– Прошу вас, пойдемте со мной! Не тратьте время на вопросы, – умоляла девушка. – Я пыталась докричаться, но она не отвечает.

– Может, ее нет дома?

– Нет, Сьюзен там: повторяю, я слышала, как она стонет.

– Вы с ней поругались?

– Да нет же… У нее неприятности. Сегодня утром они отказались возобновить с ней контракт. Она работала для «Голд лайн», это косметическая фирма. Последнее время Сьюзен была их моделью. Вы, наверное, видели ее по телевизору – она представляла их косметику.

Губы Ричарда презрительно скривились.

– Я очень редко смотрю телевизор.

Последние три года он большую часть времени провел за пределами страны, а по возвращении домой включал телевизор, только когда шли информационные передачи.

– Но вы же сами каждый день выступаете по телевизору! – Ее темные глаза смотрели на него с укором, словно обвиняли в лживости и двуличии. – Телевидение – ваша профессия!

– Моя профессия – новости! – Люди часто путали информацию с развлечением, и это раздражало Ричарда. Он и его коллеги нередко рисковали жизнью, делая репортажи из районов боевых действий, а обыватели воспринимали их как очередной боевик, где вместо крови льется клюквенный сок. – И даже если я включаю телевизор, то все равно ни когда не смотрю рекламу, – с раздражением произнес он. – В это время я наливаю себе выпить.

Девушка пожала плечами.

– «Голд лайн» – крупная косметическая фирма, и работа на нее – дело выгодное. На этой неделе они должны были подписать со Сьюзи новый контракт, но в самый последний момент безо всякого предупреждения отказали.

– Да. Не повезло. Но вряд ли эта неудача может стать вопросом жизни и смерти… Вы считаете, что она умрет с голоду?

Шадия Тази яростной тирадой оборвала его разглагольствования:

– Да не в этом дело! – Она в отчаянии всплеснула длинными ухоженными руками. – Сью всегда очень тяжело переживает неудачи. Они приводят ее на грань нервного срыва. Ее агент предупредил меня по телефону, что прекращение контракта с «Голд лайн» оказалось для нее тяжелым ударом. Бенни был и моим агентом, когда я работала моделью и снималась для журналов, – вот почему он мне позвонил. – Она бросила на Ричарда неосознанно-кокетливый взгляд сквозь длинные темные ресницы. – Может, вы где-нибудь встречали мою фотографию? Но я бросила это занятие, как только месяц назад вышла замуж. Мой муж не хочет, чтобы я продолжала работать моделью.

Рич поднял брови: его коллеги-женщины не имели обыкновения бросать свою работу по первому требованию мужа.

– И вы так легко согласились с ним?

Она ответила ему холодным, полным достоинства взглядом, и в нем читалось открытое возмущение, вызванное подобным вопросом.

– Его образ жизни требует, чтобы я повсюду сопровождала его. У меня просто не остается времени для работы. Мы очень много путешествуем. У мужа есть дом в Швейцарии, бунгало на Багамах. Именно там я и провела последнюю неделю. – И без всякого перехода выпалила: – Мы не виделись с ней целую вечность, и вот теперь она не впускает меня к себе, хотя я долго стучала в дверь и звала ее. Я должна попасть внутрь! Может, ключ от вашей входной двери подходит к ее замку…

– Надеюсь, что нет, – сухо оборвал ее Ричард. – Мне бы не хотелось, чтобы она заходила ко мне в гости в мое отсутствие.

Девушка сердито фыркнула:

– О Господи! Сейчас не время шутить, нужно обязательно войти к ней – это же особая ситуация!

Он, нахмурившись, внимательно посмотрел на нее.

– Чего вы боитесь? Потеря работы для кого угодно может оказаться сильным ударом, но пойти из-за этого на самоубийство способен только психически неуравновешенный чело век.

– Вы не понимаете. Сьюзи… у нее есть проблемы.

– Догадываюсь, – с легким презрением в голосе отозвался Рич. – Наркотики… И вы опасаетесь, что ваша подруга переборщила с дозой…

– Нет! Она больна, у нее булимия… Теперь все ясно?

Он непонимающе посмотрел на нее.

– Булимия? Это не опасно для жизни в отличие от потери аппетита.

