Он прислушался к ее удаляющимся шагам, посмотрел на голубое весеннее небо, вздохнул и повернулся к входящим на чердак бандитам.

— Добрый день, — сказал Толстяк, и тут же сильный удар в лицо бросил его на пол.

Последовали несколько болезненных ударов ногами, и над ним склонился один из «спортивных костюмов».

— Где она? — спросил парень. — Ты уже понял, вонючка, чем это может для тебя обернуться? Быстро говори, где она?

— Я не знаю, — сказал Толстяк. — Она ушла… Сегодня ушла… Вы же видите, что ее здесь нет… Не бейте меня, пожалуйста, я ничего плохого не сделал…

— Обыщите чердак! — скомандовал парень, — А ты, толстая морда, сейчас будешь очень сильно жалеть о своем упрямстве. Мы сейчас будем тебя бить, и когда ты почувствуешь, что готов сказать правду — крикнешь. А до этого мы будем пинать тебя долго и очень больно…

— Пожалуйста, не надо меня бить… — начал было Толстяк, но град жесточайших ударов уже обрушился на него.

Толстяк стонал и извивался от боли, пытаясь отползти в угол, но его вытаскивали на середину помещения, и избиение продолжалось. Толстяк чувствовал, как что-то хрустит в его груди, в глазах вспыхивали огненные блики, боль словно прожигала тело насквозь.

— Где она?! Где?! Мы забьем тебя, падаль! Насмерть забьем, если не скажешь! Где она?!

— Спросите его, куда он спрятал мои деньги! — закричал Черепок. — Обыщите его! У него должны быть деньги!

Толстяка обыскали и достали из-за пазухи пакет с деньгами. Один из бандитов спрятал пакет себе в карман и игриво подмигнул Черепку:

— Спасибо, придурок.

— Это мое! — завизжал Черепок. — Вы обещали! Отдайте! Это мое!

— Девчонки здесь нет? — спросил его бандит, — Нет. Значит, сделка не состоялась. Не заработал. Пшел вон отсюда, дурак!

— Отдайте! — заскулил Черепок и неожиданно рухнул на колени. — Отдайте их мне! Я за них грех на душу взял — дядю Лешу порешил… Толстяка вам выдал… Мне бежать из города нужно! Отдайте!

— Не знаю я никакого «дяди Леши», — брезгливо оттолкнул его ногой бандит. — Порешил и порешил — это твои проблемы… Уберите отсюда этого придурка!

Визжащего и упирающегося Черепка выволокли, попутно награждая крепкими тумаками, а на Толстяка опять посыпались удары ногами. Никогда ему еще не было так страшно. Он чувствовал, как внутри что-то хрустит и лопается, в глазах заплескалась розоватая муть, тело немело… Но вскоре боль растворилась в странном, спасительном блаженстве. Тело сделалось невесомым, бесчувственным к ударам, и Толстяк ощущал лишь толчки и колыхание дымки перед глазами.

«А ведь я ничего не сказал, — удивился он, — Надо же… Я — и ничего не сказал…»

Он улыбнулся. Удары прекратились, и кто-то склонился над ним.

— Юрик, кажется, он кончается, — услышал он чей- то испуганно-удивленный голос, — у него пена на губах, и дыхание… такое… странное… И улыбается он тоже… странно…

— Эй, толстый, — окликнул Толстяка другой голос, — ты меня слышишь? Где девчонка? Говори, придурок, ведь подохнешь же… А так, может, и выживешь. Вы, бомжары, живучие… Скажи: где девчонка?

Толстяк улыбнулся еще шире. Страх исчез вместе с болью. Осталось только удивление и удовлетворение от того, что он, Толстяк, который всю жизнь так жутко боялся боли, так ничего и не сказал. И еще странное предчувствие того, что с малышкой все будет хорошо. Теперь уже все будет хорошо…

— Перестарались, — услышал он словно доходящий из-за стены голос, — Кажется, он уже того… Нужно уносить ноги… Соседи могут милицию вызвать…

— Нужно найти девчонку.

— Ее же здесь нет. Мы все обыскали.

