А паршивец не спешил. Раскусил он Орешкина, понял, что мужик на мели, и теперь упивался моментом, демонстрируя просителю невиданную свою важность. То галстук поправит, то начнет вертеть в руках авторучку, искоса поглядывая на Димку. Занятой человек на хорошей должности. Есть собственный кабинет – два на три метра – и положение в обществе. Перед начальством молодцеват, с теми, кто от него зависим, – высокомерен. Но в принципе – «хороший парень», в коллективе к нему относятся неплохо, потому что всегда поддерживает компанию. Орешкин же еще не свой, с Орешкиным пока можно не стесняться.
– С телефонными станциями работали?
«Написано ведь в анкете!»
– С «Панасоником», – подтвердил Димка.
– Это хорошо… У нас тоже «Панасоник».
Орешкин едва не выругался.
– В ваши обязанности будет входить ее обслуживание.
– Я справлюсь.
– Надеюсь…
Стервец вел себя так, словно фирма принадлежала ему. И Димка вдруг понял, что если ему повезет и он останется здесь работать, то на ближайшей же вечеринке набьет щенку морду. С такими уродами иначе нельзя.
– Как вы понимаете, – продолжил паршивец, – вы не единственный претендент на место.
Орешкин выдавил из себя улыбку, но промолчал.
– До конца недели мы будем изучать анкеты и в пятницу примем окончательное решение. Не скрою, Дмитрий, вы кажетесь мне наиболее перспективным кандидатом.
– Спасибо.
– Пока не за что. – Юнец откинулся на спинку кресла. – Кстати, не расскажете, за что вас уволили с предыдущего места работы?
Наушники плеера смотрятся естественно в ушах подростка. Для молодого мужчины это украшение уже несколько странно. Для тридцатичетырехлетнего – нонсенс. Но что делать? Димка так и не придумал лучшего способа отключаться от мира. От враждебного и холодного города, наполненного чужими людьми. Они спешат по своим делам, говорят по телефону, ругаются, толкаются, спорят. Они рядом и одновременно – далеко. Им нет никакого дела до «системного администратора широкого профиля», до его проблем, его чувств, его мыслей. У них свои заботы. Вот и пускай они остаются по ту сторону звуковой стены. Если не смотреть в глаза, ты не видишь человека, поэтому Орешкин не часто вглядывался в лица окружающих людей. А врубив плеер погромче, ты и не услышишь человека. И даже в центре города или в переполненном вагоне метро остаешься наедине с самим собой. А когда играет любимая музыка и никто не мешает, действительность кажется не такой убогой, как на самом деле.
Через сорок тысяч лет скитаний
Возвращался ветер к старой маме
На последней дозе воздуха и сна…
Но сегодня не спасал даже пронзительный рок. Не то настроение. Трудно отрешиться от мира, когда в кармане всего сотня баксов, подходит время платить за квартиру, а перспективы самые что ни на есть туманные.
«Возьмут! Конечно, они меня возьмут! Кто еще согласится на такой круг обязанностей и два месяца испытательного срока? К тому же я не студент, во время сессии отпрашиваться не стану и после института не сбегу. Я останусь…»
Возвращаться к метро Орешкин решил дворами. Он не сомневался, что легко найдет правильную дорогу. А даже если и заблудится, то ничего страшного: времени у него много, спешить некуда.
«И фирма вроде солидная, возле офиса одни иномарки стоят. Зацепиться бы! Только зацепиться! И больше никаких фокусов! Хватит с меня, пора за ум браться…»
Поцелуй меня – я умираю,
Только очень осторожно, мама,
Не смотри в глаза, мертвые глаза
Урагана…
Разумеется, на человека в черном пальто Орешкин обратил внимание не сразу. Мало ли кто по дворам шастает? Прошел мимо, поглощенный своими проблемами, однако через несколько шагов резко остановился и обернулся, подсознательно почувствовав: происходит что-то необычное.
