Мужчины, сидевшие за столиками в кондитерской у Верне, разом повернули головы – незнакомка и впрямь того стоила. Брюнетка увидела, что на нее смотрят, замедлила шаг, явно наслаждаясь мужским вниманием.

– Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой, – отчего-то вслух выговорил Нижегородцев и отхлебнул глоток терпкого сухого вина.

Отложив «Русские ведомости» со статьей об открывшейся в Москве выставке воздухоплавания, Ардашев задумчиво проронил:

– Она гуляла одна… с белым шпицем.

– Позвольте-позвольте, сударь! Смею заметить, вы пропустили несколько строк. Вторым предложением у Антона Павловича было: «Дмитрий Дмитриевич Гуров, проживающий в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами».

Адвокат повернулся. Перед ним сидел упитанный, круглый, точно пузырь, господин с редкими и какими-то общипанными усиками, чем-то напоминающими кошачьи. Он был одет в костюмную, слегка помятую тройку. Из жилетного кармашка свешивалась медная цепочка дешевых часов. Заношенная сорочка имела заломы на воротнике – верный признак частой и долгой носки. Покрытые пылью черные туфли казались серого цвета. «Вероятно, холостяк», – подумал Клим Пантелеевич и тут же сказал:

– Вы абсолютно правы. Но тогда мне следовало бы произнести не только упомянутое вами предложение, но и два последующих про этот павильон и их случайные встречи в городском саду. К тому же прошу обратить внимание, что в данном случае мы имеем далеко не полное сходство: у Чехова – блондинка, а перед нами – брюнетка, у него – шпиц, а здесь – пудель.

– Невероятно! Я искреннее поражен вашими литературными познаниями! – восторженно воскликнул толстяк и затряс щеками. – Позвольте быть с вами знакомым. Меня зовут Ярополк Святославович Сорокопятов. Я литературный критик; пишу книгу о ялтинском периоде жизни Антона Павловича. Нахожусь здесь, можно сказать, в командировке и так же, как и чеховский Гуров, – уже две недели.

– Клим Пантелеевич Ардашев, адвокат, – склонил голову в приветственном поклоне присяжный поверенный. – А это мой давний спутник – доктор Нижегородцев, Николай Петрович.

– Рад, чрезмерно, можно сказать, рад… – Сорокопятов вертел в руках пустой бокал и, сглатывая слюну, жадно глядел на початую бутылку Лафита № 17. Заметив это, Ардашев, осведомился:

– Вы позволите угостить вас?

– О да! С превеликим удовольствием! В компании с такими образованными людьми, можно сказать, сам Бог велел…

– Ну, тогда за знакомство!

– Вы так любезны…

Осушив содержимое бокала, литератор заметно повеселел:

– А вы, Клим Пантелеевич, давненько ли в Ялте?

– Сегодня первый день.

– А где остановились?

– Ну, мы поступили так же, как обычно делал Чехов, когда приезжал сюда на отдых: оставили вещи в гостинице, а сами решили осмотреться. Думаю, выбрать какую-нибудь подходящую дачу.

– И долго вы собираетесь ею пользоваться?

– Не знаю, право, – пожал плечами Ардашев, – ну уж по крайней мере лет десять.

– Десять лет? – Сорокопятов удивленно вскинул брови.

– Видите ли, – решил объясниться Нижегородцев, – мы собираемся купить в Ялте либо в ее окрестностях два дома. Прошедшая зима в Ставрополе была такой длинной и суровой, что Клим Пантелеевич уговорил меня отправиться на юг и обзавестись недвижимостью.

– Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. – Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: – Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…

– А вы не расстраивайтесь, – в глазах присяжного поверенного сверкнули озорные огоньки, – приезжайте к нам, когда захотите! Надоест у меня гостить – поживете у Николая Петровича, а потом снова ко мне.

– Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! – восторженно воскликнул новый знакомый. – Помню, как он потчевал меня: «Вы, – говорит, – голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую – тут уж никуда не денешься! – груздочком солененьким!..»

Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил:

– Вы что же, были знакомы с Чеховым?

– А как же? С самого девяносто шестого года…

– Простите, с како-ого? – подавился вином Нижегородцев.

– С девяносто шестого, – пожал плечами литератор. – А что тут удивительного? Мы случайно встретились на отдыхе в Кисловодске. И если хотите знать, это ведь именно я придумал это самое название – «Дама с собачкой»!

– Вы? – доктор оторопело уставился на писателя.

– Это, господа, случилось в августе. В то время я был учителем словесности у нас в Костроме. Подсобрал я деньжонок и отправился на воды. Так случилось, что поселился я тогда в той же самой гостинице, что и наш великий писатель. Виделись с ним на завтраках, раскланивались и как-то незаметно, можно сказать, подружились. Помню, стоим вдвоем перед Курзалом, а поодаль мадам – сущий ангел; на поводке у нее – мопс. Антон Павлович посмотрел на нее и как-то задумчиво произнес: «Дама с мопсом». А я и говорю: «Дама с собачкой звучит как-то интересней». «Ну, да, – согласился он, – так определенно лучше».

– А какую же гостиницу выбрал Чехов? – осведомился адвокат.

– Жили мы с ним в «Гранд-отеле». Вечерами ходили на симфонический оркестр, который играл на площадке у Курзала. Он потом встретил там каких-то знакомых артистов, и они уехали на охоту в горы. Вот уж название запамятовал, какое-то туземное, не наше…

– Может, Бермамыт? – подсказал Нижегородцев.

– Да-да, именно так!

– Послушайте, Ярополк Святославович, – восхищенно вымолвил присяжный поверенный. – Мы вас теперь от себя не отпустим. Вы уж, пожалуйста, не жадничайте, поведайте нам о Чехове.

– Видите ли, – вмешался доктор, – Клим Пантелеевич писатель и драматург. Две его пьесы поставил наш ставропольский театр.

– Так что ж вы раньше молчали! – вскинув руки, обрадовался Сорокопятов. – Нам сам Бог велел познакомиться! А где вы печатались?

– Мои рассказы выходили отдельной книжкой у Суворина, но тираж был невелик. Я пишу под псевдонимом.

– И как, позвольте узнать, ваше литературное прозвище?

– Побединцев, Клим Побединцев.

– Нет, к сожалению, не слышал. Но это ничего… А книжечки, случаем, не найдется?

– С собой нет, но если хотите, я вам позже вышлю.

– Непременно. Но, быть может, в магазине у Синани найдется экземпляр, – предположил Сорокопятов. – Вот уж непременно попрошу у вас автограф!

– Ох, и разбередили вы душу мою грешную «рюмочками» да «груздочками», – пробалагурил Нижегородцев, – мочи нет! Так что позвольте, господа, пригласить вас отметить знакомство в ресторане. Какое заведение порекомендуете, Ярополк Святославович?

– Лучшим, бесспорно, является ресторация при гостинице «Россия», но ведь пост…

– Ах да, виноват, господа, – стушевался Нижегородцев. – Но ничего, надеюсь, мы еще наверстаем.

– Ну и грешники мы с вами Николай Петрович, – допивая содержимое бокала, выговорил Клим Пантелеевич. – Сейчас самое время о Боге думать, а мы «водочка», «ветчинка»…

Издалека донесся переливчатый колокольный звон.

– Слышите? К акафисту зовут… Надо бы в здешний храм наведаться.

– А в какой именно желаете? – поймал взгляд собеседника Сорокопятов. – В Ялте, как я выяснил, всего восемь церквей, три из них – домовые. Прямо перед нами – храм святого Александра Невского. Он установлен на средства горожан в память об убиенном императоре Александре II.

– Позвольте-позвольте, – вмешался в разговор Нижегородцев, – а я где-то слышал, что основание этого собора связано со смертью Александра III, почившего в Ливадийском имении осенью девяносто четвертого года.