Он будто обрел иное зрение, различающее все полутона, каждый штришок, и, казалось, еще мгновение, и взгляд его познает тайну сцепления частиц, составляющих тот мир, что внезапно восстал перед ним, заворожив душу жутким, как осознание падения с высоты, открытием: он — в ином пространстве и в ином времени, где все носило печать неземного, чужеродного естества.

Над ним простиралось глубокое фиолетовое небо без малейшего облачка, вокруг же — дыбились красноватые растрескавшиеся скалы, и неживая буроватая растительность с черными, отливавшие блеском антрацита колючками, пробивалась в трещинах иссохшей почвы, что никогда, как он интуитивно уверился, не знала дождя.

Ричард стоял на гладкой дороге, по земным понятиям чем–то соответствующей проселку, однако без каких–либо ухабов и рытвин; каменистая утрамбованная поверхность была плотной и ровной, словно впрессованной неведомым гигантским катком в какую–то также неведомую твердь.

Все это походило на некое наркотическое сновидение, и он невольно коснулся рукой груди, нащупав амулет с камнем, по цвету теперь уже напоминавшим сапфир; после перевел взгляд на кисти рук, и столь же отчетливо, как видел малейшие камешки на дороге со всеми их рытвинками и гранями, узнал беловатые шрамы забытых порезов, матовое пятнышко на ногте мизинца…

Да, это был он — такой как есть, в здравом уме, ясном восприятии происходящего, одиноко стоящий на неведомой дороге в монашеском балахоне из мягкой мешковины бесформенного плетения, удобно облегавшим тело.

Вспомнились рогатые шлемы, склонившиеся над ним, блеск лезвия кинжала, как бы захваченного вращением свастики и вместе с ней поворачивающегося по какой–то незримой оси… Но — как давно и как бесконечно далеко отсюда случилось все это, и целая вселенная отделяет мистерию в подземелье замка от этих безжизненных скал и высочайшего неба иного мира; отделяет от всего того,что когда–то и где–то было с ним прежде…

А может, он попросту испытывает сейчас то, что именуется смертью? Или же посмертием?.. Однако он жив, он абсолютно и неоспоримо жив…

— Жив, жив, — уверил его сухой саркастический голос.

Ричарда охватил парализующий сознание страх.

Он с трудом заставил себя обернуться в ту сторону, откуда донесся голос, полагая, что увидит сейчас если не черта с рогами, то тиранозавра или же по крайности — злобного гнома.

Перед ним, возникшее словно бы ниоткуда, стояло существо, одетое в серую сутану с капюшоном. Существо. В таком определении он почему–то уверился сразу и бесповоротно, хотя незнакомец, прочитавший его мысли и теперь с мудрой и снисходительной усмешкой взиравший на него, был вполне человекообразен: европейского типа лицо, седые кудри длинных волос, пронзительные черные глаза, а вот уши — длинные, заостренно, по–волчьи вытянутые вверх, являли собой не уродство, а признак какой–то надчеловеческой расы…

Тут Ричард уяснил, что радужной оболочки в немигающих глазах незнакомца нет, ее заменял единый мертвый зрачок…

— Полюбовался? — осведомилось существо. Безгубый рот при этом даже не раскрылся.

До Ричарда дошло, что слова просто звучат в его сознании, не выражаясь в каком–либо определенном языке.

— А вы — представитель местных иммиграционных властей? — также мысленно произнес он. — Тогда предупреждаю: мне неизвестен тип моей визы…

— А что тебе вообще известно? — брезгливо поинтересовалось существо, не принимая его юмора, а затем, как бы вздохнув, добавило: — Ну, идем за мной… парламентер!

И они двинулись по однообразной дороге, выведшей их к странной, сложенной из валунов крепости, за стенами которой Ричард увидел изможденных, в одних рваных набедренных повязках людей, перетаскивающих огромные каменья к недостроенной угловой башне бастиона.

При виде незнакомца, сопровождающего Ричарда, люди, поклоняясь ему, падали ниц; лица их были бесформенноразмытыми, и в одинаковой схожести этих жалких созданий угадывалась какая–то обреченная бесполость, словно наложенная на них проклятием свыше.

