— Не выдумывай! Все там будут пить в течение двух недель.
— Но только не капитаны. Шеферд говорит, что вот они-то не могут позволить себе пить.
— Это и доказывает, как он во всем этом разбирается. Выпивка там бесплатная.
Пол приготовил себе мартини и выпил больше своей обычной нормы, а потом переоделся в плотный хлопчатобумажный костюм, купленный им сегодня вечером в Усадьбе. Его огорчало, что Анита вовсе не радуется атмосфере таинственности, созданной им. Вместо счастливого нетерпения она вдруг стала проявлять подозрительность.
— Готова? — весело осведомился он.
— Я полагаю, да.
Они молча зашагали к гаражу. Широким жестом Пол распахнул дверцу автомашины.
— О Пол, только не в старую машину.
— На это есть причины.
— Нет таких причин, которые заставили бы меня усесться в этот рыдван.
— Анита, прошу тебя, ты очень скоро увидишь, почему мы поедем именно в нем.
Она вошла и уселась на краешек сиденья, пытаясь, насколько это возможно, не соприкасаться с машиной.
— Честное слово, Анита! Именно так нужно!
Они ехали как чужие. На длинном подъеме у дорожки для гольфа она все же чуть выпрямилась. В лучах фар показался бледный волосатый человек в зеленых шортах, зеленых носках и зеленой рубашке, поперек которой было написано слово «Капитан». Человек этот рысцой трусил по обочине дороги, приостанавливаясь только для того, чтобы сделать какой-то пируэт или провести бой с тенью, и тут же снова возобновлял свой бег.
Пол оглушил Шеферда клаксоном и обрадовался, увидев, как тот споткнулся на выбоине, уступая им дорогу.
Анита опустила стекло на своей дверце и выкрикнула слова приветствия.
Капитан Команды Зеленых помахал рукой, лицо его было искажено от напряжения.
Пол нажал педаль до отказа, и машина выпустила облако перегоревшего масла и углекислого газа.
— У этого человека большие возможности. Он далеко пойдет, — сказала Анита.
— От него так и несет ханжеством и тухлятиной, — сказал Пол.
Они проезжали мимо оборонительных сооружений, возведенных вокруг Заводов Айлиум, и один из охранников, узнав машину Пола, дружески помахал со своей вышки автоматом калибра 50.
Анита, которая становилась все более беспокойной, сделала движение, как будто собираясь ухватиться за руль.
— Пол, куда это ты направляешься? Ты что, с ума сошел?
Он отвел ее руку, улыбнулся и направил машину через мост в Усадьбу.
Мост опять был забит кррахами, которые малевали желтые линии на асфальте, разграничивающие полосы движения. Пол поглядел на часы. Оставалось всего десять минут до так называемого шабаша. Пол подумал, уж не Бад ли Колхаун придумал эту работу. Большинство проектов КРР воспринималось, по крайней мере Полом, иронически. Мост, приспособленный для движения по четыре машины в обе стороны, до войны был постоянно забит автомобилями рабочих, которые ездили на завод и с завода. Тогда этих четырех линий никак не хватало, и водителям приходилось строго придерживаться своей проезжей полосы, иначе они рисковали, что им обдерут бока машин. Теперь же в любое время дня водитель спокойно мог выделывать зигзаги от одной стороны моста до другой, и у него был, возможно, всего один шанс на тысячу столкнуться с другим автомобилем.
Пол остановил машину. Три человека наносили линии, двенадцать занимались регулировкой движения, а еще двенадцать отдыхали. Они медленно расступились, оставляя им проезд.
— Эй, Мак, у тебя разбита фара.
— Спасибо, — сказал Пол.
Анита передвинулась на сиденье, поближе к нему, и он заметил, что она застыла от испуга.
— Пол, это ужасно. Отвези меня домой.
Пол терпеливо улыбнулся и въехал в Усадьбу. Пожарный насос у въезда на мост перед салуном работал на полный ход, и Полу снова пришлось отъехать почти на квартал, чтобы поставить машину. Тот же самый перемазанный мальчишка развлекал толпу своими бумажными лодочками. Прислонившись к дому и нервно покуривая сигарету, стоял оборванный старик, который показался Полу знакомым. И тут только Пол понял, что этот человек Люк Люббок, неутомимый глава процессий, пребывающий сейчас в забвении, в ожидании начала новой процессии или митинга. Со смутной надеждой Пол огляделся в поисках Лэшера и Финнерти, но никого из них не увидел. Очень возможно, что они сидят сейчас в полумраке кабинки салуна, соглашаясь во всем друг с другом.
