— Пойдем? — протянул он ей руку.

Розамунда обхватила затянутыми в перчатку пальцами его руку. Судя по выражению ее лица, она собиралась опять убеждать его, что он рискует, появляясь на публике. В другой обстановке он бы охотно слушал ее, но сейчас он думал, что существуют лучшие способы провести эти несколько минут в ее обществе.

Заиграла музыка, он обнял ее за талию, а она положила руку на его плечо. Они закружились в вальсе.

— Ты весьма виртуозно не давала Хеннингу наступать тебе на ноги, — заметил он.

— Спасибо. — Она вздохнула, по ее телу от его прикосновения пробегала легкая дрожь. — Правда, вовремя танца я размышляла.

— О чем?

— О незначительности твоих преступлений по сравнению с тем, как они, вероятно, поступят с тобой, когда поймают.

— А ты собираешься стать моим адвокатом?

— Не шути, Брэм. Неужели ты и в самом деле считаешь, что твои ошибки заслуживают нескольких лет тюрьмы, ссылки или виселицы?

— А ты представляешь, как мне хочется поцеловать тебя прямо здесь? — прошептал он, прижимая ее к себе.

— Сейчас надо думать совсем о другом.

Из всех тем разговора, которые они могли бы обсуждать, вопрос о том, заслуживает ли он спасения, Брэм никогда бы не выбрал.

— Я хочу, чтобы ты кое-что поняла, Розамунда, — сказал он тихо, кружа ее в такт музыки. — Я был под влиянием чудовища, с некоторыми перерывами, в течение более десяти лет. И даже когда у меня появились друзья, которых я очень ценю и которыми восхищаюсь, я вернулся к нему, потому что мне стало скучно. Но и этого мне было недостаточно, и я стал красть у людей только потому, что они называли моего отца своим другом. Как бы сильно мне ни хотелось соединить мою жизнь с твоей, я не могу этого сделать, пока каким-либо образом не исправлю то, что я делал… будучи таким негодяем.

— Ты не такой, как Косгроув, — возразила она дрожащим голосом.

— Совершенно такой же, единственная разница в том, что я полюбил тебя.

— Ты совсем не похож на него. Не могу поверить, что ты настолько туп, что не замечаешь этого.

— Просто у тебя невероятно доброе сердце и ты идеализируешь меня.

Она открыла рот, вновь закрыла и, наконец, спросила:

— Сколько других учеников Косгроува успешно закончили свое образование под его руководством?

Вопрос озадачил его.

— Никогда не подсчитывал.

— А помнишь, ты рассказывал нам, как один из них покончил с собой. А теперь еще и Джеймс, который бы погиб, если бы не ты. Кто там еще?

Он на минуту задумался.

— Роджер Эвилейн.

— А где он?

— Где-нибудь на кладбище. Он спал с женой одного господина, которого язык бы не повернулся назвать рогоносцем. Или его в этом обвиняли. — Во всем, что он смог рассказать, была видна рука Косгроува.

— Боже! Остаешься только ты, Брэм. Единственный, кто видел Косгроува насквозь и выжил, да еще решил исправить свою жизнь. Вот почему он так зол на тебя.

— Ну, ты меня делаешь настоящим героем, — заметил он, стараясь легко воспринять то, что она сказала, несмотря на то что ее слова глубоко потрясли его. Он никогда не считал своей великой победой только то, что выжил и их пути с наставником разошлись. — Еще неделя, и ты увидишь меня помогающим сиротам.

— Можешь смеяться, если хочешь, но ты хороший человек.

— Теперь решила подлизаться к «тупому»?

— Брэм, не заставляй меня сердиться на тебя.

Он рассмеялся. Мысль, что эта женщина так легко сумела перевернуть его жизнь и его сознание с головы на ноги, волновала его все больше.

— Я хотел бы попросить тебя, моя милая Роуз, дождаться, когда меня выпустят из тюремных застенков. Все, чего я могу желать, — это найти кого-нибудь, кто сделает тебя счастливой.

Ее глаза наполнились слезами.

— Я уже нашла такого человека.

Музыка заканчивалась. Он неохотно выпустил ее из своих объятий и присоединился к аплодисментам. Но при этом не мог отвести от нее глаз.

Она считала его хорошим человеком. Конечно, Розамунда хотела сделать ему комплимент, но сейчас ему страшно, до глупости, хотелось доказать, что она в нем не ошиблась. Ведь не поздно еще начать все заново.

