— Да перестаньте вы, наконец! — заорала доведенная до истерики Лариса. — Вы что, чокнутые?! Вы о чем думаете?! Вам нравится кусать друг друга? Выйдите из машины, отойдите за угол да перегрызите друг другу глотки… А лучше придумайте, как меня спасти. Это будет куда полезней!
— Ко мне возвращаться нельзя, — сказал Врублевский. — После этого случая они точно там засаду оставят. И к этому… «менту обреченному», — кивнул он на Сидоровского, — тоже нельзя… Есть одно место, где нас примут и укроют, — было заметно, что он признается в этом с явной неохотой. — Там-то нас точно искать никто не станет. Просто не додумаются. Очень надежное место, вот только…
— Притон какой-нибудь? — недоверчиво покосился на него Сидоровский.
— Притон у тебя в башке! — огрызнулся Врублевский. — Я тебе огромное одолжение делаю, а ты еще нос воротишь… Но лично из-за тебя я бы тоже и пальцем не пошевелил. Мне вот ее жалко, — кивнул он на заснувшую девочку. — Из-за такого идиота, как ты…
— Я тебе сейчас челюсть сломаю!
— Ой, подо мной уже мокро… С чего бы это? Наверное, я испугался…
— Мужики! — заорала Лариса так, что девочка проснулась и испуганно прижалась к Сидоровскому.
— Что ты орешь?! — возмутился он. — Ребенка перепугала…
— Довели вы меня. Перестаньте лаяться, иначе я… иначе… Иначе я что-нибудь сделаю!
— Укуси Сидоровского за ухо, — посоветовал Врублевский. — И ты душу отведешь, и мне приятное сделаешь… Есть один человек, который может нас приютить. Только… В долгу я перед ним. В большом долгу. Но он такой человек, что… Приютит.
— Кажется, догадываюсь, — усмехнулся Сидоровский. — Я бы на его месте тебя и на порог не пустил. Но… Черт его знает, может, это и выход… Пожалуй, это действительно единственное место, где нас никогда не будут искать. И один из немногих людей, которые не предадут и всегда протянут руку помощи… И вот таким людям, Врублевский, ты гадишь, в грош не ставя их судьбы. Разоряешь, унижаешь и предаешь ради собственного благополучия.
— Мне стыдно, — тяжело вздохнул Врублевский. — Очень-очень стыдно. Я больше не буду. Честное слово. Я хороший мальчик. Просто я попал в дурную компанию. Влияние улицы, недосмотр школы, упущения общества..
— Ты знаешь, что твоя челюсть — это моя «эрогенная зона»? Когда по ней бьют, я просто балдею…
— Я давно замечаю, что ты испытываешь ко мне какое-то странное влечение, — жеманно потупился Врублевский. — Может, нам отбросить все эти условности и перейти к главному? Когда тебя последний раз любили на заднем сиденье автомашины?
— Я тебя посажу, ублюдок!
— Когда рак свистнет…
— Тьфу на вас! — сплюнула в сердцах Устенко. — Говорите, куда ехать. Я хочу оказаться наконец в спокойном, безопасном месте, с нормальными, психически здоровыми людьми. С воинственными шизофрениками оставаться в одной машине опасно. Вот доберемся до места, тогда хоть пристрелите друг дружку… А сейчас — говорите мне адрес…
Часть третья. НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ненависть юным уродует лица,
ненависть просится из берегов,
ненависть жаждет и хочет напиться
черною кровью врагов.
В.Высоцкий Ключинский на цыпочках вышел из спальни в зал, где за столом собрались его неожиданные гости, и, аккуратно прикрыв за собой дверь, сообщил:
— Уснула. Столько горя выпало на ее долю… Столько зла… Хорошо, что она еще слишком мала, чтобы полностью осознать весь ужас происходящего. Этот мир, раздираемый войнами и противоречиями, наиболее жесток к детям. Воюют мужчины, а страдают дети и женщины… Она уснула, едва коснувшись полушки. Организм еще слишком слаб после болезни, а тут еще все эти потрясения, которые и взрослому-то осилить нелегко, Ей требуются покой и отдых… Во сне она звала какого-то «толстяка». Кто это?
— Бродяга, который ее спас, — ответил Врублевский. — Его убили. Забили до смерти.
— Какой ужас, — покачал головой старый художник— Какое ужасное время… Все пожирают друг друга… Что это? Что происходит?
