— Скажи, чем бы ты лечил Газахлара, если бы он решил воспользоваться твоими услугами?

— Теперь это уже не имеет значения. Я рад, что ты сумел помочь ему, — он очень страдал. А человек, каким бы он ни был, не должен испытывать таких мучений. Я бы на месте хозяина предпочел смерть и преклоняюсь перед его мужеством, — медленно ответил Малаи и передвинул фигурку с таким видом, будто всецело поглощен начатой партией.

— И все же мне хотелось бы знать, — настаивал аррант.

— Я не знаком с составом «Животворного бальзама». В Мономатане кольцелистник не произрастает и потому используется крайне редко. Я применил бы вместо него экстракт из побегов лимонника с добавлением яда харим-даху — крупных каменных скорпионов. А смола, изготовленная по рецепту Ибрагара Гургиена, — самое действенное средство для улучшения работы печени.

— Ага! — повторил Эврих, забывая об игре. — Стало быть, ты знал, чем я пичкаю твоего прежнего хозяина?

— Изим пересказывал мне то, что ему удавалось понять из твоих объяснений. Ты не делал из своей работы тайны, и мне не трудно было следить за тем, как продвигается лечение. Кроме того, Изим — да не затаишь ты за это на него зла — несколько раз приносил мне бесценные трактаты Аквилия Певтского и Зелхата Мельсинского.

— То-то мне казалось, что я клал их в одно место, а находил в другом! — расхохотался аррант, и Малаи, начавший было хмуриться и, может быть, даже сожалеть об излишней откровенности, вторил ему тихим душевным смехом.

— Ну а что Газахлар? Не возражает он против того, что бывший его домашний лекарь займет свое прежнее место? — отсмеявшись, спросил Эврих не без тревоги в голосе. Почувствовав себя исцеленным, хозяин «Мраморного логова» развил столь бурную деятельность, что аррант уже целую седмицу откладывал давно назревавший разговор с ним, во время коего намеревался напомнить об условиях сделки, согласно которым платой за излечение недужного было освобождение его раба-врачевателя.

— Газахлар не возражает. И слово свое сдержит, можешь не сомневаться. Во-первых, потому, что, как только он будет принят императором, ты станешь ему не особенно нужен, а во-вторых, о заключенном между вами соглашении знает слишком много народу. Надобно заметить, что рассказ о нем немало способствовал росту интереса к тебе как Небожителей, так и простого люда столицы.

— Ты не назвал самой важной причины, — понизив голос, произнес Эврих, имея в виду данное Газахларом обещание вернуть ему свободу.

— Твой ход. Ты совсем не следишь за игрой, — пожурил арранта Малаи.

«Стало быть, слово владельца „Мраморного логова“ не многого стоит и надобно мне скоренько уносить отсюда ноги, пока ситуация не изменилась к худшему», — решил Эврих и, припоминая все сказанное старым лекарем о Газ ах л аре, пришел к выводу, что мнения тот о душевных качествах своего хозяина был невысокого, хотя разумность его и хватку под сомнение не ставил. Ну что ж, спасибо и на этом Всеблагому Отцу Созидателю.

Эврих едва успел закончить завтрак, как в предназначенную для слуг и рабов трапезную вбежал сын Хаурики и выпалил, что Газахлар желает его видеть и велел, бросив все дела, подняться к нему.

— Хозяину нездоровится?

— Здоровится-здоровится! Здоровее не сыщешь! Он нынче спозаранку выездной саронг нацепил. — ответил парнишка и был таков.

— Ну, значит, пришла пора объясниться — пробормотал Эврих себе под нос и отправился в покои хозяина особняка.

Газахлар действительно не любил ходить дома в парадных одеяниях и во время ежедневных осмотров неизменно встречал арранта в обтершемся мягком халате темно-вишневого цвета, расшитом дивными золотыми драконами. Выездной саронг — один из двух или трех дюжин, заказанных, надобно думать в ознаменование начала новой жизни, — означал что Газахлар желает говорить с домашним лекарем вовсе не о своем здоровье. А помимо этой, на взгляд Эвриха у них существовало всего две темы для беседы ибо пора воспоминаний и рассказов о дальних странах и заморских обычаях безвозвратно миновала Первая касалась выполнения Газахларом своей части договора, вторая — отношений домашнего лекаря с женой хозяина особняка.