А если бы его удовлетворяла роль негодяя, он бы без колебаний оставил позади свои неприятности, сбежал с Розамундой Дэвис и прожил бы жизнь в похоти и грехе. Проклятие! Непутевая жизнь имела свои преимущества. Не надо постоянно успокаивать свою совесть.

— Лучше я отведу тебя к твоим родителям, — проворчат он.

Он повернулся и застыл на месте. В дверях бального зала стоял маркиз Косгроув, и взгляд его ангельских голубых глаз был устремлен на Брэма. Его окружали, как безошибочно можно было определить по их алым жилетам, полдюжины сыщиков с Боу-стрит. Значит, он был намерен сделать это сегодня вечером. На глазах у всех.

— Брэм, — шепнула Розамунда, впиваясь пальцами в его руку.

— Мне очень жаль, — шепнул он в ответ, освобождая руку. — Прости меня! — Он отошел, оставив ее одну.

— Вот он, — громко произнес Косгроув, привлекая к себе внимание нескольких человек, стоявших у стен зала и не заметивших появления незваных гостей.

Самый крупный из шестерки выступил вперед с наручниками в руках.

— Лорд Брэмуэлл Лаури Джонс, — провозгласил он громовым голосом человека, который не уверен, что ему рады, но хочет, чтобы все знали, что он обладает законным правом здесь находиться, — вы арестованы. Пожалуйста, ведите себя спокойно, чтобы мы вышли отсюда, не создавая шума.

Стараясь сдержаться, хотя ему ужасно хотелось надавать им тумаков, Брэм кивнул. Сыщик шагнул к нему, и он протянул ему руки.

— Иди к своим родителям, Розамунда, — шепнул он, когда защелкнулись наручники. Казалось, она намеревалась стоять посреди зала, что бы о ней ни злословили.

— В чем его обвиняют? — громко спросил кто-то из толпы. Кто-то с голосом, подозрительно похожим на Финеаса Бромли. Черт бы их всех побрал, он ведь велел им оставаться в стороне.

— Лорд Брэмуэлл Лаури Джонс обвиняется в воровстве как Черный Кот. А теперь все отойдите в сторону и не мешайте нам выполнять нашу работу.

— Это невозможно, — раздался с другой стороны голос Салливана. Невероятно, ведь он никогда раньше не посещал светских раутов — Это я Черный Кот. — И незаконный сын лорда Данстона выступил вперед.

Лицо Брэма исказилось. О Боже, у Салли беременная жена.

— Оставь это, Салливан, — приказал он.

— Извините меня, но Черный Кот не вы. А я! — И из толпы вышел Фин.

— Не знаю, о чем вы, парни, говорите. — На освободившийся танцпол вышел Огаст. — Черный Кот — это, конечно, я.

Боже милостивый!..

— Говорите что хотите, — прервал их своим вкрадчивым голосом Косгроув, — но у меня есть доказательство. Заявление, подписанное отцом Джоном из церкви Святого Михаила, о том, что Брэмуэлл Джонс регулярно приносил украденные вещи в церковь для раздачи бедным.

Резкий саркастический смех раздался слева от Брэма.

— Брэм Джонс не мог бы переступить порог церкви, его ударила бы молния. — Герцог Левонзи вышел вперед. — Я могу так же быть Черным Котом, как и он.

Приглушенный говор согласия и местами раздававшийся смех звучали в комнате. А Брэм не мог отвести глаз от герцога. Этот человек солгал ради него и тем самым определенно внес разногласия в стан хулителей Брэма. Левонзи. Ради него. Подумать только!

— Черный Кот — это я! — произнес Джеймс Дэвис. Он взял Розамунду за руку, но не пытался увести ее из зала.

Абернети тоже вышел в центр зала.

— Черный Кот — это мы вместе. Мы все делали сообща.

Спустя минуту в хоре мужских голосов, признающих себя Черным Котом, послышался еще ряд заявлений, сделанных у стола с закусками лордом Дарширом и его старшим сыном Филиппом, родственником Салливана по отцу.

В своем инвалидном кресле въехал виконт Бромли.

— У вас, кажется, возникла проблема, сэр, — обратился он к старшему из сыщиков, — потому что это я Черный Кот.

— Но, милорд, вы же калека.

— Тем не менее я Черный Кот. И, принимая во внимание все эти признания, я предлагаю вам или арестовать половину палаты лордов, или освободить лорда Брэмуэлла. — Он обратился к Косгроуву: — А вам, милорд, лучше поискать другой способ излить вашу ревность.