По ее глазам я понял, что она слишком напряжена. Ее поразила эта ситуация, но это не положительная эмоция.

— Ты знаешь, кто мы?

Я еще раз оглядел всех присутствующих.

— Да.

— Молодец. — Пауза. — А можешь сказать, ради чего мы все здесь собрались?

Гулять так гулять. Я решил идти до конца по узкой дорожке балансирования и начал откровенно дурачиться:

— Так точно, сеньора! Чтоб посмотреть на меня. Хотите, я вам сплясать могу? Да-да, я еще плясать умею!

Удивленное молчание. Такого они от меня не ждали. Явный перебор. Я же пер напролом, понимая, что менять линию поведения поздно.

— Самба? Мамба-румба? Сальса? — Я сделал несколько движений, обозначающих, что танцую. — Не хотите, нет? Жаль! А я хорошо танцую. Несколько лет учился!

О, а может вы просто хотите фото со мной на память? Чтоб потом вставить в рамку, и детям, и внукам показывать? "Кому фото с обезьянкой! Фото с обезьянкой Шимановским на память! Подходите! Скорее!" — заголосил я слащавым голосом, как делают это полупрофессиональные фотографы в Центральном парке, в районе Копакабаны.

— Не паясничай! — рявкнула вдруг ее рыжее высочество. Не выдержала. Хотя Мишель так же была на грани. Глазки сеньоры Гарсия недобро сузились, но она держалась. Сеньора же председатель явно получала от общения удовольствие, и не скрывала этого.

— Почему ты считаешь, что нам должно быть интересно "фото с обезьянкой"? — вновь прищурилась она, но за смеющимися глазами я снова разглядел напряжение.

— Потому, что решение принято, сеньора, — ответил я, вкладывая в голос насмешку. — Принято вами, — очертил я круг. — Всеми вами. И утверждено. — Указал пальцем вверх, в потолок. — Не понимаю смысла этого сбора. Его просто нет! Разве что "сфотографироваться" на память…

Повисло молчание. Сеньоры начали переглядываться — я их озадачил.

— Ты прав, решение принято, — откинулась назад все так же непробиваемая сеньора-председатель. — Однако, обговорив детали твоего поступления, — косой взгляд на Мишель, опустившую при этих словах глаза, — некоторые из нас задались вопросом: "Что будет?"

— Что будет, Хуан, если тебе у нас не понравится?! — повысила она голос после паузы. — Что будет, если ты решишь, что эта стезя все-таки не для тебя? — Вновь пауза, видимо, для театрального эффекта. — Ты обманут. Признаюсь честно, ты очень-очень обманут. Ты считаешь, что твоя жизнь имеет ценность, что с тебя будут сдувать пылинки. А это не так.

Да, ты талантливый. Но не настолько, чтобы рушить ради тебя вековые устои. И если ты захочешь вернуться домой, нам придется тебя ликвидировать так, как мы это делаем с любым дезертиром.

— Обратной дороги нет, Хуан! — закричала она, выплескивая из себя эмоции. Я непроизвольно вжал голову в плечи. — Вот за этим мы сегодня и собрались. Решить, стоит ли нам брать тебя, или же проще отправить домой сейчас, чтобы не брать грех на душу потом. Несмотря на все принятые и утвержденные ранее решения.

Я молчал.

— Ты знаешь, куда идешь? — Сеньора встала и медленно начала обходить длинный стол. — Знаешь, что будет происходить здесь?

— Д-да…С-сеньора… — ответил я, но как-то неуверенно.

— Ничего ты не знаешь! — Она подошла вплотную. — Здесь ты будешь никем, Хуан!

И со всей силы заехала мне кулаком в солнечное сплетение. Я лишь успел отметить факт замаха и факт результата удара. Согнулся.

— Здесь ты будешь лишен всех прав. Автоматически, всех-всех, включая право на жизнь.

Она приподняла мой подбородок и заехала снова. Мне хватило — я вхолостую захватал ртом воздух. Кажется, из глаз покатились непрошеные слезы. Вот это у нее удар! А скорость какова!

