыли, а там пустота, только водичка булькает. А он при этом ходил, разговаривал, работал. Так что у тебя еще все может быть.
– Пусть! Пусть там будет пустота! Но эта пустота живет, и ей хочется кричать, что Королев прекрасен.
– Тьфу на тебя! Интересно, что ты скажешь, когда смена закончится и твой ненаглядный укатит в свой Залесск, а ты к себе в деревню?
– Не знаю. Я, наверное, тогда умру.
– Решение – блеск! Чего тянуть – прямо тут и давай!
– Смотри, у них свет горит.
– Дверь закрыта. Если хочешь туда попасть, лезь в окно.
– Королев!
– Свет не в той палате. Не у мальчишек. В соседней.
– Кто-то еще заболел… Королев!
– Какая-то девчонка. Рукой машет. Свет там какой-то дурацкий. Все синим делает.
– Ах! Королев! Я готова ради него на все! Лешенька!
– Хреново она выглядит, эта девчонка. Как будто синьку на себя вылила.
– Лешка!
– Ай! Мотя! Ты видела?!
– Королев? Где?!
– В том окне! Девчонка! У нее было синее лицо.
– Показалось. Такая ночь… Все немножко нереально.
– Помогите!..
– Ты что?
– Смотри!
– Королев? Ты что?! Не трогай его! Не смей! Лешка!
– Помогите!..
– Ирка! Разбивай стекло! Быстрее! Лешка!
– Сарафан скидывай! Ай! Не получается.
– Сильнее! Королев! Помогите!
– Помогите!..
Сказать, что утро в детском оздоровительном лагере «Радуга» было добрым, значит многое упустить. Оно было… веселым. Что может быть веселее поспать на часик подольше, потому что побудки в восемь утра не прозвучало? Не зашипели привычно репродукторы на четырех столбах, расставленных по всему лагерю, не выплюнули из себя звонкий напев горна, приблизительно ложившийся на мотив песенки: «Вставай! Вставай! Штанишки надевай!» Не грохнуло следом за этим до противности бодрое: «Лагерь «Радуга», с добрым утром!» Не заиграла до зубовного скрежета надоевшая песенка «В небе радуги свет – о-о-о-о! Это лета привет – о-о-о-о! И под этой дугой – о-о-о-о! Мы танцуем с тобой – о-о-о-о! Только с тобой!»
Да что вспоминать все то, чего так и не произошло. Лагерь продолжал спать, птички продолжали мирно чирикать, даже осмелевший дрозд вывел свое заветное: «Филлллиппп, Филллиппп! Пррриди, пррриди! Чай пить, чай пить. С сахаром, с сахаром!» Лишь у корпусов малышни наметилось некоторое оживление. Карапузы, как известно, вовремя ложатся и вовремя встают. Им никакой будильник не нужен.
В это самое время по начинавшей нагреваться дорожке семенил невысокий пухлый человек со сверкающей лысиной, обрамленной пушком кое-где сохранившихся волос. Начальник лагеря Семен Семенович Курицын торопился на внеплановое собрание вожатых. Проходило оно в светлом двухэтажном корпусе, чьи свежеокрашенные бока контрастировали с древними корпусами, где жили дети и обслуживающий персонал. Корпус назывался «Административным». На первом этаже обитали бухгалтерия и комната директора, на втором – кабинеты врачей и… изолятор.