«Пусть только он попробует высказать свое неудовольствие тем, что я дарю тебя своим вниманием и вся столица будет хохотать над ним и тыкать ему вслед пальцами, — промурлыкала давеча Нжери придя в себя после любовных игр со „своим золотоволосым, зеленоглазым чудо-аррантом“. — Представляешь как примут его при дворе Кешо, если я нашепчу знакомым форани, что этот мерин ни разу не мог меня по-настоящему удовлетворить за все пять лет совместной жизни? А я это сделаю, клянусь Великим Духом! Ты мои и так ему можешь и передать, ежели он вякнет про меня хоть словечко!»

В том, что рано или поздно Газахлар это словечко «вякнет», у Эвриха не было ни малейших сомнений О связи его с хозяйкой особняка знали решительно все обитатели «Мраморного логова», ибо тайны она из этого не делала. Точно так же он был уверен в том, что угрозу свою Нжери в случае нужды не задумываясь приведет в исполнение и Газахлар об этом не может не догадываться. Он, конечно же, не позволит превратить себя в посмешище и отыщет тысячу способов заставить свою хорошенькую супругу помалкивать. Самый простой — отправить ее в одно из южных поместий. Для посторонних сгодится любое объяснение ее внезапного отъезда, а клан Зимородка вряд ли вступится за нее, узнав истинную причину высылки Нжери из столицы. С другой стороны, чего ради владельцу «Мраморного логова» что-либо предпринимать и осложнять себе жизнь, коль скоро он давно уже относится к супруге как к части обстановки, или, лучше сказать, убранства особняка? Нет, в этом вопросе инициатором неприятностей может быть только Нжери, ибо пробудившиеся в ней собственнические инстинкты по отношению к Эвриху требуют удовлетворения и во что выльется ее желание владеть им одной, безраздельно и навсегда, трудно себе даже вообразить.

Впрочем, если Газахлар соблюдет условия сделки, Эврих, вернув себе статус свободного человека, сумеет ее урезонить. Только вот сдержит ли хозяин особняка слово? Изим, Малаи и Нжери уверены, что он вынужден будет это сделать, однако аррант подозревал, что сложности тут очень даже могут возникнуть. И рассказ Нжери о том, будто бы ей приснилась Миапхети, подтвердившая, что возлюбленный ее в ближайшее время обретет свободу, не произвел на него ни малейшего впечатления. Зато история Богини, выступившей в роли свидетельницы, судьи и исполнителя приговора, позабавила и подстегнула желание поскорее выйти в столицу, дабы среди прочих ее чудес увидеть храм Миапхети-флейтистки.

В изложении Нжери легенда о Миапхети-свидетельнице выглядела следующим образом.

Жил некогда в древнем городе Дареале, что на юге Мавуно, знатный и богатый человек по имени Мвен. Жил в достатке, почете и окружении множества слуг, готовых исполнить любую его прихоть. А потом пришла беда: заболел он проказой. Тотчас же, как водится, все от него отвернулись: и друзья, и родичи, и слуги. Вероятно, его забили бы камнями или отправили на остров Саврукош, ибо именно так поступали с теми, кого поражал гнев Тахмаанга, если бы преданный слуга не погрузил своего хозяина втайне ото всех на арбу и не отвез в стоящий неподалеку от Дареала храм Миапхети. Святилище дочери Великой Нгуры было крохотным и находилось в таком запустении, что не имелось при нем ни жреца, ни смотрителя. И это было даже хорошо, потому что никто не мешал прокаженному молиться Богине, а привезшему его в храм парню ухаживать за ним.

Долго вымаливал Мвен у Миапхети прощения за грехи свои и несомненно умер бы без должного ухода, кабы не присматривал за ним верный слуга. В конце концов Богиня, тронутая мольбами Мвена, послала страдальцу исцеление от проказы, и тот, на радостях и дабы вознаградить заботливого парня, посулил ему отдать в жены свою дочь.

Исцеленный со слугой вернулись в Д ареал, и по прошествии нескольких лет, когда дочь Мвена достигла возраста невесты, превратившийся в ладного юношу парнишка напомнил хозяину о его обещании.