— Пол, это и есть твое представление о шутках?
Прошу тебя, отвези меня домой.
— Никто не обидит тебя, Анита. Все эти люди только твои американские сограждане.
— Я не намерена спускаться сюда и валяться с ними в грязи только потому, что они родились в той же части света, что и я.
Пол ожидал, что она именно так будет реагировать, и поэтому терпеливо отнесся к ее словам. Из всех людей, живущих на северной стороне реки, Анита была единственная, чье презрение к обитателям Усадьбы было насыщено активной ненавистью. И она была единственной женщиной на северном берегу, которая никогда не посещала колледжа. Обычным отношением в Кантри-Клубе к жителям Усадьбы было пренебрежение, это, конечно, правда, но пренебрежение с примесью любви и некоторого интереса, похожее на то чувство, которое испытываешь по отношению к зверькам в лесу и в поле. Анита же жителей Усадьбы ненавидела.
Если бы Полу захотелось когда-нибудь проявить по отношению к ней исключительную жестокость, он знал — самое жестокое, что он бы мог сделать, это объяснить ей, почему она ненавидит их такой лютой ненавистью: если бы он на ней не женился, она жила бы именно здесь и она была бы одной из них.
— Мы не станем выходить из машины, — сказал Пол. — Мы просто посидим и понаблюдаем несколько минут. А потом опять поедем.
— Что мы понаблюдаем?
— Все то, что здесь можно увидеть. Людей, вырисовывающих эти линии, человека с брандспойтом, людей, которые на него смотрят, маленького мальчишку, который пускает лодки, старика у салуна. Просто смотри, что творится вокруг. Здесь можно увидеть очень много.
Она не стала наблюдать за тем, что творилось вокруг, только съежилась на сиденье и уставилась на свои руки.
Пол догадался, о чем она думает, — она думает, что по каким-то непонятным ей причинам он решил унизить ее, напомнив ей о ее происхождении. Если бы действительно таковы были его намерения, ему бы это полностью удалось: ее ядовитая злоба улетучилась. Анита умолкла и старалась казаться как можно меньше.
— Знаешь, зачем я привез тебя сюда?
— Нет. — Теперь она говорила шепотом. — Но я хочу домой, Пол. Пожалуйста, а?
— Анита, я привез тебя сюда потому, что уже давно пора нам совершенно по-новому смотреть на все происходящее, и это касается не только нас самих, но и наших связей с обществом в целом.
Ему не понравилось, как звучали эти слова — они были сентиментальные и напыщенные. И они не произвели никакого впечатления на Аниту.
Он снова попытался пояснить свою мысль:
— Ради того, чтобы получить то, чем мы, Анита, владеем, мы фактически выманили у этих людей все, что для них было самым дорогим на земле, — сознание, что они кому-то нужны и полезны, а это и есть основа самоуважения.
Это тоже было ненамного лучше. Все это никак не доходило до Аниты. Она, по-видимому, все еще была уверена, что он за что-то ее наказывает.
Он попытался еще раз:
— Дорогая, когда я смотрю на то, чем владеем мы, и на то, чем обладают эти люди, я чувствую себя как лошадиная задница.
Проблеск понимания появился в глазах Аниты. Хотя и нерешительно, — но она все же несколько приободрилась.
— Значит, ты на меня не злишься?
— Господи, конечно, нет. С чего бы это мне на тебя злиться?
— Не знаю. Я подумала, что, может, я была слишком назойливой или, может, ты подумал, что между мной и Шефердом что-то есть.
Это последнее предположение — предположение о том, что он может испытывать беспокойство из-за Шеферда, — окончательно сбило Пола с выбранного им ранее пути перевоспитания Аниты. Упоминание о том, что он может ревновать к капитану Зеленых, было настолько несуразным, выказывало, как мало понимает его Анита, что только это привлекло его внимание.