— Мы можем наказывать тебя, когда посчитаем нужным, за что посчитаем нужным. Со стороны это может выглядеть произволом, но это будет наше право тебя наказывать. И поверь, мы будем им пользоваться достаточно часто!

Ехидная улыбочка.

— Это НАШ произвол, — подхватила она меня за грудки, видя, что я задышал, и встряхнула. — Мы можем творить с тобой всё. ВСЁ, Хуан!

И с силой толкнула меня, швырнула на пол, я упал.

— Готов ли ты отдать себя нам? В наше полное владение? В наше полное распоряжение? На таких условиях? Повторюсь, у тебя не будет НИКАКИХ прав, только обязанности.

— Я…

Она потянула мне руку, помогла подняться, а когда я сделал это… Съездила мне по скуле.

Меня повело в сторону, но на сей раз я удержался. Лицо запылало. Были мысли плюнуть на все и попытаться достать ее в ответ, но это были мысли глупого мальчика, все еще сидящего где-то глубоко во мне, несмотря на все произошедшее за последнюю пару месяцев. Это тест. Вот это — и есть тест. И его нужно пройти. Какие же они все-таки сволочи!

— Встать! Смир-рно! — отчеканила она громовым голосом.

Я пересилил себя, но встал и вытянулся.

— Правильно. Исполнение приказов — первая и главная из обязанностей.

И вновь удар по лицу. Не сильный, но хлесткий.

— Больно?

Я промолчал.

— Я могу бить тебя. Могу искалечить. И даже убить, если на то будет решение Совета. — Она оглянулась на все так же молча наблюдающих за действом своих. — Ты же не можешь ничего — только слушаться.

Разворот, и вновь удар. Ногой. Под дых. Я вновь согнулся. Сука! Стерва! Мразь! Высокомерная мразь!

— Готов ли ты выдержать все это? Пройти через бесправие и унижение?

Я смотрел на нее… Волком. Готов был убить взглядом. Но взглядом, к сожалению, убивать не мог — нет такого в моих модифицированных талантах. Но было и еще кое-что. Сейчас она бьет меня. Но это ОНА, член совета офицеров. А кто скажет, что будет ждать меня ТАМ, за этими дверями и этим шлюзом. Вполне возможно, это действительно, цветочки.

Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.

— Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты все бросить и идти через все это?

Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.

— Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.

Ее локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в ее руку, но сам держался навесу — она держала меня в неудобной позе, в специальном захвате — и сделать из этого положения ничего не мог.

— Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?

Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она все давила и давила, словно получая от этого удовольствие.

— Пророк хренов!

— Достаточно! Он все понял! — вновь прозвучал голос ее высочества. Резкий, звонкий, злой. Повелевающий.

Хватка сразу ослабла, воздух ворвался в легкие, а сам я чуть не брякнулся на пол — она меня все-таки выпустила.

— Понял?

Напрасно я подумал, что на этом всё, она остановится. "Убедительная просьба" самой ее высочества для этой женщины не значили ничего. Эта… штандартенфюрер, — к месту вспомнилось мне ее звание и организация древности, занимавшаяся истязанием людей [14], — вновь схватила меня и придала ускорения в направлении своего стола, в который я с силой врезался, расквасив губу. Язык ощутил соленый привкус.

— Ничего он не понял. И отчасти благодаря тебе. — Насмешка. Над ее высочеством, которая подобное отношение молча проглотила.

Сеньора вновь подняла меня, развернула и бросила на стол на спину. После чего опять сдавила горло руками, навалившись всем телом.

Я вцепился в ее руки, чтобы разжать, но у меня не получалось. Она смотрела мне прямо в глаза и давила. Давила морально. Так, что воля к борьбе, воля к сопротивлению, дисциплинированно сидели в сторонке, слушаясь и этого взгляда, и этого тона.

Я снова начал хрипеть, и в момент, когда почти дошел до точки, когда был готов несмотря ни на что наброситься на нее, хватка ослабла. Я, держась за горло, сполз на пол рядом со столом, жадно вдыхая и выдыхая полной грудью.