– Его величество отравлен, судя по всему.

– Что? – взвизгнул Беорн. – Кто посмел?

Хэвейд неопределенно повел плечами.

– Повара на дыбу! – срывающимся голосом рявкнул герцог. – Он все мне расскажет…

– Успокойтесь, ваше высочество. Уже сделано. Допросники сейчас как раз выясняют степень его вины.

– Вины? – заорал герцог, не обращая внимания на конвульсии, которые начали сотрясать тело короля. – Степень? Мне сказали, брат после ужина слег. Какая б еще сволочь смогла…

– Даже если это повар, – возвысил голос магистр, – ему кто-то заплатил.

Беорн стоял, тяжело дыша.

– Брат! – вдруг надрывно взвыл он и бросился на колени перед кроватью.

– Лекарей! – громко крикнул Хэвейд.

Сигеберт мелко дрожал. Глаза его распахнулись, обнажив покрасневшие белки, рот открывался, как у рыбы, выброшенной прибоем на берег, руки беспорядочно шарили по простыням. Внезапно он затих; его голова, словно на тряпочной шее, бессильно упала набок.

– Брат, брат, – бормотал Беорн, тряся челюстью.

Хэвейд мягко положил ладонь на плечо герцога.

– Поднимись, сын мой.

В опочивальню вбежали те самые лекари, а за ними еще несколько человек, среди которых Хэвейд углядел испуганное лицо матушки Флидах, кастелянши Лонливена.

– Его величество умер, – громко произнес он. – Да здравствует Беорн Леолинен, король Корнваллиса!

– Да здравствует, – почти неслышно пронеслось среди собравшихся. Нерешительно потоптавшись, они один за другим стали опускаться на колени. Магистр Хэвейд застыл, боясь поверить промелькнувшей в голове смутной догадке. Беорн, ставший наследником после смерти Идриса, Теодрика и Сигеберта. Веселый Беорн с копной вьющихся волос и широкой добродушной улыбкой на лице.

* * *

Гвендилена стояла по колено в реке и, слегка морщась от боли, смывала с себя капельки крови. Вода дышала прохладой и приятно освежала разгоряченную кожу. Ссадины во множестве покрывали тело, в основном плечи и бедра, но, слава Боанн, среди них не нашлось ни одной серьезной. Гвендилена придирчиво осмотрела свою грудь и, оставшись довольной – здесь царапин не оказалось – принялась скрести голову. Она страшно чесалась, смыть масло с волос не получалось никак, но Гвендилену это сейчас заботило меньше всего.

Эдвин. Главное – Эдвин.

Она пришла в себя еще в лодке, во время переправы через Ди, и первое, что увидела опять, было его лицо. Он улыбался, заглядывая в ее глаза.

– Это я, – просто сказал Эдвин, проведя ладонью по ее щеке, – я жив. Меня не убили тогда, знахарка одна выходила. Я искал тебя… и нашел.

Гвендилена счастливо вздохнула и вдруг неожиданно крепко обняла его, не обращая внимания на сползший с плеч плащ. Арн внимательно взглянул на них, и Гвендилена почувствовала изумление старого солдата. Но он не произнес ни слова, а другой мужчина, старательно выгребавший к берегу, и вовсе ничего не заметил.

Умывшись и наскоро обтеревшись куском ветоши, она натянула на себя коричневое шерстяное платье, которое Арн предусмотрительно прикупил где-то в Анге, и поднялась по пологому берегу.

Мужчины сидели наверху – их силуэты едва вырисовывались на фоне ночного неба – и что-то обсуждали.

– Покушать бы, – сказала Гвендилена.

Арн кивнул.

– Пока только это. – Он протянул ей хлеб с хорошим куском ветчины. Гвендилена впилась в пищу зубами.

– Вот ведь как судьба складывается, – шепнул солдат. – Эдвин рассказал мне. Оказывается, это он с тобой тогда в Хаврене был.

Гвендилена, не в силах оторваться от еды, мотнула головой.

– Это даже и к лучшему. Значит, я тем более могу ему доверять. – Арн оглядел всех по очереди. – Вот что мы решили, ваша милость: мы должны разделиться.

– Зачем? – промычала Гвендилена.

– Когда вам воду приносят? Утром? Значит, самое позднее часов через пять-шесть ваше исчезновение заметят. И бросятся в погоню. Первое, что решат, что вы бежите домой, в Нордмонт, и нам надо их в этом убедить. Мой знакомец в Анге, Мад, лошадь приготовил, и я поеду в Килгерран. По дороге где-нибудь ваши лохмотья выкину, и тогда они точно убедятся, что правильно решили. Скакать они наверняка будут быстро, и меня рано или поздно нагонят: день-два, не больше. Лошаденка-то у меня не ахти какая.

– Как – догонят? – Гвендилена даже перестала жевать.