— Этого не может быть. Она где-то здесь. Посмотри еще раз его карманы. Тот глистообразный придурок говорил, что он звонил куда-то насчет девчонки…

— Какая-то бумажка с телефонами, — сказал другой голос. — Стоп-стоп-стоп! Я, кажется, знаю этот номер! Это телефон Врублевского. Мы звонили ему домой, когда Шерстнев приказал найти его… А Врублевский, как я слышал, был любовником сестры Бородинской. Смекаете, что к чему? Наверное, это он опередил нас. Нужно срочно ехать к нему! Быстрее! Гриша! Миронов!.. Где ты там бродишь?! Возьми двух пацанов и останетесь здесь, на всякий случай. Только отойдите подальше от дома, чтобы ментам не попасться, если нагрянут… Все, уходим…

Их шагов Толстяк уже не слышал. Он лежал и смотрел на видневшийся в оконце кусочек неба, и ему было совсем не больно. Он чувствовал приближение смерти, но смерти не холодной и пугающей, а дарующей отдых и покой. Он знал, что теперь его уже никто не будет бить и унижать, что не будет больше ни голода, ни страха. Ему было только жаль, что он не успел пожить в своем собственном домике на берегу озера, о котором он так мечтал. И ему было жаль беднягу Профессора, которому еще предстояли долгие холодные зимы, тоскливые осенние вечера и голодные весенние дни. Толстяк не знал сколько прошло времени, прежде чем кто-то присел рядом с ним и осторожно потрогал за плечо.

— Это ты звонил мне? — спросил молодой черноволосый парень. — Я — Врублевский… Я опоздал? Они были здесь? Где девочка? Они забрали ее? Давно? Эй, ты слышишь меня? Ты знаешь, куда они поехали?

— Нет, — с трудом выдавливая слова, прошептал Толстяк. — Она… не у них…

— Где она? Где? Ты слышишь меня?.. А-а, понимаю. Ты не веришь, что я — Врублевский… Сейчас, сейчас, — он полез в карман, вытащил документы и раскрыл их перед глазами Толстяка. — Видишь? Это я. Это действительно я… Ты звонил мне, оставил сообщение на АОНе, назвал адрес… Где Света?

— На крыше, — заставил себя выдавить еще несколько слов Толстяк, — Там есть труба… Она там… Спаси… ее… Она смешной и добрый человечек… Рассказывай ей сказки… почаще… Она любит сказки…

— Чем я могу помочь тебе?

— Уже ничем… Мне не больно… Я ничего не чувствую… А я ведь всегда так боялся, что умирать будет больно… Береги ее… Скажи, что Толстяку не было больно… он просто ушел… к звездам… Она пой… мет… она…

Толстяк хотел сказать что-то еще, но сознание вдруг взметнулось куда-то вверх, все закружилось перед глазами, он глубоко вздохнул, словно собираясь нырнуть в этот водоворот…

Врублевский закрыл глаза мертвому бродяге и поднялся.

— Подох? — спросил насмешливый голос за его спиной, — Какая жалость… Но сказать он успел все, что нам нужно…

Врублевский повернулся и посмотрел на застывших в дверях «шерстневцев». Одного из них он знал — гориллообразная фигура Миронова заполняла собой весь дверной проем. Врублевскому показалось, что он смотрит на него с какой-то сочувствующей жалостью.

— Не дергайся, — предупредил светловолосый парень, демонстрируя Врублевскому тяжелый коротко-ствольный револьвер. — Иначе схлопочешь пулю в живот… Долго же мы за тобой бегали. Шерстнев хочет тебя видеть. Желательно — дохлым… На ловца и зверь бежит, а? Удачный сегодня день выдался — и тебя отловили, и соплячку нашли. Сейчас снимем ее с крыши и поедем в…

И тут произошло то, чего Врублевский ожидал меньше всего. Миронов сложенными «в замок» руками ударил своих подельников, отбрасывая их назад, захлопнул дверь и привалился к ней, надежно баррикадируя собственным телом.

— Беги, — кивнул он Врублевскому. — Быстро!

— Но…

— Открой, Мирон! — закричали из-за двери. — Ты что, спятил?! Открой, сука! Открой, стрелять буду!

— Беги, долго я их не продержу — задвижки на двери нет, — спокойно глядя на Врублевского, повторил Миронов. — Беги… И помни: не бандита спасаю, а офицера… Беги!

Словно очнувшись, Врублевский бросился к окну, ухватился за раму, подтянулся и с трудом, обдирая бока и плечи, вывалился на крышу. Заметив огромную полуразрушенную печную трубу, побежал к ней, с трудом удерживая равновесие на обледенелой жести крыши. Девочка сидела за трубой и смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых плескался ужас, граничащий с безумием.

— Не бойся, я — друг, — сказал Врублевский. — Иди ко мне… Меня послал Толстяк. Я друг Наташи, твоей тети… Не бойся, сейчас мы с тобой уедем отсюда…