— Боба там бегает.

— А мама где? — уже на ходу крикнула Лена.

— Завод сторожит.

Кук взялся обеими руками за перила и скомандовал:

— Полный ход!

И снова пароход помчался навстречу лохматым волнам.

Коленька сидел у окна, прижавшись к стеклу крутым белым лобиком. На нем была надета короткая рубашка в цветочках — и больше ничего. Он был похож на Кука, только поменьше и ножки кривые.

Лена постучала в окно снаружи.

— Слезь с подоконника! Стекло раздавишь!

Коленька посмотрел на нее голубыми, чуть с косинкой, глазами и половчее подмял под себя белые ножки.

Лена загляделась на него, попала ногой в воду и побежала дальше, разбрызгивая мокрый снег.

У крыльца директорского дома на доске, положенной через большую лужу, прыгали трое: две Гали и один Юрик.

Все были заботливо обуты в валенки с калошами — обувь в этом случае совершенно бесполезную: когда с хлюпающим звуком опускалась доска, коричневые брызги поднимались гораздо выше валенок, тем более калош.

По лицу Юрика было видно, что прыгать ему мокро и неприятно, даже страшно немного. Он тяжело опускался на пятки и неловко выгибал спину. Зато обе Гали наслаждались вовсю.

Галя-старшая стояла посредине и держала за руки маленькую Галю и Юрика.

Она подпрыгивала выше всех. Казалось, что в ее ножки вставлены тугие пружины.

Галя-старшая познакомилась с Юриком девять месяцев тому назад, когда они со своими мамами пешком уходили из Минска. С тех пор они побывали во многих городах и наконец весной приехали сюда, на Горбачевский завод.

Они уже забыли о том, как спят не раздеваясь, и больше не прятались в канавах, когда пролетал самолет. Но бродячая жизнь оставила на обоих свой отпечаток. Робкая душа Юрика стала еще более нерешительной и застенчивой, а Галя наоборот — сделалась еще предприимчивее и смелее.

Она была командир, и ее приятели шли за ней без колебания если не в огонь, то в воду со всей готовностью.

Галя-младшая была внучкой директора. Ее широко расставленные карие глаза напоминали формой и цветом изюм, урюк — что-то вкусное, сладкое, довоенное. Она была избалована вниманием окружающих. Заводской конюх, дедушка Николай, проезжая мимо конторы и увидев Галю, останавливал свою Белоглазку и кричал:

— Ну, садись, Галенька! Довезу до ворот!

У ворот старая и умная Белоглазка останавливалась сама и страшновато косилась на Галю выпуклыми белыми глазами. А дедушка Николай ставил девочку на дорогу и говорил:

— Ну, теперь беги к бабушке!

Кладовщица Нюра, пробегая от склада в контору, подхватывала Галю под мышки и, чмокая в розовую щеку, говорила:

— А, Галенька, куколка ты моя!

— Здравствуй, Галенька, — кричали работницы, выходя из ларька и жуя на ходу хлебный довесок.

Иногда на крыльце появлялась бабушка Лексевна с засученными рукавами и звала тревожно:

— Галенька, ты где?

— Я здесь, — отвечала Галя тонким голосом. — А ты посматривай в окошечко, чтобы я не убежала!

После этого бабушка Лексевна исчезала в кухне или шла с ведром к поросенку. А Галя опять могла делать все, что хотела.

Лене осталось совсем мало времени до школы, но она не могла не вмешаться.

— Глупые вы, глупые, — сказала она, — бегите домой, ведь вы совсем-совсем мокрые!

Юрик нерешительно посмотрел на командира, но обе Гали подпрыгнули еще выше, — жалобно заскрипела доска, прогибаясь посередине, а три шубки стали совсем пестрые.

Лена с досадой отвернулась от них и побежала по тропинке мимо завода.

«Ну и завод! — сердито думала она. — Ребята шатаются беспризорные, и никому до этого дела нет! И вообще что это за завод? Маленький, приземистый, одноэтажный, только что труба торчит».