– Это неважно. Меня никто не знает, да и искать они будут вас и того, кто вас сопровождает. Стало быть, я для них интереса не представляю. Ну, наемник, едет куда-то по своим делам. Догонят, расспросят. Я им скажу, что видел рыжую девку, на север направлялась, и они поскачут дальше. Через какое-то время наверняка поймут, что не туда едут, и вернутся. Стало быть, в запасе у вас будет дней пять или около того. А за это время вы должны уйти как можно дальше. Мы решили – в Лонхенбург.

Гвендилена замерла.

– Да, девочка. – Арн успокаивающе пожал ей руку. – Во-первых, туда тебя отец и отправил, а во-вторых, отсюда до границы королевских владений как раз четыре-пять дней ходу, если не рассиживаться. Поплывете на лодке: так дорога длиннее, но по реке легче и быстрее, чем через чащу топать. Ди через десяток миль в Тэлейт впадает, не промахнетесь. За Миа свою, ваша милость, не беспокойтесь: я Маду сказал, он ее найдет, приютит до поры, до времени.

Арн поднялся, отряхиваясь.

– Поспешим. А если лодку бросить придется, то главное – все время на восток идите, на юг не сворачивайте. О Дубренском лесе страшные вещи рассказывают.

* * *

Небо стремительно темнело, и в просветах между рваными тучами виднелись первые звезды. Многочисленные факелы зажгли на крепостных стенах; ворота Лонливена были распахнуты настежь, и через них втекали все новые и новые толпы, несмотря на то, что обширный двор королевского замка уже переполняли тысячи человек. Наемники, дворня, ремесленники, женщины, торговцы, подмастерья и прочий народ толпились, гудели, негромко переговаривались и спорили. Десятки солдат с алебардами в руках окружали донжон.

– Идрис-то, вспомни, как помер, за пару недель угас…

– И не говори, Гутор, темное дело. Дурно оно пахнет: старшего сына казнили, и Сигеберт тут же концы отдал.

– Проклята эта корона, Тинде, помяни мое слово, кровавый след за ней идет.

– Да не корона, а семейство само…

Нищие, пользуясь случаем, клянчили подачки, юркие фигуры с неприметными лицами скользили от кошелька к кошельку, а кое-кто, вздергивая вверх руки, словно желая, чтобы его заметили, время от времени неуверенно вскрикивал: «Слава королю Беорну!», но чаще всего такие славословия, оставаясь без поддержки, тонули в общем гомоне.

Беорн Леолинен, король Корнваллиса, окруженный придворными, стоял, широко расставив ноги, на высокой каменной площадке, примыкавшей к донжону, и величественно оглядывал толпу. Отдельные фразы доносились до его слуха, заставляя пухлогубый рот недовольно кривиться, а брови – хмуриться.

Наконец он решительно кивнул, тряхнув вьющимися соломенного цвета волосами. Сир Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, тут же поднял меч, призывая к тишине. Сир Ронан вернулся из долгого похода только вчера поутру, наскоро доложив Великому магистру о его плачевных результатах, но у Хэвейда даже не нашлось свободной минуты, чтобы поразмыслить о возможных последствиях похищения гладдами дочери северного лорда.

– Добрые жители королевства Корнваллис! – громко провозгласил Беорн. – Я, милостью Аира Вседержителя государь этих земель, повелел собрать вас, чтобы поведать о страшной кончине, настигшей Сигеберта, любимого моего брата. Грустно и больно говорить мне об этом, но змеиный яд проник в сердце одного из моих родичей. Не имея по низости своего рождения никаких прав на сияющую корону Корнваллиса, этот человек, пылая лютой злобой, отравил нашего дражайшего отца, Идриса…

Хэвейд, который стоял чуть позади, слегка изумленно приподнял брови. Собравшиеся на площади зашептались, переглядываясь.

– Именно так. – Голос Беорна надломился. – Затем, страстно желая расчистить себе путь к престолу, он низменными происками ополчил на Сигеберта, законного наследника, нашего брата Теодрика, безвинно пострадавшего, ибо по причине добродушия своего и наивности, поверил он словам аспида. – Беорн смахнул с глаза слезинку. – Я пытался, видят боги, как пытался, вернуть заблудшую душу моего старшего брата на путь истинный, и раскрыть его глаза на коварство замыслов этого негодяя, а теперь посыпаю голову пеплом, ибо потерпел я неудачу: так глубоко словесный яд проник в разум бедного Теодрика. Сердце мое обливается кровью, что я вынужден рассказывать моему доброму народу о черных мыслях и подлых поступках этого чудовища. Вдумайтесь, дети мои, – Беорн воздел руки, – Элла, мой младший брат Элла отвернулся от истинных богов, предав память отца и променяв веру на гнусные посулы магов! Подобно вору спрятавшись ныне в Черных горах, он протянул свои щупальца по всему королевству. И мой брат, мой любимейший брат Сигеберт пал жертвой его происков.