— Смутное время, — сказал Сидоровский. — Так всегда бывало на переломе двух эпох — старой и новой. Эпоха перемен. По духу очень напоминает мне события из романа «Унесенные ветром». Только вместо «янки» нужно подставить слово «перестройщики», а вместо Реконструкции — Реформацию… Вроде, все правильно, прогресс и цивилизация требовали перемен, реформ, реконструкций, освобождения негров от рабства, но… Разломали все лучшее, а приняли все худшее и потеряли несколько поколений, выросших в хапуг, авантюристов, «адреналинщиков» и «подлипал»… И еще что-то потеряли… Что-то очень важное, доброе, чуть старомодное. Разумеется, по законам прогресса, все утрясется, войдет в колею и даже улучшится. Люди найдут в себе силы продолжать жить и отстроят разрушенное, но сколько унесено этим ветром и сколько еще будет унесено?.. Нам не впервой, но за семьдесят лет несколько глобальных перемен в виде «революций», «перестроек» и «реформ» — это слишком много. Но ничего, переживем. Как сказал один поэт, к сожалению, забыл его фамилию: «Мы комиссаров, слава Богу, пережили, и эту смуту как-нибудь переживем». А пока надо остановить это безумие в виде чумы преступности. А то такие «вирусы» как Врублевский унесут еще немало жизней. И я намерен в этом поучаствовать со всем энтузиазмом…
— Чарльз Бронсон, — вздохнул Врублевский, — комиссар Катани. Клинт Иствуд… Герой-одиночка.
— Ребята, ребята, не ссорьтесь, — поспешил остановить их старик. — Не надо ссориться. У нас у всех были тяжелые дни. Сейчас надо держаться вместе. Нам необходимо подумать, что делать дальше…
— С ними невозможно ничего придумывать, — пожаловалась Лариса. — Они через каждые пять минут бросаются друг на друга как мартовские коты, норовя выцарапать глаза и покусать за уши…
— Нельзя ссориться, — сказал Ключинский. — У всех беда. Но нужно найти в себе силы, чтобы переломить себя и не сгореть в ненависти, а воспринять эти беды с открытым сердцем, не ожесточась, не запятнав себя местью. Я знаю, что вы не прислушаетесь к моим увещаниям, вы еще слишком молоды и слишком слабы в своем ощущении силы. Но хотя бы попытайтесь…
— У меня была жена, — сказал Сидоровский. — Это был единственный человек, которого я любил. У меня кроме нее никого не было. Никого в целом мире… Только потеряв ее, я понял, что значила для меня эта незаметная, «обыденная» часть жизни — семья… Теперь все выглядит иначе. Наверное, я никогда не задумывался над этим… Но теперь действительно все иначе. И мое отношение к преступникам в том числе. Я долго старался работать по закону. Я держался до последнего, пока не иссякли силы. А иссякли они после смерти Наташи… Сначала все опаскудил Врублевский, — он с ненавистью посмотрел на невозмутимого противника, — и все полетело к чертям собачьим… Вся моя жизнь, весь ее уклад и все идеалы… А потом ее убили. И если раньше у меня еще была крохотная надежда исправить что-то, был шанс начать все заново, то сейчас вместе с ней умерли и мои надежды на будущее и память о прошлом, и я сам… У Костера есть очень подходящая фраза: «Пепел стучит в мое сердце». Ее пепел тоже стучит в мое сердце. Я не могу добраться до них законными методами? Я доберусь до них их собственными методами!.. Нет, я не остановлюсь…
Ключинский грустно посмотрел на него и предложил:
— Знаете, что?.. Давайте ложиться спать. У вас был очень тяжелый день. Сейчас я ничего не смогу вам ответить — вы просто не услышите меня. Поговорим об этом утром.
— Утром ничего не изменится, — сказал Сидоровский. — Я провожу с этой бедой уже не первую ночь. Когда умирает любимый человек, время не имеет знамения. Я не верю в то, что время лечит. Во всяком случае, больше они никого не убьют. Я об этом позабочусь.
— Давайте спать, — сказал Ключинский устало. — Постарайтесь, как следует выспаться и снять напряжение последних дней. В этом доме вам ничего не угрожает, так что спите спокойно… Идите спать, ребята.
Пожав плечами, Сидоровский отправился в отведенную ему комнату. Девушка ушла в спальню к Светлане, а Врублевскому старик постелил на диване в гостиной.