Завод действительно был небольшой, тихий, несолидный какой-то. Стоит себе в лесочке, окруженный огородами и полями. До ближайшей деревни почти два километра. Контора и дом директора чуть побольше обыкновенной колхозной избы. Еще один домик для служащих, а у ворот новый двухэтажный дом как будто привстал на цыпочки и выглядывает из-за деревьев. В нем семья бухгалтера, и вот теперь эвакуированные приехали…

Где-то на скотном дворе истошным голосом визжал поросенок.

Навстречу Лене неторопливо переступали красными лапками серые гуси.

Тропинка спускалась вниз, к реке. У реки стоял Боба, деловито сталкивая в воду застрявшие на берегу льдинки.

Льдин было много, работа должна была затянуться надолго.

— Боба! — крикнула Лена. — Иди домой, посмотри, что Кук и Коленька делают!

Но Боба ничего не ответил.

Лена махнула рукой:

— Эх!

Тропинка обогнула баню и кузницу и уткнулась в забор. Среди серых досок одна была белая. Ее постоянно отдирали и прибивали снова, наконец оставили на одном гвозде — как будто и нет лазейки, а пройти можно. Снаружи над этой доской висела строгая и не совсем понятная надпись: «Вход на территорию воспрещен».

Лена уже пролезла в лазейку, но увидела около кузницы сторожиху Марусю. Лена отогнула доску и закричала, просунув голову в щель:

— Маруся! Твой Кук на мостике у ручья, может упасть в воду! А твой Коленька на окне сидит, может головой стекло продавить и простудиться.

— А Боба где? — тревожно спросила Маруся.

— Боба на речке, около плотины.

Лена, захлопнув доску, побежала по тропинке наверх, а Маруся побежала по тропинке вниз искать Бобу. И нашла. Не успела Лена дойти до большой дороги, как горестный Бобин вопль донесся со стороны плотины.

— Непедагогично! — подумала Лена. — Какая она злющая, эта Маруся!

Белоголовые деревенские ребятишки при виде Лениной городской короткой шубки уже не замирали от удивления и не спрашивали:

— Ты чья?

Они отрывались на минуту от своих основных дел (рытье канавок около дома и запруживание ручьев посредине улицы) и провожали Лену долгими любопытными взглядами.

Утренний холодок от земли и ласковое тепло с неба. Все Бобины льдинки давно уже растаяли и утекли в реку. И река по-летнему спокойная, узенькая, в зеленых берегах…

Белоглазка, мотая головой, ходит взад и вперед по квадратному полю.

Переворачивается черный тяжелый пласт влажной земли. Сзади идут мамы с корзинками.

Ленина мама и Юрикова мама сажают картошку первый раз в жизни. Они старательно втискивают каждую картофелину в край борозды и следят, чтобы расстояние между ними было ровно тридцать сантиметров, так им показал агроном.

Галина мама и жена мастера Аграфена Петровна как опытные хозяйки презирают советы агронома и бросают картошку просто на дно борозды, иногда почаще, иногда пореже.

Сторожиха Маруся не принимает участия в посадке коллективной картошки — она на дежурстве.

За мамами очень близко, смело скачут черные грачи и деловито выклевывают из рыхлой земли жирных белых личинок.

У грачей такой вид, будто все это предприятие, с Белоглазкой, мамами и корзинками, затеяно исключительно с целью дать им, грачам, возможность плотно позавтракать.

Дедушка Николай уехал в город, и за плугом идет его заместитель Васенька.

Васеньку Мышкина все на заводе, даже директор, называют так — уменьшительно и ласково.

Ни Васей, ни Васькой, ни тем более Василием называть его невозможно.

Он мал ростом, белокур, с мелкими чертами миловидного лица.

Ему пошел уже девятнадцатый год, но на вид никак нельзя дать больше тринадцати.

В армию его не взяли: сказали, что нужно подрасти. Но подрасти как раз Васеньке не удается, так же как и не удаются его попытки говорить басом.

Белоглазка почти ровесница Васеньке. Может быть, поэтому они не уважают друг друга и не могут столковаться.

Борозда вихляет и вправо и влево, картошка местами остается неприкрытой, и мамы конфузливо закидывают ее землей вручную.

Иногда Белоглазка и вовсе останавливается посредине поля.

Васенька дергает вожжи и выкрикивает разные обидные слова.

Белоглазка делает вид, что ничего не слышит, и отдыхает, равнодушно помахивая седым хвостом.