Довольно старый мужчина медленно брел к двухэтажному кирпичному домику, стоящему в глубине двора. Длинное черное пальто распахнуто, под ним темный костюм, белая сорочка и галстук – на обычного пенсионера, вышедшего за утренними покупками, мужчина не походил. Походка заплетающаяся, спотыкается на каждом шагу, но то, что старик не пьян, Димка понял практически сразу: увидел падающие на асфальт капли крови.
«Дела…»
Орешкин растерялся. Что делать? Пройти мимо? Даже не пройти – убежать. Кто знает, почему старик в крови? В такие истории влипать не стоит.
Правильные мысли в голове крутились, верные. Спасительные. Вот только ноги почему-то не слушались. Замер Димка как вкопанный на том самом месте, с которого увидел цепочку кровавых пятнышек. Замер. Без движения.
«Хорошо бы стать невидимым…»
Тем временем старик споткнулся в последний раз и упал на колени. Силы его покидали, но упрямство или инстинкт самосохранения заставляли продолжать движение.
Он пополз. Преодолел несколько метров на четвереньках, невнятно бормоча что-то на гортанном языке, а потом скатился по ступеням, ведущим к подвальной двери.
Орешкин сглотнул и огляделся. Во дворе было пусто. И тихо. Ни одного человека. Ни собак, ни кошек, ни птиц. Только голос в наушниках поет о разудалом морячке. Чужой голос, ненастоящий, безжизненный. Внезапно Димке захотелось увидеть кого-нибудь. Все равно кого: человека, собаку, кошку, птицу – неважно. Увидеть кого-то, кто продолжает жить обычной жизнью. Кто хмуро идет по своим делам, ежась на морозном весеннем ветру. Не падает. Не оставляет за собой кровавые следы. Димке захотелось увидеть кого-то, кто смог бы вернуть его в нормальный мир.
Не увидел.
Во дворе по-прежнему было пусто.
Неестественно пусто.
«Надо вызвать милицию».
«А вдруг он просто порезался?»
«Тогда надо вызвать „Скорую“.
«А вдруг в него стреляли?»
«Тогда – милицию».
«Пойди посмотри, что с ним случилось, и тогда решишь».
Легко сказать: пойди посмотри.
Но и бросать человека в беде не хотелось. Димка вдруг понял, что не сможет уйти. Не сможет, и все. Не такой уж он и плохой. Нормальный он, не из тех, что мимо проходят.
Орешкин выключил плеер, снял наушники, достал из кармана телефон, крепко сжал пластиковую трубку, так, словно она была оружием, и медленно подошел к лестнице.
– Эй!
Старик полулежал внизу. На грязной и заплеванной площадке, перед ведущей в подвал железной дверью. Резко пахло мочой, и валялся мусор: рваные пакеты из-под чипсов, разбитые бутылки, смятые пивные банки, тряпки какие-то, палки… И мужчина, угрюмо изучающий свой окровавленный живот.
– Вам нужна помощь?
Старик поднял голову. Черные волосы с проседью. Резкие черты лица. Смуглая кожа. Большой нос. Черные глаза.
«Дарагой, бери урюк, хадить будэшь в белый брюк!»
Но сейчас не было гвоздик или мандаринов. Перед Орешкиным лежал раненый человек. Просто человек.
– Позвонить в «Скорую»?
– Сюда подойди.
– Вам нужна помощь.
– Ко мне подойди, пацан, я не трону.
Он не тронет! Можно, конечно, посмеяться, но Димке было не до веселья. Во-первых, ситуация не располагала, во-вторых… голос раненого срывался, чуть дрожал, но в нем все равно чувствовалась властность и сила. Настоящая сила. Орешкин вдруг подумал, что, не будь в животе старика дырки, он бы уделал годящегося ему в сыновья Димку одной левой.
Но дырка была. И была кровь. И настойчивая просьба:
– Ты глухой, что ли, а? Подойди, говорю!
Димка сошел по ступеням вниз, присел возле раненого на корточки. На живот Орешкин смотреть боялся, пришлось, вопреки собственным принципам, встретиться со стариком взглядом.
– Русский?
– Русский, – подтвердил Димка.
Раненый поморщился, пробормотал что-то, похоже, выругался.
– Ладно, пусть будет русский. Все лучше, чем этим шакалам ее дарить…