– А я считала вас хорошим журналистом. – Теперь пришла очередь Шадии выказать собеседнику свое презрение. – Вам следовало знать, что эта болезнь может быть не менее опасной, чем потеря аппетита. Сьюзен ест и ест без остановки, а потом ей приходится вызывать у себя рвоту. И это может привести к внутреннему кровотечению. Вдруг она потеряла сознание или задохнулась. С тех пор как я уехала, у меня нет возможности постоянно смотреть за ней, и я не знаю, в каком она сейчас состоянии, не знаю, что происходит в ее квартире. – Девушка посмотрела на Ричарда. В ее взгляде злость сменилась отчаянием. – Если не хотите помочь, то разрешите хотя бы воспользоваться вашим телефоном. У меня нет времени спорить с вами. Я должна войти в комнату.

– Прошу прощения, – ответил Рич. – О’кей! Но почему бы вам не позвонить домовладельцу? Разве он не приходится ей отчимом?

Шадия сжала губы и нахмурилась, и у Ричарда создалось впечатление, что она не питает никакой симпатии к владельцу домиков.

– Он сейчас в Тетуане.

– А еще кто-нибудь из родственников у нее есть?

– Здесь – никого.

– Ну тогда давайте позвоним жилищному агенту и спросим, нет ли у него запасного ключа.

Лицо собеседницы просветлело.

– Я и сама могла бы догадаться! Его офис рядом, за углом. Я сбегаю к нему.

– Подождите, давайте сначала все-таки позвоним, сейчас я найду номер… – Ричард вошел в дом – Шадия следовала за ним по пятам, – отыскал в записной книжке телефонный номер агента, позвонил в офис и поговорил с секретаршей, затем повесил трубку и обратился к Шадии: – Агента нет на месте. Но вы, разумеется, можете взять запасной ключ.

Шадия сорвалась с места.

– Бегу! – воскликнула она на ходу и вылетела из домика.

В прихожей под дверью лежал конверт. Ричард быстро пробежал глазами очередное послание главного редактора и вздохнул. Это был еще один отказ в заграничной рабочей поездке.

«Зайди ко мне в офис. Мне нужно поговорить с тобой» – так заканчивалось письмо.

Ричард скомкал лист бумаги, швырнул через всю комнату в мусорную корзину и вышел на улицу.

Сто лет тому назад домики, в одном из которых он теперь жил, были не чем иным, как конюшней. Они стояли в глубине садов, окружающих большие викторианские дома, выстроенные по обеим сторонам аллеи. После Второй мировой войны конюшни переделали под жилье, и нашлось немало желающих поселиться в них. Стены выкрасили в яркие цвета, к окнам приделали большие ящики для цветов. Дверь жилища Ричарда была выкрашена алой краской, на ней красовалась медная львиная голова с кольцом в зубах, используемым в качестве дверного молотка; в ящике под окном он посадил герань.

Стоял душный июньский полдень. Казалось, от жары все вокруг погрузилось в сладкую дрему. Из садов доносился аромат цветов и цветущих деревьев. Большинство обитателей домиков в это время находились на службе. Среди них не было людей семейных – не те условия. Здесь селились либо люди одинокие, либо молодожены, не успевшие обзавестись детьми.

Рич вскарабкался на подоконник соседнего домика, и его взгляду открылась уютная гостиная, выдержанная в нежно-зеленом и белом тонах. Комната была пустой и безукоризненно чистой.

Он надеялся, что со стороны не выглядит идиотом, – Шадия Тази вполне могла преувеличить драматизм ситуации. Но что, если она права? Вдруг рыжеволосая и в самом деле нуждается в срочной помощи?

Наконец-то он мог кому-то помочь, кого-то спасти. Рич тяжело переживал свою бесполезность, когда оказывался в районе боевых действий, – он видел, что там происходит, сообщал о ходе событий, но был не в силах помочь страдающим людям. И его переполняло чувство вины перед ними.

Он был едва знаком с этой рыжей. Кстати, как называла ее Шадия? Ах да, Сьюзен, вспомнил он. Нельзя сказать, что редкое имя! Но оно красотке очень подходит.

Он хорошо помнил девушку – что уж тут поделаешь! Тонкое лицо, грива рыжих волос, грациозная фигура врезались в память.