Существо в сутане бесстрастно шествовало мимо распростертых вокруг него тел, и вдруг, обернувшись к Ричарду, вопросило его со зловещей ухмылочкой:

— Ну и где же, по–твоему, ты находишься?

— Туле, — произнес тот коротко.

— Ах, Туле–е! — произнесло существо нараспев. — Нет, дружок. То, что ты называешь Туле, — часть небесной страны, и она — далеко. Твои неискушенные хозяева отправили тебя в другую дверь, ошибшись адресом… Они выдали желаемое за действительное, не ведая простейшей географии мироздания, они нарушили законы, воспрещающие смертным переходить границы миров, и теперь можешь поздравить себя: ты очутился в аду, несмышленыш… Впрочем, — добавил глубокомысленно, небрежно поставив ступню, обтянутую бархатным темно–синим тапком с тонкой плоской продошвой на шею недвижного раба, попал ты далеко не в худший круг… А ведь мог бы угодить и на Дно, и в геенну… Ладно! Ступай за мной! — приказал резко.

По каменной лестнице они поднялись в одну из башен, оказавшись в просторном помещении, где вдоль стены стояли лавки из обтесанных плит, а в овальной бойнице окна виднелись скалистые холмы, однообразно тянувшиеся за горизонт.

— Как мне вас называть? — спросил Ричард провожатого.

— Эрдан, — откликнулся тот. — Я — надсматривающий за каменщиками…

— А кто они?

— Они? Умершие. С Энрофа. Так у нас называется мир, откуда ты незаконно явился сюда.

— Но ведь путь был проложен…

— Да. Но именно теми, кого груз кармы принуждал к заточению здесь. Однако это не главная ошибка твоего наставника. Он почему–то решил, что существует какой–то отдельный, замкнутый сам в себе мир, где существует синклит арийского духа… В каком–то смысле он прав. Разве что синклиты атлантов и германцев — абсолютно раздельны, и имеют свои ипостаси и в мирах Творца, и в мирах Великого Демона. То есть, он не определился, к кому именно аппелировать и заслал тебя, в общем–то, наобум. И ты попал к каменщикам… В избранное, хочу сказать тебе, общество. Здесь искупают свою вину те, кого венчали когда–то и королевские короны, кто властвовал, миловал и казнил, вел войны и заключал мир… И есть тут, кстати, бывшие вожди твоего наставника…

— И они здесь навечно?

— Отнюдь. Некоторые претерпевают трансформу и — уходят в Свет, к Тирану, другие склоняются к нам… И тогда мы освобождаем их от мук, и даем даже возможность инкарнации и миссии в том же Энрофе…

— Под «Тираном» подразумевается Бог? — спросил Ричард.

— Таков он для нас, — ответил служитель Ада безучастно.

— Ну, а что будет со мной? Я остаюсь тут? Я возвращаюсь к Магистру? И, если возвращаюсь — то с чем?

— Тут ты не задержишься, ибо не имеешь на то ни права, ни возможности, — сказал Эрдан. — Под грузом кармы в посмертии каждый погружается в положенный ему круг. Однако о возвращении не могу сказать тебе ничего. Ты нарушил устои; твое оправдание в том, что ты сделал такое, подчинившись чужой воле, однако судьба твоя — в руках моих повелителей, и вскоре они будут здесь… Они уже здесь, — поправился он, и вдруг бесшумно повернулась в стене каменная плита, являвшая неприметную дверь, и взору Ричарда открылся огромный пустой зал с мраморным столом, и сидели за столом трое великанов в черных атласных рясах с одинаково бледными и зловещими лицами ; с мертвыми невидящими глазами, в которых застыл мрак бездны…

Эрдан, склонив голову, шагнул к ним в проем двери, и плита послушно сомкнулась за его спиной.

Ричард остался в одиночестве.

Он сидел, вперившись взором в фиолетовый просвет окна и не думал ни о чем, ибо просто не мог ни о чем–либо думать…

Небо начинало чернеть, видимо, и здесь был день и была ночь, и ночь наступила: внезапная, без сумерек, она обрушилась на скалистый инфернальный мир густой чернотой неба с ярчайшими, неведомыми Ричарду хороводами звезд, обступившими три луны, что разбросанными серебряными шарами повисли над ущельями и долинами Ада…

Дверь вновь раскрылась и — появился Эрдан.